Инка Лорин Минден
ХРОМ
(серия «Воин-любовник» #2)
Перевод: PerlenDame
Вычитка: Lily Gale
Дизайн обложки: Milena Lots
Объем: в книге 12 глав и эпилог
Возрастное ограничение: 18+
Переведено специально для группы https://vk.com/unreal_books и сайта http://nafretiri.ru
Обсудить книгу можно здесь: https://vk.com/topic-110120988_37057161 и здесь: http://nafretiri.ru/forum/379-7351-1
Текст переведен исключительно с целью ознакомления, не для получения материальной выгоды. Любое коммерческое или иное использования кроме ознакомительного чтения запрещено. Публикация на других ресурсах осуществляется строго с согласия Администрации группы. Выдавать тексты переводов или их фрагменты за сделанные вами запрещено. Создатели перевода не несут ответственности за распространение его в сети.
Глава 1. Мираджа
Какой самый быстрый способ положить конец своей жизни?
Этим вопросом я задаюсь уже двадцать восемь дней. С тех пор как Воин по имени Блэр избрал меня любимой жертвой. Четыре раза он выбирал меня своей рабыней, четыре раза я проходила через ад. Итак, что я могу сделать, чтобы этот кошмар прекратился? Перестать есть? Биться головой о бетонную стену, пока не расколется череп? У меня нет ни одного острого предмета, чтобы перерезать вены. Может быть, их можно перекусить?
Я неподвижно лежу на узкой койке, уставившись на голую стену. В моей камере нет ничего, кроме кровати, унитаза и камеры наблюдения. Ни окон, ни картин, ни видеоэкрана… и тут совершенно нечем заняться. Я живу наедине со своими мыслями и болью… и они сводят меня с ума.
Физическая боль — это не самое страшное, потому что рано или поздно она проходит. Душевная боль остаётся. Как только я закрываю глаза, меня настигают ужасные воспоминания. Я вижу этого ублюдка с волнистыми светлыми волосами — как он склоняется надо мной со зверской усмешкой и едва не раздавливает своим огромным телом. Мои руки и ноги привязаны; голая и раскинутая буквой «х», я лежу на жёстком столе, беззащитная и напуганная до смерти. Моё сердце бьётся так сильно, что я надеюсь, оно разорвётся, и это станет для меня избавлением… но этого не произойдёт никогда. На протяжении часов Блэр отрывается на мне: кусает за груди, плюёт в лицо и трётся об меня своим потным телом, в то время как я кричу, плачу и бьюсь в оковах, которые врезаются в мои суставы — так долго, пока не кончаются силы и я не лежу под ним безучастно. Каждый раз меня словно полосуют раскалённым ножом, и это длится бесконечно.
Мой желудок сжимается, кислота обжигает пищевод. Если бы я пообедала, меня бы вырвало, но поднос стоит на полу нетронутый.
Если я не буду есть, тюремный врач пригрозил кормить меня насильно, чтобы я могла оставаться в живых, пока Блэр того желает. Он может делать со мной всё, что хочет.
«Перестань думать об этом подонке», — повторяю я себе постоянно, съёжившись на койке. Я натягиваю ткань тюремной рубашки на голые колени. Помимо этого клочка ткани на нас, рабынях, ничего нет. Ткань тонкая, как бумага, чтобы мы не смогли при помощи неё удавиться. Три раза в день нам пихают в камеру еду, и покидать камеру разрешается лишь для шоу. Как только подразделение солдат возвращается со смены, им можно на одну ночь взять рабыню. Мы, рабыни — заключённые, бывшие граждане Уайт-Сити, которых обвинили в преступлении. Я почти ничего не знаю о других заключённых. Мы видимся только когда нас собирают для участия в шоу, но и тогда разговаривать нам запрещено.
В свои девятнадцать лет я одна из самых молодых участниц программы «Сервы», более юных преступников определяют в особое исправительное учреждение. Если это не даёт результата, их переводят тоже сюда.
