– Ой, Розочка! У нас ведь к чаю ничего нет! Чем же мы маму угощать будем? Ты в магазин не сбегаешь, а? – пришла ей на помощь Роза Федоровна, словно на амбразуру бросилась. – Давай-ка, оденься по-быстрому, сбегай, подсуетись…

Роза кивнула, даже попыталась вежливо улыбнуться и выдавила из себя с хрипотцой:

– Да, я сейчас… Сейчас сбегаю… Переоденусь и сбегаю…

И тут же закрыла дверь, словно испугалась, что мать начнет отказываться от чего-нибудь к чаю. Роза Федоровна тронула дочь за плечо:

– Идем на кухню, не будем ей мешать…

Пусть в себя придет, ей время надо… Хоть немного времени…

Сонька кивнула, развернулась, медленно поплелась на кухню вслед за матерью. Села у окна молча. Потом огляделась вокруг себя:

– Где моя сумка, мам? Курить хочу…

– Не знаю… В прихожей, наверное. Где оставила, там и лежит.

Сонька подскочила, быстро пошла в прихожую, красиво размахивая подолом синего платья. Видно, что дорогого. Вон как вокруг ног ловко вьется, как у кинозвезды какой…

В это же самое время и Роза вышла из своей комнаты, одетая для похода в магазин. Черные брюки, строгая белая блузка навыпуск, наглухо застегнутая до самого горла. Увидела мать, съежилась, прижала локти к бокам. Неловко улыбаясь, сунула ноги в текстильные тапочки, призванные исполнять роль прогулочных туфель. Впрочем, никаких других у Розы и не было.

Роза Федоровна тоже выскочила в прихожую, выхватила из своей сумки кошелек, сунула Розе:

– Тысячную бумажку разменяй, мелочи не хватит, наверное… И хлеба еще возьми, бородинского! Ну и колбаски какой-нибудь, что ли…

Когда вернулись на кухню, Сонька с жадностью закурила, а через три затяжки вдруг спросила у матери:

– Почему она так одета странно? Вроде как не по возрасту… Ей это ужасно не идет…

– Что значит – не идет? Не понимаю я этого выражения – идет, не идет… Человек идет, и одежда вместе с ним тоже идет, вот и вся недолга!

– Да все ты прекрасно понимаешь, мам… Я уж и забыла, как ты умеешь все по-своему вывернуть, с прибаутками…

– Ну что ж, если без прибауток… Это Маринкины вещи, Сонь. Помнишь свою подружку, нет?

– Маринку? Помню, конечно. И как она живет? Замуж удачно вышла?

– Она не вышла замуж. И не собирается. Она успешную карьеру делает.

– И что, получается?

– Вполне. Квартиру себе хорошую купила, по заграницам ездит, и вообще, очень своей свободной жизнью довольна. И матери помогает, устроила ей обеспеченную старость. И нам с Розочкой тоже перепадает… Вон вещи свои Маринка отдает… Они почти новые, дорогие.

– Мам… Это что, опять камень в мой огород?

– Да какой камень, что ты… Нет у меня для тебя камней. Ты спросила, я ответила, только и всего. Мы дружим с Лизой, Маринкиной матерью, вот она и отдает вещи для Розы…

– А ты вроде с другой теткой дружила, из нашего дома… У нее еще сын Вадик был… Смешной такой, его в школе все ботаном дразнили…

– Почему – был? Он и сейчас есть. И Лидочка тоже есть. Она мне тоже очень помогает.

– Что, тоже вещи старые отдает бедной несчастной сироте?

– Нет. Вещи не отдает. Да и Роза вовсе не сирота, не говори так. Уж тем более ты этого не говори…

– Ну, давай, давай! Скажи еще – ты же мать-кукушка! Скажи, что подкинула тебе ребенка и поминай как звали!

– Я не понимаю, Сонь… Ты ругаться со мной приехала, что ли?

– Да больно надо… Это же ты меня упрекаешь, что моя дочь вещи с чужого плеча носит… Кстати, они ей вовсе не подходят, ну совсем не в ту степь, ну никак! Ты что, сама этого не видишь?

– Может, и не подходят. Со стороны виднее, Сонь. Но я другие вещи Розе купить не могу, моей пенсии едва-едва хватает, чтобы за коммуналку заплатить да еду скромную купить.

– И опять ты меня упрекаешь, мам. Я знаю, что виновата, что не помогала тебе, да… Но чем я могла помочь? Думаешь, у меня так много денег, чтобы помогать? У меня ведь тоже дети… Почему ты о других своих внуках не думаешь, а только и можешь что упрекать?

