– Я сказал!.. – требовательно повторил Алимхан. – Называй меня по имени или просто «мой друг».
Абдулла хорошо понимал, какая может быть дружба между знатным вельможей – приближенным самого российского царя и его наместника на восточных землях – и им, простым воином, хотя и телохранителем этого вельможи. Но все же он решил проверить, как далеко зайдет в своем порыве Алимхан.
Глаза Абдуллы на секунду блеснули, но он, тут же погасив этот блеск, спокойно и как-то уж очень простодушно проговорил:
– Хорошо, я согласен, друг Алимхан.
Правитель вскинул голову, задетый таким легки согласием, но широко улыбнулся.
– Вот и прекрасно!.. Но вернемся к нашим баранам: раз уж сам ты не знаешь, что необходимо твоему дому, я подскажу тебе – ты должен обзавестись гаремом.
– Я думаю, с этим можно пока и подождать… – начал Абдулла, но Алимхан перебил его:
– Нет. Ты ошибаешься, мой друг!..
– Хорошо. Я повинуюсь, друг Алимхан!..
– Прекрасно. Я могу посоветовать тебе только одно: для начала не бери больше десяти жен, будет очень хлопотно.
– Я все понял, друг Алимхан.
Они еще немного посидели за дастарханом, но, когда Абдулла уже уходил, правитель остановил его перед дверью и, взяв за пуговицу, сказал:
– Мой друг Абдулла, ты понял, что мы теперь верные друзья?
– Да, друг Алимхан!
– Но это только наедине… В обществе, при людях… Не все и не всегда смогут верно нас понять.
Абдулла, прижав руку к сердцу и чуть улыбнувшись, низко поклонился:
– Я все понимаю, светлейший!..
Когда он закрыл за собой дверь, светлейший тоже улыбнулся:
– Я, кажется, в нем не ошибся.
Джамилю, соседскую дочь, Абдулла выкупил за горсть монет и десяток баранов.
Войдя в отведенные для гарема покои, которые Абдулла устроил в задней половине своего нового дома, пятнадцатилетняя девушка из бедной семьи замерла на месте, пораженная богатством обстановки, в которой ей теперь предстояло жить. Запищав от восхищения, она начала танцевать, скакать как коза по коврам, прыгнула на софу, переложила по-своему все цветные подушки-мутаки; напевая, пооткрывала все флакончики и баночки с благовониями и притираниями; походя стянула с дастархана кусочки халвы, рахат-лукума, набила ими рот, продолжая тоненько мурлыкать свою песенку…
Абдулла, поймав ее, крепко обнял и неумело поцеловал в липкие, сладкие от халвы губы. Его опыт любви ограничивался всего несколькими встречами с девицами известного рода, которых ему еще до «школы» Алимхана удалось посетить украдкой вместе с друзьями. Не сдерживая страсти, он грубо повалил девушку на пол и тут же, на ковре, овладел ею. Она покорно и так же неумело отдалась ему, негромко вскрикнув от боли, которую ей причинил первый в ее жизни мужчина. Уронив на ковер две слезинки, первая жена Абдуллы быстро пришла в себя. Она ласково улыбнулась своему господину и, снова подбежав к дастархану, стала набивать рот сластями.
Вскоре после этого Абдулла отправился в Красноводск, чтобы выполнить одно из тайных поручений Алимхана, а заодно и договориться с каспийскими рыбаками о поставках в резиденцию правителя свежих осетров и икры. Торгуясь с артельщиками, он увидел дочь одного из рыбаков, которая помогала отцу выгружать из лодки улов. Она ему очень приглянулась. Абдулла выторговал Лейлу – так звали юную рыбачку – за новую сеть для отца и несколько золотых монет в придачу.
Она была такой же юной и неопытной в искусстве любви, как и дочка его соседей Джамиля, но это и было как раз вполне закономерным, потому что, достанься ему девушка, уже принадлежавшая мужчине, на голову ее родителей пал бы несмываемый позор, поскольку они получили калым за попорченный товар. Абдулла знал, что его наложницы, его жены научатся всему, что нужно, чтобы угождать своему господину, а пока необходимо немного подождать, но зато они будут принадлежать только ему одному и никому другому, и только он один, как захочет, может решать их судьбу.
