Не смывший следов путешествия, с грязными волосами, Бартоломью Хокинс был проведен в личные апартаменты Джахангира. Несмотря на то что время уже приближалось к полуночи, узнав о прибытии англичанина, падишах не смог больше ждать.

– Ну?.. – спросил он нетерпеливо.

– Все в порядке, повелитель. Я рассек ему горло своими собственными руками.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Лишь женщина, которая была с ним.

Джахангир уставился на наемника с выражением ужаса на лице.

– Ты не причинил ей зла?

– Нет, повелитель.

– Ты в этом уверен?

– Клянусь своей жизнью.

Правитель видел недоумение на лице Бартоломью. Ясно, что этот человек не врет. Ему стало легче дышать.

– Ты хорошо поработал. Один из моих горчи утром принесет тебе твои деньги… – Падишах вдруг замолчал – в голову ему пришла одна идея. – И что ты собираешься теперь делать? Вернешься на родину?

– Не уверен, повелитель.

– Если ты останешься при моем дворе, я найду для тебя занятие. И если ты будешь служить мне так же хорошо, как и сейчас, то я сделаю тебя достаточно богатым, чтобы ты смог вернуться на родину на своем собственном корабле.

Несмотря на усталость, глаза Бартоломью Хокинса алчно заблестели. Людей не так уж трудно понимать, как казалось ему раньше, подумал Джахангир.

Несмотря на все подушки и меховые покрывала, которые должны были защитить их от холода, запряженная волами повозка, которая везла Мехруниссу через Хайберский перевал в Кабул, была неудобна. Женщина будет счастлива, когда это длинное путешествие из Бенгалии наконец закончится. Ее дочь Ладили спала, положив голову на колени Фариши, ее няни из Персии, которая ухаживала за ней с самого рождения. Малышке понравилось путешествие на лодке сначала на запад по Гангу, а потом на север по Джамне, но, после того как они сошли на берег в районе Дели, чтобы проделать последние шестьсот миль пути по земле, ребенок стал капризничать. Внутри повозки с закрытыми тяжелыми занавесями окнами было темно и душно. Ладили еще не было и шести лет, и она была слишком мала, чтобы понимать необходимость опускать занавеси, чтобы никто не видел их со стороны. Девочка любила лишь то время суток, когда разбивали лагерь и она могла свободно бегать по территории, отделенной высокими деревянными щитами от остального мира.

Правда, продвигались вперед они достаточно успешно. Перевалы будут преодолены еще до того, как выпадет первый снег. Зима в Кабуле – время суровое. Мехрунисса вспоминала, как с карнизов дома ее отца свешивались сосульки толщиной в руку и как все вымирало за стенами города – это белое безмолвие нарушалось лишь изредка, когда голодный волк выходил на охоту в поисках пищи. И тем не менее не раз в жарком и влажном климате Бенгалии женщина мечтала ощутить морозный ветер у себя на щеке и выдохнуть в холодный воздух клубы горячего дыхания.

К тому моменту, когда они уехали из Гаура, убийцу Шер Афгана все еще не нашли, так же как и не нашли никаких улик, указывавших на мотивы убийства. К облегчению Мехруниссы в городе все было спокойно, но в то же время она радовалась, что Гаур остался далеко позади. Вдова ожидала, что устроением ее долгого путешествия займется отец, и поэтому была удивлена, когда получила его письмо, в котором он информировал ее о том, что во время всего путешествия ее будут сопровождать войска падишаха из крепости Мунгер, расположенной к западу от Гаура вниз по течению Ганга.

«Падишах разделяет с тобой твое горе. Он желает, чтобы ты как можно быстрее вернулась в свою семью, – писал ее отец. – Падишах относится к нам лучше, чем я мог когда-либо мечтать. Благословляю тебя, дочь моя».

Письмо было подписано «Гияз-бек» и запечатано большой печатью казначея Кабула.

