– Да, тебе хорошо говорить, Лиз… Ты живешь как сыр в масле катаешься, за Маринкиной-то спиной… А мне приходится пошевеливаться да бегать туда-сюда, и что еще остается, если из моего Вадика ничего путного не получилось? Не мужик, а амеба какая-то… Жена на него орет, а он и ответить ничего не может…

– А помнишь, Лид, как ты укоряла нас с Розой, что мы своих девчонок неправильно воспитываем? Что свободы им много даем? А своего Вадика в пример ставила – и послушный он у тебя, и дома сидит… И что из твоего воспитания получилось, а?

– Так Роза, вон, своей Соньке тоже много свободы давала… Теперь одна внучку воспитывает…

– Ну, Роза со своей Сонькой – это другой случай… Не показательный…

Роза Федоровна только вздыхала, слушая подруг, и думала о том, что и впрямь ее случай не показательный. Она-то сама находилась будто в промежутке между неудовлетворенной жизнью Лидочкой и счастливой Лизочкой. И помощи ждать неоткуда, и сердиться да жаловаться не на кого. Вроде и есть дочь как потенциальная помощница, и вроде как нет ее совсем… А вместо нее – дорогая внучка Розочка, которую еще растить да растить… А как растить, если годы уходят? На какие деньги обуть-одеть, да чтобы не хуже, чем у других? Нынче ведь модные тряпочки на девчонок недешевы… Вон как они одеваются, совсем соплюшки еще, а глядишь, и дух захватывает! И хорошо еще, что Лизина Маринка некрупная по природе, и все подаренные Маринкой «на бедность» вещички можно как-то на Розочку подкроить… Там шовчик прострочить, там рукавчик обрезать… Никто и не догадается, что с чужого плеча. Да и разве оно чужое, оно ж Маринкино! Она иногда и совсем новые вещи отдает! И вообще, что бы она делала без помощи подруг, ставших практически родными?

Роза Федоровна снова вздохнула и только сейчас заметила, что диалог Лиды и Лизы иссяк, что они смотрят на нее вдвоем, будто ждут чего-то. А чего ждут, интересно? Чтобы она подтвердила, что ее случай и впрямь не показательный?

– Роз… А от Соньки что, совсем никаких известий нет, да? – осторожно спросила Лида, навалившись полной грудью на стол.

– Да есть, есть известия… – нехотя созналась Роза, отводя глаза. – Вчера только Соня звонила… Так редко звонит, что пугаюсь прямо… Потом долго в себя прийти не могу…

– И что у нее на этот раз? Плохие новости, что ли?

– Нет… Не знаю… Хорошие, наверное. Все-таки она увела из семьи своего Виктора, сейчас вместе живут. Вот объясните мне, ради бога, что это за любовь такая, чтобы столько лет своего добиваться, а? Чтобы ребенка своего бросить и забыть напрочь? Она ведь даже никогда не спросит, как там Розочка… Будто не она мне в подоле принесла, а я сама себе Розочку родила… Вот и сейчас тоже… Поздравь, говорит, меня, мама, мы с Виктором ребенка ждем! Так радостно сообщила мне эту новость, вы бы слышали!

– А ты что, не рада? – удивленно спросила Лида.

– Да рада я, рада… Но я ж не о том сейчас… Я о том, что Розочка-то их ребенок тоже, между прочим! Общий ребенок! Соня – мать, а Виктор – отец! Неужели у них у обоих ни в голове, ни в сердце ничего не шевельнется, а? Это ж кого я воспитала, а, девочки?

– Ну, она ж тогда молодая была, когда Розу тебе оставила… – неуверенно возразила Лида, глядя куда-то в сторону. – Материнский инстинкт еще не проснулся… А Виктор этот и вообще Розочку никогда не видел… А если они все-таки предложат Розу к себе забрать, ты вот так возьмешь и отдашь, что ли?

– Нет. Нет, конечно. Ни за что не отдам. Что ей там делать? Да и не уживется она у них… Вон она какая нелюдимка растет…

Роза и впрямь росла нелюдимкой. Не потому, что сердито глядела на людей да на свет божий. Скорее она стеснялась глядеть. Тихой была, как мышка, прятала умные грустные глаза за стеклами очков. Ни с кем особо не дружила, в школе держалась особняком. Училась хорошо, но у доски отвечать не любила – сразу становилась косноязычной, и сжимались от смущения худенькие плечики, и дрожащая ладошка тянулась к дужке очков. Зато весь класс дружно списывал у нее домашние задания, и Роза тихо радовалась в этот момент – это было практически ее триумфом. А еще она успевала решать не только свой вариант на контрольных работах, но и соседний тоже, иногда и себе в ущерб, и это обстоятельство вызывало глубокое недовольство у классной руководительницы Натальи Петровны.

