Из донесений французских и английских дипломатов известно, что к началу XX столетия в Мохе, некогда крупном морском порте Красноморского побережья Аравии, который европейские купцы и мореплаватели, по словам Ботта, называли «воротами Аравии кофейной», насчитывалось уже «не более 20 выживших во времени каменных домов». Самый красивый из них принадлежал господину Бенцони, итальянскому консулу. Сохранились цитадель с десятью старыми пушками, да знаменитый маяк в море, «похожий по форме на минарет, с 280 ведущими наверх ступенями».
Что касается вывоза кофе, то объемы его резко сократились уже к концу XIX столетия. В 1884 г., к примеру, он составил всего лишь 80 тыс. фунтов стерлингов (39).
Увлекательные воспоминания о Марибе и Хадрамауте оставил французский офицер Луи дю Куре (1812–1867), состоявший на службе в армии египетского паши Мухаммада ‘Али (1769–1849). В 1844–1845 гг. он предпринял путешествие в Йемен и Оман. Какое-то время пробыл в г. Сана’а’. Оттуда, с караваном в «350 верблюдов и двумястами восьмьюдесятью мужчинами, включая 150 рабов», проследовал в Ма’риб, в земли Белой Саба’, как именовали в прошлом располагавшееся в тех землях блистательное царство Древнего Йемена народы «Острова арабов». После Ма’риба Луи дю Куре побывал в Хадрамауте и Сухаре. Приняв ислам и взяв имя ‘Абд ал-Хамид, посетил Мекку. В своих увлекательных записках «Счастливая Аравия» и «Паломничество в Мекку», которые, будто бы, редактировал Александр Дюма, он ярко описал традиции арабов Аравии, а в книге «Жизнь в пустыне» – быт и нравы бедуинов.
Шейх Ма’риба, сообщает Луи дю Куре, называл себя потомком рода Абу Талиба, дяди Пророка Мухаммада. Под властью его состояли «50 небольших деревень». Замок владыки Ма’риба представлял собой «большую, хорошо укрепленную башню». На первом ее этаже размещалась охрана, на втором жительствовали слуги. Третий этаж занимало семейство шейха, а на самом верхнем, четвертом этаже, находился диван (канцелярия). Углы и стены этого помещения украшало оружие: шлемы, боевые топоры, колчаны со стрелами, обоюдоострые мечи, седла и сбруя для лошадей и верблюдов. Эмира Ма’риба во время его встречи с Луи дю Куре и раисом (начальником) каравана, с которым путешественник передвигался по землям Йемена, окружала большая свита, человек 50, не меньше. Все, как на подбор, – «мужчины рослые и крепкие», «типичные арабы Южной Аравии». «Старшие среди них по возрасту» были вооружены мушкетами и длинными обоюдоострыми мечами. Те же, «кто помоложе», имели при себе боевые топорики и обтянутые кожей деревянные щиты. За поясом у каждого из них торчал кривой аравийский кинжал джамбия (джамбийа). Складывалось впечатление, пишет Луи дю Куре, что все представшее перед его глазами в Ма’ри-бе, и замок правителя, и церемониал аудиенции, – это волшебным образом ожившая картина повседневной жизни одного из древних царств Аравии, о которых упоминает Библия (40).
После представления Луи эмиру, у него сразу же поинтересовались, кто он и зачем пожаловал в земли Ма’риба. При этом недвусмысленно дали понять, что говорить надлежит правду и только правду; что «ложь у них карается смертью». Луи ответил, что путешествует по Йемену, краю ушедших в легенды царств и народов Древнего мира, дабы воочию узреть «чудеса прошлого», в том числе Ма’риб, символ величия и могущества Древнего Йемена. Тут же, однако, его спросили: «Зачем все это ему нужно?». Ответ на этот вопрос, парировал нерастерявшийся Луи, известен одному Аллаху. Как и то, почему одним людям, согласно воле Аллаха, по душе шум, а другим – тишина, одним – «хождение по лицу земли», а другим – уединенность и одиночество. Мне же лично, заключил он, как человеку, принявшему ислам, захотелось побывать в Аравии, в землях «колыбели ислама», и полюбоваться великими творениями Аллаха на прародине арабов, в Йемене.
