Мор поднялся над землёй, перестав понимать разницу между собой и подчинившим его существом. От себя он не ощущал ничего, кроме отчаяния.

Я понял, что был не один. Всё время с тех пор, как я забрался в Прорезь, во мне пряталось существо оттуда. Кошмары преследовали не меня, а её. Я не видел её белых глаз, потому что смотрел через них. Сквозь её лунные зрачки мне открывался другой мир. Все ужасные видения и сны, что я наблюдал, были её взглядом на жизнь.

Бар впитал запах пережаренных гренок и грибов. Это было старое место, куда приходили одни завсегдатаи. Новые лица не приживались, как и новое меню, и всякий следующий год люди пили то же пиво, и ели те же грибы и гренки, что и в предыдущем.

Двое мужчин сидели за одним из двух занятых столов и разговаривали.

– Вчера мне приснился тонущий башмак. Как думаешь, это что-нибудь значит? – спросил один у другого. Мужчина, задавший вопрос, напоминал акацию в пустыне: его худая фигура сгорбилась, а голову покрывала копна редеющих волос.

– Что у тебя хреновая фантазия. Все сны только о ботинках, сапогах, туфлях… – проворчал второй.

– Ведь я обувщик. Я целый день только это и вижу.

– Ты и с баб обувь не снимаешь, когда в постель их кладёшь?

– Я говорю о другом. Сны – не просто воображаемые картинки.

– Верно. Иногда они порнографические, – второй мужчина рассмеялся и вытер пот со лба платком.

Знойный день близился к сумеркам, а солнце уходило за другую часть света.

– В нашем роду все мастерили обувь, это врождённый талант. А мой сын недавно ушёл во флот, сам.

– Так как связаны тонущий башмак и твой сын?

– Он ненавидит обувь, для него семейное дело – пытка, и флот стал поводом сбежать. И после сна я боюсь, что море скоро проглотит парня и выплюнет одну косточку. Там, где он сейчас, ему не место.

– М-да, я бы тоже сбежал от такого придурка, как ты.

Оба выпили.

– О, гляди, этот проснулся.

Мор огляделся, не понимая, где находится. Голова гудела, рот связал отвратительный привкус. Между воспоминанием об огромной лошади в его квартире и нынешним пробуждением чернела пропасть.

К нему обратился худой лысеющий человек:

– Ближайшая автобусная остановка – направо, как выйдешь из бара.

– Где я?

– А тебе правда хочется это знать? – усмехнулся второй мужчина.

Мор зажал рот ладонью. Его выворачивало наизнанку. Он справился с этим приступом, но предчувствовал: начнётся следующий.

– Хорошенько ты надрался, сынок, весь день тут лежишь.

– Куда ты хочешь добраться? Я могу подсказать маршрут.

Мору никуда не хотелось, но ему надо было забрать вещи из дома. Придётся туда вернуться. Он назвал адрес тощему мужчине. Тот вытащил из кармана телефон и забегал пальцами по экрану.

– Ты далеко от дома. Но есть прямой автобус, – и он назвал ему номер.

Мор кивнул и выбежал из бара. Снаружи он оставил на стене след из кусочков пиццы.

Тело стонало от жары, а когда подул ветер, стало ломить от судорог. Его снова вырвало. Прохожие обходили его стороной. Мор отошёл в закоулок и присел на горячий асфальт.

Вдруг он улыбнулся. Впервые за невероятно долгое время. Раньше ему не приходилось сидеть на асфальте в подворотне возле бара и приходить в себя. Мор представил себя обычным человеком, который загулял на целую ночь и не жалел ни о чём на утро. Такое могло произойти, сложись жизнь иначе. Мор был счастлив, что поймал этот момент. Вся боль ушла, и следующие мгновения показались блаженством.

Он похлопал себя по карманам, не думая о том, когда вчера ночью оделся и как вообще здесь оказался. В куртке нашлось то же, что всегда было при нём: очки, немного денег, иголка.

Должно хватить, чтобы добраться до квартиры. Оттуда он возьмёт самое необходимое и уедет в другой город.

Мор встал и заковылял к остановке. Желудок бурлил, переполненный пиццей, и не скоро проголодается. Хоть что-то хорошее. Мор взглянул на выглядывающее из-за низких зданий солнце и прибавил шаг. Нужно успеть на автобус.