– Роза! У тебя совсем самолюбия нет! Так же нельзя, Роза! Это что же, твоя бабушка тебя в таком возмутительном альтруизме воспитывает? Вот я поговорю с ней, пусть завтра в школу придет…

После похода к сердитой Наталье Петровне Роза Федоровна встретила у подъезда Лиду, и вместе они зашли к Лизе.

– Лизочка, она мне такие обидные вещи сейчас говорила… Что я совершаю преступление в отношении Розочки, представляешь? Что я неправильно ее воспитываю… А еще она спрашивала, почему Розочкина мать не принимает участия в воспитании… Вот что я могла ей ответить, а? И как это я неправильно ее воспитываю, а?

Бывшая в гостях у матери Маринка немедленно встряла в разговор, то есть не дала ни Лизе, ни Лиде ответить на испуганные вопросы Розы Федоровны.

– Конечно, учительница права! Какое тут может быть воспитание – три бабки на одного ребенка? И ни одного внятного воспитателя?

Да она у вас даже в детсад не ходила, тетя Роза! Вы ж ее при себе держали, как царь Кощей держит золото в сундуке! Где она могла научиться коммуникабельности, по-вашему? У трех бабушек с их суждениями времен очаковских и покоренья Крыма?

– Ну, мы ж не всегда бабками были, чего уж ты так… – обиженно молвила Лиза, с укоризной глядя на дочь. – Я и сейчас, между прочим, бабкой себя не считаю! И Роза – какая она тебе бабка? И Лида… Да нам еще и шестидесяти пяти нет, какие мы тебе бабки? Да сейчас даже пенсию только в шестьдесят три года станут давать, так что до этого возраста все женщины у нас – молодые! И ты давай… Против решения нашего правительства не особо выступай! Раз объявлено в государстве продление молодости, значит, и нам не пристало на старость ссылаться! Чтобы я больше не слышала от тебя про времена очаковские да покоренье Крыма, поняла?

Роза Федоровна с Лидой переглянулись и хохотнули сдержанно, а Маринка вдруг стушевалась, проговорила уже более спокойно:

– Ну, простите, если обидела… Я ж просто образно выражаюсь… Но все равно, как ни крути, а воспитатели из вас никудышные. А Розка в вашей среде выросла, разговоры ваши слышала… Потому и ведет себя, как маленькая пенсионерка. Ей бы самое время из дома сбежать да похулиганить, а она сидит, домашние задания делает!

– Еще чего – похулиганить! – замахала руками Лиза. – Бедной Розочке и Сонькиного хулиганства хватило! Нет уж, пусть лучше домашние задания делает! Так как-то спокойнее, знаешь ли!

– Да ладно, мне-то что… – пожала плечами Маринка, быстро глянув на часы и тут же заторопилась: – Ну все, мам, я побежала… Позвони завтра, как долетишь, ага?

– Позвоню, позвоню… – все еще обижаясь, ворчливо проговорила Лиза.

– А куда это ты летишь опять, а? – полюбопытствовала Лида, когда Маринка ушла. – Вроде недавно только с Мертвого моря вернулась…

– Да когда – недавно! – кокетливо улыбнулась Лиза. – На Мертвом море я в сентябре была, а сейчас конец ноября! Уже два месяца прошло!

– Ну да… Это, конечно, долгий срок… Хотя чего тебе какие-то сроки, ты ж у нас молодуха, как только что выяснилось!

– Ну и не бабка! Я, между прочим, еще мужским вниманием пользуюсь! Знаешь, как за мной на Мертвом море один еврей ухаживал? Да за мной в молодости так никто не ухаживал, если на то пошло! А я его ухаживания не приняла…

– А чего ж не приняла-то? Чего так оплошала?

– Так ему уже глубоко за семьдесят… Хотя он ничего такой, приятно интеллигентный… Между прочим, он из Бостона. Зовут Лазарь Моисеевич. Каждый год в сентябре на Мертвое море летает.

– Что, и в номера звал, поди?

– Звал… Но я ж говорю – не пошла.

– Да отчего ж? Ты же у нас молодуха!

– Ну, молодуха не молодуха… А ходить по номерам в моем возрасте тоже как-то не комильфо, согласитесь…