Потом в его гарем пришли Гюзель, Саида, Зухра… К концу третьего года службы у Абдуллы в его гареме обитали семь жен. Джамиля, ставшая к тому времени почти девятнадцатилетней, на правах первой жены умело руководила остальными, учила их, как лучше угодить своему господину, а возникавшие время от времени конфликты гасила в самом зародыше. Она взяла власть над девицами в свои руки, правда, сам Абдулла ей этого не поручал, но и не протестовал. Хотя каждая из юных жен Абдуллы втайне мечтала быть самой любимой, но, в общем, они все хорошо относились к Джамиле и даже делились с ней своими маленькими открытиями в искусстве любви, которые особенно нравились господину и которые Джамиля, в свою очередь, рекомендовала всем и тут же брала на вооружение.
Абдулла был вполне доволен таким положением дел. К этому времени он был уже достаточно развращен и опытен во всех любовных играх, которые могли предложить ему его юные жены. Он относился к ним ко всем почти одинаково и ни одну не полюбил страстно. Обладая огромной силой воли, он сдерживал себя в своих желаниях, поскольку подсознательно понимал свою натуру, чувствовал, какие бури дремлют в глубине его души, – вырвавшись наружу, они могли повредить всему, чего он достиг, поломать его карьеру. Абдулла очень ценил свою службу у Алимхана.
Правитель, в свою очередь, тоже высоко ценил служебную преданность и воинскую доблесть Абдуллы. Немногословный, обладавший изворотливым и коварным, особенно в острых ситуациях, умом, Абдулла безупречно выполнял все тайные поручения Алимхана, почти всегда опасные для жизни, связанные с поездками в Индию, Афганистан, Иран.
Ровно через три года этой безупречной службы правитель сделал Абдуллу начальником своей личной гвардии, а еще через год уже так привык не расставаться со своим телохранителем и «другом», что стал брать его с собой и в Петербург, куда Алимхану приходилось часто выезжать по делам своей государственной службы.
…Абдулла на всю жизнь запомнил свою первую поездку в Петербург.
Состав из пяти вагонов с паровозом конвоировался на всем пути следования по пустыне сарбазами – всадниками конной охраны. Миновав пустыню и степную часть, поезд вырвался на просторы средней России и покатил среди золотистых хлебных полей, зеленых цветастых лугов, мимо белых березовых колков, сосновых боров и еловых перелесков до самого Петербурга, столицы России – великой Северной Пальмиры…
Выросший в пустыне Абдулла не отходил от окна, любуясь невиданными до сих пор пейзажами, но особенно привлекали его внимание на всех станциях, где останавливался поезд, женщины: белокожие, приветливые, улыбчивые… а главное – с неприкрытыми лицами. У себя на родине он никогда не мог увидеть идущую по улице женщину без чадры. А у этих русских женщин не только лица были открыты, но и шеи, и плечи, а у некоторых – даже и часть груди в глубоком вырезе их легкого платья. Можно понять, как это подействовало на восточного мужчину – он тогда сразу посчитал всех неотразимыми красавицами. Но потом, на одной из станций, понял все, увидев действительно настоящую русскую красавицу. Она стояла на перроне, прощаясь с двумя офицерами. Абдулла прошел мимо них, и юная женщина, отметив его робкий и восхищенный взгляд, вдруг улыбнулась ему слегка кокетливо, немного призывно и вместе с тем чуть-чуть насмешливо, а ее огромные фиалковые глаза смотрели на Абдуллу загадочно и ласково.
Войдя в вагон, Абдулла приоткрыл занавеску на окне и украдкой стал наблюдать за красавицей. Она же, увидев его в окне вагона, рукой в белой кружевной перчатке откинула с лица длинные локоны светлых волос и еще раз послала ему свою дразнящую улыбку…
Поезд тронулся. Абдулла, прижавшись лбом к холодному стеклу, долго думал об этой удивившей его красотой русской женщине.
…Петербург поразил Абдуллу своим величием, громадностью, необычными для его взора дворцами и храмами, широкими, прямыми, как стрела, шумными и многолюдными проспектами. Не говоря уж о Неве с ее «державным течением», с ее вздыбленными мостами.