Сейчас я сижу на крыше девятиэтажного дома, свесив ноги к собравшимся внизу котам. Они ловят куски мяса, которые я им бросаю. На небе сгустились облака, и моросит дождь, хотя горизонт сияет заревом. Сложно поверить, что ночь всё-таки закончится.

Я оставлю эти записи на крыше и положу сверху кирпич, чтобы их не унесло ветром. Листы промокнут, но текст должен сохраниться. Я надеюсь на это. Позволение записать свои последние мысли – её маленький подарок за годы, проведённые вместе. В остальном она равнодушна к тому, во что превратила мою жизнь. Я ненавижу её за это.

Только что я бросил котам последний кусок курятины, что был у меня дома. Мясо за сутки подгнило, потому что в квартире вырубило электричество. Да, меня всё-таки вернули домой. Мне позволили взять тетрадь и ручку. На их поиски ушло несколько минут, за которые я окоченел от холода. Интересно, а как на других этажах?

Ещё я с удивлением и удовольствием обнаружил свою картину целой. Она оказалась законченной, даже краска высохла.

Глаза то и дело закрываются. Я чуть не сорвался вниз. Мара торопит меня. Только сейчас, в последние минуты, маленький монстр спрашивает моё мнение. Я бы проклял её, не будь она сама проклятием. Сегодня я узнал от неё, что начал думать о самоубийстве ещё подростком, но она отлавливала эти мысли и стирала. Не хотела лишаться убежища, стены которого сама разрушала год от года.

Теперь она недовольна. Ей не нравится, когда её называют ребенком. Как и всем детям. Самоуверенный, злой ребенок, не желающий прислушиваться к старшим. Кто бы мог подумать, что бывают стереотипы, присущие всем мирам.

Кошмары, что мне снились, что меня преследовали, были её семьёй. Я попытался выяснить, почему она сбежала, но Мара не стала говорить. Она само зло, замкнувшееся в себе, и со временем ей предстояло править миром в Прорези. Возможно, как раз этого она не хотела.

Руки уже не слушаются. Маленькому чудовищу надоело ждать. Я всё равно закончу, потому что сейчас у неё нет сил. Её усмирили на некоторое время.

Когда за ней пришли в первый раз в мой дом, она сбежала. Естественно, меня она забрала с собой. Вторая встреча с её родителями закончилась для неё наказанием. Беспомощный ребёнок теперь не может даже насылать видения, хотя раньше делала это без усилий. Скоро я от неё освобожусь. Доставщик пиццы говорил, что мне воздастся в других мирах, но я ему не верю. Всё, чего мне хочется, – это покой.

Пора.

Женщина курила, облокотившись на подоконник. Она любовалась оранжевыми тучами там, где поднимался рассвет. Ветер сносил капли дождя ей на кожу, и по телу прошла приятная дрожь. Внизу копошились коты, не обращавшие внимания на погоду. Женщина потянулась вперёд, желая рассмотреть, что вызвало у них такой интерес.

Перед лицом что-то пронеслось. Послышался отвратительный треск и животный визг. Испуганные коты удрали, спрятавшись под днища машин, пока любопытство и запах не выманили их обратно.

Дождь усилился, покрывая рябью растущую красную лужу. Женщина часто дышала и крепко держалась за подоконник. Любопытство подстегнуло её взглянуть, что делалось внизу. Она увидела, как животные набросились на тело. Они вонзали в плоть клыки и рвали зубами. Крик женщины не испугал их, а добавил рьяности. Животные знали, что им следовало торопиться, чтобы успеть съесть как можно больше.

– Он был пьян, когда вы разговаривали?

– Нет, – ответил один из мужчин, худой и лысеющий. – Он казался отстранённым от реальности.

Полицейский занёс это в блокнот.

– Его знатно мучало похмелье, – сказал второй мужчина, более разговорчивый. Он вытер пот со лба платком.

– Что-нибудь в его поведении показалось вам странным?

– Мягко сказано! Парень выглядел так, словно за ним гнался дьявол. Я рад, что он не стал задерживаться: был каким-то полумёртвым уже; одет, словно зима на дворе, хотя солнце вчера так же шпарило, как сегодня.