Эйерис был уродлив и казался старцем из-за своей худобы. Дейенерис была красива и молода. Но глаза у них были одинаковые — фиолетовые. И порой Тириону становилось очень страшно. Ему слышались слова отца: «Думаешь, что глядя на Эйериса в его двадцать можно было понять, в кого он превратиться в сорок лет? ”

Дейенерис смотрела на своего Десницу и никак не могла решить, что же ей делать. Ей был нужен человек, который, подобно Тириону, знал Семь Королевств. И этот человек должен был быть предан ей. Но в последнее время её стали посещать сомнения на счёт карлика. Сначала, когда он только появился, она воодушевилась, услышав его порой неожиданные, порой странные, а в большинстве своем разумные советы. Пока один из этих советов не обернулся кровопролитием на арене, в котором она, Дени, погибла бы, если бы не Дрогон. А потом, когда, дракон унес её далеко-далеко, Тирион пытался всеми силами сохранить её завоевания. В итоге Астапор и Юнкай взбунтовались и напали на Миерин. Во время штурма город сильно пострадал, и сейчас им всем приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы вернуть хоть часть былого благополучия.

Каждый новый день приносил ей всё больше и больше поводов сомневаться в искренности примкнувшего к ним младшего сына Тайвина Ланнистера. Несчастный изгнанник, смертельно ранивший своего отца и обвиняемый в убийстве короля, неожиданно оказался ни в чем невиновным. В Вестеросе никто его не преследовал, а всего лишь ждал. Ждали брат, сестра, племянник, сидевший на её, Дейенерис, троне, ждал отец, и ждала жена — Огненная Львица Запада, молодая Леди Утёса.

Не далее как три дня назад, пришёл сир Джорах и рассказал про странный интерес Тириона к кораблю, который отплыл когда-то из Вестероса. А потом ей принесли меч. Красивый, старинный меч тёмной стали с золотой рукоятью, отделанной рубинами — один у самого крепления лезвия, другой — там, где заканчивался эфес. Ножны были украшены витиеватым узором в виде хищников с когтистыми лапами и гривами. Дени плохо разбиралась в оружии, но даже ей было понятно, что меч был очень древним, из особо ценимой валирийской стали. Такой меч мог позволить себе только богатый дом, и отделка не оставляла сомнений — какой именно. Это был фамильный меч Ланнистеров. Ещё вчера вечером она держала его в руках, не зная, что и думать, а утром он исчез. И её Десница, по странному совпадению носивший фамилию Ланнистер, уверял, что он так и не нашел его. Может быть, он лгал, а, может быть, и нет.

Тряхнув головой, Дейенерис поднялась со стула. Её взгляд был безмятежен, высокий лоб, без единой морщинки, казался детским, на щеках играл румянец. Одарив Тириона Ланнистера тёплой улыбкой, Бурерожденная произнесла:

— Лучше займитесь восстановлением города и проблемами его жителей. А я подумаю, где нам взять корабли. И, лорд Тирион, меч Вам не к лицу. Ум — Ваше оружие. И… я… прошу… Вас… — используйте его на благо своей королевы.

— Да, Ваша милость, — Тирион склонил голову…

Глядя, как за молодой женщиной закрылись тяжёлые двери, он с хмурым видом потянулся за вином.

Всё было не так… Боги, почему всё не так?! Опустошая бокал за бокалом, он не чувствовал вкуса выпитого. Кувшин почти опустел, когда появился Варис. Евнух, сев напротив него, сочувственно посмотрел ему в глаза:

— Не стоит.

— Что, Варис.., — лениво откликнулся Тирион.

— Всё это, — пухлые пальцы, описав широкий круг, вновь сложились в замо́к.

«Интересно, у него действительно мягкие пальцы или это только так кажется? И он ими пользуется? Он евнух только потому, что кастрат, или он, вообще, ни с кем и никак? Может, он интересен мужам, а не девам?..» — Тирион понял, что мысли его пьяны и пошли в разнос. Вот о Варисе он бред нести мог, а о Дейенерис — нет. Как она напугала его своими вопросами про меч! Меч… А, действительно, зачем ему Светлый Рёв?

— Ну и зачем Вам фамильный меч?

«Он, что в голову ко мне залез? И та́м у Паука шпионы?» —вздрогнулл Тирион от неожиданного вопроса. Он уже сотни раз пожалел о том, что рассказал ему о «Пламенном закате». Впрочем, во время его путешествия в ящике, а потом в замурованной со всех сторон карете, трудно было предполагать, что такого рода откровения могли быть опасны. Подняв отяжелевшую голову, Тирион хмуро ответил:

— Чтоб был.

— А-а-а… Чтоб был! — протянул Варис, поджав губы и кивая своей яйцеобразной головой. — Вы намерены держать его при себе, а потом, когда получите Утёс Кастерли, водрузите на почётное место в оружейной? Или повесите у себя в спальне?

— Водружу на почётное место, — нехотя выдавил Тирион. «В спальне опасно держать оружие — мало кто ещё войдёт…» От воспоминаний его в очередной раз передёрнуло. Плеснув себе вина, он саркастически добавил. — Отец будет в восторге, когда узнает что у меня и меч, и Кастерли Рок!