– Да не упрекаю я…

– Нет, упрекаешь!

– Ну хорошо, если тебе так больше нравится… Хорошо, доченька, я тебя упрекаю. Пусть будет так. Но только что от этого в нашем положении изменится? Ничего ведь не изменится, правда?

– Но ведь я предлагала Розу забрать, когда она в школу пошла! Ты сама ее не отдала, мама!

– Да, не отдала. Потому что Роза ко мне привыкла, а я к ней. Семилетнего ребенка не так-то просто вырвать из привычной обстановки, тем более такого ребенка, как Роза… Да, я не отдала! Но от помощи я тоже не отказывалась, Соня! Конечно, было бы лучше, если бы Роза носила другие вещи, но на какие деньги я их куплю? Неужели ты сама этого не понимала, доченька? Ведь ты ни разу даже не предложила мне никакую помощь, даже самую мало-мальскую…

– Мам, но ты пойми, у меня ведь тоже все не так просто… Я ж не работаю, у Виктора на шее сижу… И повторяю тебе, что у нас у самих двое маленьких детей…

– А Роза – не ваша с Виктором дочь?

– Да наша, наша… Но я ж тебе объясняю – я бы присылала денег, если бы могла! Но я не могу… У меня их просто нет… Вообще нет…

– Почему? Виктор не дает?

– Не дает. Он сам деньгами распоряжается. Ну, может мне на руки дать какую-то мелочь… Да я и не прошу… У него от бывшей жены тоже дети, он им помогает… У нас на этом семейные отношения и держатся, между прочим, что я ничего никогда не прошу… Я самая покладистая и преданная жена, наверное.

– Что, все еще любишь его? Все еще с ума сходишь?

– Что значит – все еще? Да, конечно, люблю! Любила, люблю и буду любить! Ну что делать, если я такая, мам? Ну что мне теперь делать…

Губы у Соньки затряслись, кончик носа покраснел, глаза наполнились влагой. Схватив сигарету, она прикурила нервно, сильно вдохнула в себя дым и даже задержала его внутри себя немного, надеясь таким образом остановить слезы. А когда выдохнула, проговорила вдруг тихо:

– А Розой я скоро сама займусь, правда… Скоро мы часто с ней будем видеться, и я постараюсь наверстать упущенное…

Роза Федоровна напряглась и хотела переспросить у дочери, что она имеет в виду под «часто видеться» и «наверстать упущенное», но не успела. В прихожей хлопнула дверь – Роза из магазина пришла.

Соня завертелась на стуле, ища, где можно затушить сигарету, и Роза Федоровна подставила ей быстренько блюдце, которое уже успела вымыть после предыдущей Сониной сигареты. Терпеть не могла запаха табака. Казалось, даже само блюдце впитало в себя гадкий запах, когда его мыла.

Роза остановилась на пороге кухни, протянула бабушке пакет:

– Вот, я все купила…

– Вот и хорошо, что купила! Сейчас будем чай пить! Садись вот сюда, Розочка, рядом с мамой…

Роза села на краешек стула, смущенно опустила глаза и вся напряглась будто, словно предстоящее семейное чаепитие было для нее сущей пыткой. А может, так оно и было в самом деле, кто знает? Разве оставленный матерью ребенок может разобраться в своих истинных чувствах? Он и сам не понимает до конца – то ли страстно ненавидит, то ли обиженно любит…

Соня протянула руку, зарылась пальцами в пышные кудрявые волосы Розы, завязанные, как обычно, в хвост на затылке. Роза еще более распрямила спину, еще более напряглась, будто ожидая, что мать сейчас дернет ее за хвост изо всей силы. Даже веки на глаза опустила, как больная птица, приготовившаяся к истязанию. Но Соня и не собиралась делать ничего такого… Просто играла волосами дочери, не замечая ее состояния.

– Какая у тебя грива роскошная, надо же… У меня такой отродясь не было… А почему ты так причесываешься, тебе нравится, что ли?

– Да… Мне нравится… – тусклым пришибленным голосом произнесла Роза, и сердце у Розы Федоровны зашлось от жалости. Ну вот чего приехала, спрашивается? Только девчонку мучить… Лучше бы совсем не приезжала…

– Да нет, тебе такой хвост не идет, тебе классная стрижка нужна! Знаешь, как хорошо твои волосы лягут в стрижку? Совсем картину изменят… И одеваться тебе надо по-другому, а не так, как бабушка советует… Вот погоди, я тебя всему научу! Скоро мы с тобой часто будем видеться, очень часто! Такую конфетку из тебя сделаю, сама себя не узнаешь!