Удивившись такому красивому ответу из уст франка, суверен Ма’риба повелел провести, в соответствии с традицией предков, обряд приветствия «чужеземца-златоуста». Заключался он в следующем: Луи, поставленного в центр круга, образованного сидевшими вдоль стен приближенными эмира, раздели. Затем слуги властелина Ма’риба умастили тело Луи ароматизированными маслами, одели в национальные одежды, предварительно опрыскав их духами и окурив благовониями. После чего последовал церемониал аравийского гостеприимства. Путешественника усадили на ковер, разостланный на полу, рядом с правителем; и щедро угостили местными деликатесами: мясом, финиками, медом, верблюжьим молоком и, конечно же, знаменитым йеменским кофе (41).
После трапезы, обильной и сытной, последовало широко практиковавшееся в тех землях, по словам Луи, с незапамятных времен, «испытание мужских качеств» гостя-чужестранца. Луи препроводили на крышу замка, подвели к ее краю – и приказали спрыгнуть.
Столь неожиданную команду предварили словами, что если гость не лукавил, и те красивые и восторженные слова, что сказывал он о землях йеменцев, были сущей правдой, то Аллах непременно спасет его. Решив, будь что будет, рассказывает Луи, он шагнул вперед, но слуги-рабы эмира, стоявшие рядом, подхватили его под руки.
Однако приключения горемыки-француза в замке владыки Ма’риба на том не закончились. Предстояло новое испытание – дикими животными. Ибо не удалось понять, как выразился правитель, поддалось ли сердце Луи страху во время первого испытания, или нет; оставалось ли оно спокойным, как у истинного мужчины, или «трепетало, как у пугливой куропатки». Толька схватка с дикими животными, молвил эмир, и могла продемонстрировать, как учили предки, твердость духа и решимость человека, его характер и волю, иными словами, – «истинное лицо мужчины».
Это испытание проходило в подземелье замка. Сопроводив туда Луи, гвардейцы эмира вложили в его правую руку саблю, а в левую – кольцо с прикрепленной к нему лампой. Распорядились, чтобы двигался он только прямо, до тех пор, пока не упрется в клетку с пятью пантерами. И чтобы не случилось, назад, ни в коем случае, не оглядывался. Путь к клеткам с дикими животными, повествует Луи, «устилали кости и черепа людей», что, конечно же, «наводило страх и ужас». Добравшись, наконец, до пантер, Луи начал, было, открывать дверцу одной из клеток, но металлическая решетка, неожиданно опустившаяся сверху, отгородила его от хищника (42). Испытание дикими животными бравый офицер, судя по всему, выдержал с честью.
Вскоре выяснилось, что и это был еще не конец подстерегавших Луи в Ма’рибе неожиданностей и «сюрпризов» – последовало «испытание словом». Местные мудрецы и кади (судья) начали задавать ему вопросы, так или иначе связанные с паломничеством в Святые земли ислама. После чего попросили удалиться, и, оставшись наедине, долго совещались. Затем двери отворились, и церемониймейстер пригласил чужеземца проследовать в зал. По сигналу эмира туда сразу же вошел и стражник, неся в руках меч в дорогих ножнах, с рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями. Приказав Луи опуститься на колени, владыка Ма’риба подошел к нему, вынул из ножен внесенный меч и передал его человеку, «похожему на палача».
В это самое время дверь в помещение неожиданно распахнулась, и на пороге появился один из провожатых каравана, с которым Луи передвигался по Йемену. Размахивая руками, он стал громко кричать и обличать Луи в том, что иноземец – слуга Ибписа (шайтана). Подтверждением же его словам служит то, что по пути в Ма’риб франк взбирался на печально известную в народе гору Шайтана, но почему-то остался жив. Хотя до него, кто бы туда не забредал, будь то человек или животное, то непременно погибал. Поэтому он лично хотел бы расправиться со слугой шайтана, сразив его выстрелом из пистолета. Получив на то разрешение, – выстрелил. Пуля, к счастью, прошла мимо, лишь слегка оцарапав шею Луи. Хладнокровие путешественника произвело на арабов должное впечатление; и шейх, попрощавшись с ним и подарив на память тот самый меч с дорогой рукояткой, которым он намеревался снести ему голову, отпустил, наконец, франка с миром (43).