— Хотите уязвить его ещё больше? Боюсь, милорд, то, что Вы уже сделали, превзойти будет трудно.

— Трудно.., — согласился Тирион. Внезапно хмель выветрился из его головы. Прищурившись, он посмотрел на Вариса. — А ведь я сделал это не без Вашей помощи? А?

— Это стечение обстоятельств.

— И Шая — тоже стечение обстоятельств?

— Мне это не известно. Она всегда так хотела Вам помочь. Может, она надеялась на что-то. Узнать. Или рассказать Деснице, то что знала, — едва заметные морщинки на пухлом лице евнуха изобразили скорбь и сочувствие.

— Бросьте, Варис. Она была шлюхой и надеяться она могла только на одно, что потеряв один источник доходов, обретёт другой — более надёжный.

— Зря Вы так…

— Может и зря, — вновь потянувшись за вином, Тирион наблюдал, как красная жидкость переливается из кувшина в бокал. Ему не хотелось обсуждать с Пауком Шаю. Тогда, задремав в кровати отца, она вовсе не выглядела скорбящей по своему бывшему любовнику или сломленной пытками и жизненнами обстоятельствами. А услышанное Тирионом «Тайвин, мой Лев», развеяло все его сомнения. Хотя, какое он имел право осуждать её? На что она могла рассчитывать, когда мужчина, содержавший её, был объявлен преступником? Её могли запросто обвинить в соучастии, а о том, что было бы дальше, и дураку понятно. Об э́том ему надо было подумать тогда. Но он не подумал. Ни о чём он тогда вообще не думал. Он видел только тело, что он не раз осыпал поцелуями. Тело, которым он овладевал, с мыслью, что она — его, а он — её. И это тело возлежало среди простыней и покрывал кровати Десницы, а рядом, на стуле, лежал аккуратно свёрнутый камзол его отца. Алые драпировки и шелка её одежд слились перед глазами Тириона в одно сплошное пятно, которое постепенно росло и ширилось, становясь кровавым маревом. В ушах стоял гул, и, грохотало, отдаваясь от куда-то из груди, сердце. А сквозь все эти звуки прорывалось — «Тайвин, мой Лев…». Её вмиг распахнувшиеся глаза наполнились ужасом, и краткая борьба почти не оставила воспоминаний.

Он не помнил, как в его руках очутился арбалет, не помнил, как он вкладывал в него болт, не слышал своих шагов. Он только слышал эхо единожды сказанных слов — «Тайвин, мой Лев…». В какой-то миг взгляд его упёрся не в каменную кладку пола, а в мужские домашние туфли на босу ногу. Человек с лицом его отца, сидевший в унизительной позе над дыркой нужника, что-то ему говорил. А он что-то отвечал. Про Тишу, про Шаю. У человека шевелились тонкие губы, и при каждом слове дёргался кадык на шее. А Тирион видел, как эти губы склонялись к губам Шаи. Отец попытался встать, опершись рукой о стену. А Тирион видел, как эта рука срывала одежду с Шаи. «…Пойдём в мои покои…» «…Нет…» Пытаясь совладать с безумными картинами, что рисовал его мозг, Тирион опустил взгляд ниже — на острые коленки, торчавшие из-под чёрного халата. Он смотрел на эти коленки и голени, казавшиеся по-стариковски худыми из-за длины ног, и видел, как они раздвигали белые бёдра Шаи… Ладони Тириона вспотели. Что-то, что он держал в руках, стало неимоверно тяжёлым — сразу же захотелось от этого избавиться. Как и уйти, убежать, подальше отсюда. Но ноги приросли к полу. Он только смог повернуть голову на шорох и скрип петель у себя за спиной. Шая?! Так это всё сон?! Ничего не было, и она жива! Рука его дрогнула, что-то сорвалось и завибрировало, сотрясая воздух. Отбросив нечто, что он ещё держал в руках, он поспешил к Шае, с ужасом понимая, что это не сон. Что отвратительный красный след на её шее существует, но она ещё жива. Его рука неловко коснулась золотой цепи, только с одним желанием — снять её, когда он вновь услышал то, что дошло до него не с первого разу — «Ты убил меня…». Отец с арбалетным болтом в животе, неловко завалившись на стену, казался тряпичной куклой и уже почти не дышал. Ноги, подкосившись, перестали слушаться, и Тирион свалился прямо на пол, поскользнувшись и проехав задом по луже, растекавшейся из опрокинутого им таза. А сзади что-то мерзко хрустнуло, его рука, удерживаемая чем-то, напряглась, растянулась, едва не выворачиваясь в суставе. Распластанный на холодных камнях, он как сумасшедший пытался освободить массивные звенья цепи, разодравшие ткань его рубашки и опутавшие и его самого, и шею Шаи, которая переломилась уже окончательно. Стараясь не смотреть на остекленевшие глаза и белевшее неподалёку тело с арбалетным болтом и потёками крови, Тирион выбрался из нужника…