Что-то зябко стало. Пушкин плотнее запахнул отворот пальто.

– Верите в привидения?

Ольга подняла на него глаза. Лицо ее было спокойно, свет лампы красил кожу глубоким желтым оттенком.

– Я видела… Своими глазами… В этом окне… Она заглянула… И потом отодвигалась дальше, дальше… и исчезла.

– Почему говорите о призраке в женском роде?

– Кто же, кроме мертвой цыганки, может быть?

На языке вертелся простой вопрос: «А следы на снегу искали?» Но Пушкин пожалел женщину, которой сегодня досталось изрядно. Вынул черный блокнот и показал зарисовки женских головок.

– Взгляните, призрак не похож на кого-то из этих барышень?

Она мотнула головой.

– У нее… Не было лица… Нечто темное, как дым… Я не могу больше говорить об этом… Простите…

– Позволите взглянуть на кабинет вашего мужа?

Взяв лампу, Ольга Петровна пошла в глубину дома по узкому коридору с дверями по обе стороны. Толкнув крайнюю, вошла и пригласила Пушкина. В частных приделах Гри-Гри было тесно: письменный стол и диван, судя по подушкам и пледам – частое место отдыха и ночевок. Книжному шкафу места не хватило. Бесполезны для делового человека книги. В ломбард и то не заложишь.

На столе, свободном от бумаг, возвышался письменный прибор старинной бронзы. Над чернильницей витали упитанные амуры, рядом с ними виднелся пузырек темного стекла. Аптечный, но без ярлычка. Пушкин указал на него.

– Что это?

– Лекарство Гри-Гри, – ответила Ольга.

– Почему ваш муж не взял его с собой?

– Не могу понять. Вероятно, забыл.

– Господин Немировский вел дневник?

– Да, у него была такая привычка: все тщательно записывал.

– Записи хранятся в конторе?

Вопрос вызвал легкую растерянность. Поколебавшись, Ольга Петровна достала из-под столешницы маленький ключик, который прятался в укромном месте, как думал ее муж. Однако хранить секреты от супруги – дело бесполезное. Ключик открыл узкий ящик, занимавший треть места под столешницей. Среди квитанций, билетов и расписок лежала записная книжка кожаного переплета. Пушкину разрешили заглянуть.

Григорий Филиппович записи вел с начала года. Вел тщательно. Чуть не на каждый день у него намечались дела самого важного свойства: продать, купить, съездить и тому подобное. Переворачивая страницы, Пушкин приближался к большому листу, вставленному как закладка. Он показался вслед за страницей с записями начала ноября. Лист плотной старинной бумаги с рваным краем. Литография изображала пентакль с магическими заклинаниями. Его копия – на полу в номере. Пушкин показал рисунок.

– Ваш муж увлекался магическими практиками?

Ольга Петровна выразила удивление.

– Ничего подобного от Гри-Гри не слышала.

– Господин Немировский ходил в общедоступную библиотеку?

– Как не смешно, но вы правы: Гри-Гри не так давно вздумал посетить Румянцевскую библиотеку.

Значит, господин Немировский не постеснялся вырвать лист библиотечной книги. Пушкин вернул литографию и просмотрел оставшиеся страницы. За последнюю неделю записей не имелось. Только на девятнадцатое число было выведено: «Свид. с А.К». Планов на будущее после «А.К» у Гри-Гри не имелось. Будущее его было чистым и пустым. До конца года. Пушкин указал на запись.

– Знакомы эти инициалы?

– Не имею понятия, – ответила она со странно злорадной интонацией. Как будто нашла виновника всех бед.

Пушкин отдал записную книжку. Вдова бросила ее в ящик и задвинула его с громким хлопком. Она пребывала в сильном раздражении, которое не могла скрыть.

– Ольга Петровна, позвольте неприятный вопрос.

– Полиция не спрашивает разрешений, вам все позволено.

– Кто эта женщина?

– Какая женщина, о чем вы?

– Мне необходимо задать ей несколько вопросов.

– Извините, господин Пушкин, не понимаю цель вашего интереса, – сказала она с вызовом.

– Интерес прост: исключить убийство вашего мужа.

Ольга Петровна не была готова к такому повороту.

– Гри-Гри убили?! – голос ее дрожал. – Мне наврали в участке?

– Чтобы доказать обратное, нужно узнать, кто такая «А.К».

Ответ дался ей с большим трудом.