Дрожа, я тру татуировку на левом плече — место, где тюремный врач набил мне цифру четыре величиной с кулак. Номер оказался свободным, потому что рабыня, которая носила его до меня, — как и многие другие, — накануне была замучена до смерти.
Четыре… ровно столько раз меня мучил Блэр. Теперь с этим покончено.
Я больше никто, у меня нет прав, я достаточно хороша только для того, чтобы какой-нибудь Воин мог дать волю своим извращённым желаниям.
Почему я? Что я сделала? Разве я была плохим человеком? Неужели я заслуживаю такую судьбу?
Невозможность выбраться из этой дерьмовой ситуации невероятно меня бесит. Раньше я не была беспомощной, я была телохранителем дочери сенатора Мурано, — примерно моего возраста, — Вероники. Уже в десять лет, по желанию сената, помимо школьного образования я получила жёсткую профессиональную подготовку. Поэтому могу иметь дело с любым видом оружия. И кто я теперь? Слабая и беспомощная… хотя я каждый раз ожесточённо боролась, если только меня не оглушали. Мои физические и духовные силы на исходе. Я просто хочу умереть, но каждая моя попытка заканчивается плачевно, потому что эта чёртова камера видит всё. Я ненавижу её, точно так же, как камеры в комнатах удовольствия. Весь Уайт-Сити может наблюдать, что делает со мной Блэр, включая моих родителей, которые от меня отвернулись. За всё время короткого процесса они не обменялись со мной ни словом и смотрели на меня, словно я мутант.
Сенат хотел убрать меня с пути, потому что я оказалась не в то время не в том месте и случайно услышала разговор, который не должна была услышать. Я не могла утаить эту информацию, она была слишком взрывоопасна. Когда я искала в городской сети нужный контакт, об этом прознали и заклеймили меня как одну из повстанцев.
Я ненавижу их всех!
У меня есть по крайней мере несколько дней оправиться после издевательств Блэра, не будучи переданной в употребление ни одному другому солдату, потому что этот подонок подкупил охранников, чтобы они показывали меня только на шоу, когда со смены возвращается его подразделение. Блэр хочет иметь единоличный абонемент на меня.
Нет, не долго осталось, я найду выход.
Когда дверь камеры вдруг открывается, я вздрагиваю. Вероятно, это охранник, который забирает еду, но вместо того чтобы забрать поднос, он орёт из коридора: «Номер 4, в душ!»
Мужчина высокий и широкоплечий, его коротко остриженные волосы седые. Скорее всего, он бывший Воин. Насколько мне известно, большинство Воинов несут службу на границе города максимум до сорока пяти лет, после этого они часто физически не способны это делать, и назначаются на другие должности.
Я обессиленно поднимаюсь, сердце замирает. Ещё не время, совершенно точно не время!
— Д-должно быть, это недоразумение, я только вчера была…
Он заходит в камеру и вытягивает дубинку из-за ремня. Избивать меня он не станет, потому что только один человек вправе оставлять видимые следы на моём теле: Блэр. А вот очень болезненный удар электричеством надсмотрщик влепить может.
Дрожа, я встаю на ноги.
— Я принадлежу Блэру. — Мне отвратительно, что приходится такое говорить.
— Так и есть, шлюха, тебе не повезло, иначе тебе было бы позволено раздвинуть ноги и для меня!
Он выталкивает меня из камеры в коридор с голыми стенами, где навстречу мне торопятся другие рабыни. Что случилось? Я что, потеряла всякое чувство времени? Может быть, прошло уже больше дней?
Пока иду, я рассматриваю ссадины на своих руках. Следы от верёвок чётко видны и не выглядят старыми. Что-то здесь не так!
Перед входом в душевую мы, женщины, должны снять рубашки и бросить их в корзину. Никто не произносит ни слова, некоторые беззвучно плачут. Я затравленно смотрю в их лица, пока нас запихивают в облицованное кафелем помещение. Здесь примерно тридцать молодых женщин, все симпатичные и соответствуют общепринятым стандартам красоты: худенькие, с маленькой грудью.