Во время этого долгого путешествия Мехрунисса часто думала над словами отца. Может быть, щедрость падишаха по отношению к ее семье связана с теми месяцами, которые он провел в Кабуле после того, как его отец, падишах Акбар, выслал его туда? Если верить слухам, появившимся еще до прибытия шахзаде, Джахангир сильно рассердил Акбара. Жена Саиф-хана, наместника Кабула, объяснила матери Мехруниссы, что же произошло в действительности – молодого человека застали с одной из наложниц его отца. Его наказанием стало изгнание – наказанием женщины стала смерть…

Сын падишаха стал частым посетителем дома отца Мехруниссы. Она все еще помнила приготовления, которые начинались, когда гонец приносил весть, что шахзаде направляется в их дом: как ее мать приказывала зажигать в курильницах драгоценную камфару, как отец надевал свое лучшее платье и торопился к дверям, чтобы поприветствовать гостя на пороге. А лучше всего она помнила тот вечер, когда ее отец – не предупредив ее о своих намерениях – призвал ее для того, чтобы она станцевала один из персидских танцев перед их гостем. Пока ее служанки причесывали и умащивали ее волосы, Мехрунисса нервничала, но в то же время испытывала возбуждение. Она станцевала танец золотого дерева, в котором крохотные колокольчики в ее пальцах символизировали падение золотых осенних листьев на лесную почву, где их трепал холодный ветер, предвестник наступающей зимы.

Девушка так старалась правильно выполнить все движения – танец был сложным, и она провела с учителем много часов, доводя его до совершенства, – что в начале даже не смотрела на шахзаде. А потом, когда дух танца подхватил ее и в ее движениях появилась уверенность, она подняла глаза и почувствовала его пристальный взгляд на себе. По какой-то причине, которую Мехрунисса не смогла объяснить себе тогда и которую она тем более не понимала сейчас, женщина позволила себе опустить шаль. Всего на три-четыре секунды – не более, – позволив гостю увидеть свое лицо и поняв, что ему это понравилось.

А вскоре Акбар вернул своего сына в Агру. К тому времени голова Мехруниссы была занята мыслями о предстоящей свадьбе с Шер Афганом. Это была хорошая партия для дочери персидского аристократа, который абсолютно нищим прибыл ко двору Великих Моголов. И хотя ее отец достаточно разбогател на службе у падишаха и благодаря рискованным спекуляциям с купцами, проезжающими через Кабул, мог предложить за своей дочерью богатое приданое – десять тысяч мохуров, – у него не было ни земель, ни поместий. В то же время Шер Афган принадлежал к старой могольской аристократии – его прадед участвовал вместе с Бабуром, первым падишахом моголов, в его завоевании Хиндустана. Готовясь к свадьбе, девушка постаралась забыть шахзаде – который теперь стал падишахом, – превратившегося для нее в несбыточную мечту о том, что могло бы состояться…

Повозку здорово тряхнуло. Скорее всего одно из передних колес наехало на булыжник, подумала Мехрунисса. Она действительно будет очень рада, когда это путешествие закончится.

Мехрунисса отложила в сторону томик стихов персидского поэта Фирдуза, который ее отец купил для нее у купца, недавно приехавшего из Табриза, встала и потянулась. Чувствуя, что ей надо размяться, она поднялась на плоскую крышу отцовского дома, наслаждаясь теплом каменных ступеней под своими окрашенными хной босыми ногами. Ступив на крышу, посмотрела на север. Там, на фоне заснеженной гряды гор, виднелась запрещенная крепость, воздвигнутая на голом утесе, возвышавшемся над городом.

Она часто думала об этой крепости во время своего пребывания в Гауре – как крохотные бойницы в ее стенах напоминали глаза, наблюдающие за Кабулом. Несмотря на то что это была резиденция наместника, отец Мехруниссы рассказывал, что роскоши там мало – просто продуваемая всеми ветрами цитадель, построенная еще до Бабура, который начал свое вторжение в Хиндустан именно отсюда. И все равно ей хотелось увидеть, что внутри этой постройки, в которой были взлелеяны такие непомерные амбиции. Как должен был чувствовать себя человек, наблюдающий за тем, как армия моголов покидает стены цитадели и растекается по равнинам, двигаясь по пути завоеваний, изменивших судьбы миллионов людей? Что должен был чувствовать сам Бабур, когда увидел, что его амбиции превращаются в реальность?