– Я не знаю… Кто она… – проговорила Ольга Петровна. – Гри-Гри не был падок на женщин, как… Не важно… В последние дни он сильно изменился. Стал скрытным… Нервным… В его жизни что-то происходило. Он не подпускал меня к себе. Я хотела ему помочь, он отказался от моей помощи… Если она и появилась… Я не знаю, кто она. Во всяком случае, среди тех, кого знаю, таких инициалов нет… А новых…

Ольга зажала губы кулачком.

– Простите, что доставил вам страдание, – сказал Пушкин.

– Пустяки, – Ольга смахнула невидимую слезинку. – Страдания мои только начинаются. Я уже не хозяйка в своем доме. Спасибо, если сразу не выгонят.

– Ваша сестра так жестока?

– Сестра меня любит, как и я ее. Но что она может?

– Ее муж, Виктор Филиппович, посмеет лишить вас последнего?

– Викоша незлой, неплохой человек, слабый, любит выпить, но не злой.

– Кто же тогда?

Лицо ее выражало мучение.

– Я обязана обсуждать дела семьи?

– Как вам будет угодно.

– Хорошо, скрывать нечего, – сказала она. – Пе-Пе, простите… Петр Филиппович будет требовать точного выполнения завещания. Он… Непростой человек. Я стараюсь его любить как родственника, но это трудно. Простите…

Пушкин протянул ей руку, что было довольно необычно. Ольга опасливо подала свою. Пушкин бережно пожал сухие и крепкие пальчики.

– Желаю вам сил, – сказал он. – Проводите меня к выходу. Боюсь заблудиться в темноте.

В доме свечей не жалели. Что в Замоскворечье осуждалось как расточительность. Ему было наплевать на мнение соседей. Он нарочно зажег весь свет, чтобы ни одна тень не смогла подобраться. Виктор Филиппович сидел в столовой своего дома и боролся, как мог. Боролся с коварным желанием. Желание нашептывало подойти к огромному буфету мореного дуба, отворить резную дверцу и пропустить рюмашку. Такую крохотную, что никакого вреда не будет.

Выстоять до окончательной победы ему не пришлось. Стукнула входная дверь, слишком быстро вошла Ирина, его жена. Обычно она тщательно раздевалась в «сенях», как по старой привычке называли прихожую, вешала полушубок и никогда не позволяла себе нанести снега в дом. Теперь она только стянула шарф, которым на морозе плотно укутывала шею и лицо. В доме было жарко натоплено.

– Викоша, – проговорила она тихо и печально, отчего у Виктора Филипповича по спине пробежали мурашки. – У меня дурные вести.

– Чего от тебя ждать другого, – буркнул он.

– Я из полиции. Ездила вместе с Ольгой…

Виктор Филиппович вскочил и тут же сел.

– Да не тяни же!

– Оля и я… Мы…

– Что вы?!

– Мы опознали тело Гри-Гри. Твой брат умер. Прости, что вынуждена сказать тебе это. Не сердись, пожалуйста. Прости…

– Гришка дурак, чего натворил, – только и сказал Виктор Филиппович и сорвался с места. Держать себя в узде больше не было смысла. Он залез в недра буфета, вынул графинчик, в котором плескался коньяк, и стопку. Налил и опрокинул в рот, чтобы не остановили, а за ней другую. Внутренности обожгло, Виктор Филиппович сморщился и занюхал кулачком.

Ирина стала расстегивать крючки на полушубке.

– Викоша, зачем. Ты же обещал…

– Молчи! – крикнул он. – Молчи… Не смей мне…

Тут Виктор Филиппович должен был по обычаю предков устроить жене головомойку, но порода была уж не та. Отец его и дед держали в страхе женскую часть семьи. У него быть тираном выходило дурно. Он знал, что не сможет не то что ударить, но и прикрикнуть на жену. И она это знала. Вековые скрепы купцов пошли ржавчиной. Измельчал род, не осталось прежней силы. Вместо принуждения жены к покорности он дерзко налил еще рюмку.

– Я себе сам хозяин! – крикнул Виктор Филиппович отчаянно. – Смотри мне теперь!

Ирина не стала перечить. Отвернувшись от грозного мужа, стянула полушубок, с которого накапало на пол, и пошла назад. У ближнего окна что-то задержало ее. Она будто увидела что-то непонятное. Ирина подошла ближе, приложила ладошку к стеклу и стала всматриваться в ночь. Вдруг вскрикнула, отпрянула и закрыла собой окно.