Да, бились. И мы и немцы. К счастью, нечасто. Особенно, когда нам для изучения и обучения давали новые машины. Вероятно, в конструкторских бюро рассуждали – ежели учреждение называется научное и летно-испытательное, то и пусть испытывают. Вот и давали нам, например, П-2, биплан с двигателем «Испано-Союза» под 300 лошадей. Аппарат ничего, но с трудом выходит из штопора.

В августе 1929 года Бенедикт Бухгольц, мы звали его Беня, из штопора вышел с трудом и крыло потерял. Молодец, что выпрыгнул. Сам он повис на дереве у нашего клуба ДК Авиатор. Потом мы его расспрашивали, какую кинокартину он решил посмотреть. Да, молодые были.

Конечно, Беня чудом остался жив и вечером мы все вместе с ним в столовой напились основательно. Беня все время говорил, что нервного шока нет и он «unkrautvergehtnight»[20].

Жизнь была очень интересная. Новая аппаратура, новые механизмы, оптика, радио, фото. Новые машины.

Особенно, когда пришли к нам Фоккера (ФД – XI), Хейнкели и Юнкерсы. Мы вместе с немцами их испытывали, не думая, что через 16 лет эти машины будут терзать нашу землю и записывать в летные книжки победы над нами, вроде бы даже бывшими коллегами.

Да нечего говорить. Что было – то было. И как не вспомнить нашего Батю, который всегда говорил одно и то же:

– Если в самолете отважный истребитель, который ищет боя и победы, то это и есть – лучший самолет.

Но эта глава совершенно о другом. Это так, занесло меня. А глава о моей любви. В общем, любовь-морковь. Она, эта «морковь», пышно произрастает везде, где только базируются авиаторы. Будь то Киев, Харьков, Проскуров и другие точки освоения неба. Девушек же мы осваивали легко. Еще бы, голубая форма, значок парашютиста, кожаная куртка и обязательно до «зеркала» начищенные сапоги. Батя нам в курилке говорил, что у летчика все может быть грязно, заштопано, плохо наглажено. И запах не «Красной Москвы», а солярки, да еще и касторового масла. Все можно простить летчику. Кроме одного. Сапоги должны быть начищены до «зеркала». Кстати, нашу бригаду от других так и отличали. Коли сапоги безукоризненны – это 37 авиабригада.

Вот с мыслями о сапогах я шел по липецким зеленым улочкам просто так. Устал очень, даже дом вспоминал редко. Решил зайти в кино. На последний сеанс.

Вот оно и свершилось. Пришла любовь. Прав, тысячу раз прав бессмертный Булгаков, которого я прочитал совсем на излете своего «полета». Да, любовь как убийца, неожиданно стремительно выскакивает из-за угла и бьет в самое сердце. Ножом.

Оказалось, что рядом со мной сидит девушка. Да ладно, девушек мы уже видали. И разных.

В общем, все кино мы проговорили. Шёпотом, конечно. И когда вышли после сеанса, не могли остановиться. Про книги, которых я никогда не читал. Про музыку, о которой я не имел никакого представления. Про художников.

Этому потоку культуры я мог противопоставить «Наставление по полетам в сложных метеоусловиях». Но не рассказывать же об этом, на самом деле.

Но далее все пошло, как говорят, во внештатном режиме. Девушка, к моему удивлению, просила ее не провожать

– Нет, нет, я тебя прошу меня не провожать. И вообще нам видеться не надо. А то я буду тебя отвлекать от полетов. – И она улыбнулась. Почему-то грустно.

Моя настойчивость успеха не имела. Надя, так ее звали, ушла быстро. Я же растерялся и даже не пошел следом. Так и стоял оглушенный.

Ребятам вечером все рассказал. И как познакомился. О чем говорили. Как я ее проворонил. Упустил. Мама бы, конечно, усмехнулась и сказала: «Ты, Файтл, все-таки шлимазл[21]. Но не огорчайся, будут еще девушки, которые уж от тебя не уйдут».

Увы, мамы со мной нет. И не могу я ей сказать, что больше никаких девушек у меня не будет. Никогда. Только эта.

Ребята отнеслись к этому моему мимолетному знакомству по-деловому. Предложили вечернее дежурство у киноклуба. Только скажи, какая она, и все будет по классу люкс. Только не сорвись в штопор. И хохотали.

Да, друзья, молодость. Кажется, сколько еще будет их, девушек. Соня, Роза, Вера, Жанна, Маша, Элка даже. Но вот у меня все-таки произошло не как у всех людей.

Теперь в редкое свободное время по вечерам я бродил по аллеям у Дома культуры. Искал.

Ребятам же сразу объяснил, что задача поисков невыполнима. Ибо – я не мог рассказать о девушке самое главное – как она выглядит. Друзья были в полном недоумении. Может, тебе вообще все померещилось? Ты не пил перед сеансом? Нет, ни грамма. Ну хоть волосы какого цвета? Глаза. Рост, наконец, – вопрошали меня мои друзья-командиры. Увы, безрезультатно. Я ничего не помню, кроме голоса, чудного смеха и аромата весны, свежести, любви. Да, да, пахло от этой девушки не «Красной Москвой» или «ТЭЖЭ», а пахло свежестью и любовью.

Да, вспомнил! Когда она сказала, что будет мешать полетам, я спросил, откуда она решила, что я летчик. Надя улыбнулась. Да по сапогам. У летчиков они, как правило, всегда блестят. Хотя бывают и исключения.

Нет моя девушка ни на что не похожа. И потом, как искать. А ежели она замужем! Тупик.

Я бросил поиски и полностью погрузился в полеты. Осваивали Поликарповские И-15 и И-16. Истребитель И-16 – моноплан и в полете был менее капризен, чем его предшественник биплан И-15.

Немецкие курсанты, а на самом деле уже опытные летчики, прошедшие Первую Мировую, обкатывали «Мессера», «Фоккера», «Дарнье».

Однажды пошёл в библиотеку посмотреть свежие газеты. Готовился к очередной политинформации.

Сижу, выписываю серьезные фразы о текущем политическом моменте и ситуации вокруг нашей страны. Как всегда, нам все угрожают и необходима бдительность. В общем, «…Над Амуром тучи ходят хмуро…» Задумался я и стало мне что-то грустно. Уже почти 35 годков. Да, звания идут, как говорят, в штатном режиме. А ни семьи. Ни детей. Ни даже любимой. В этот момент кто-то легонько трогает мое плечо.

Надя!! Как же я не почувствовал, что в воздухе библиотеки уже давно запах свежести и любви.

Дальше все я проделал стремительно. То есть, схватил Надю. За руки, на глазах изумленных читателей быстро вывел ее на крыльцо и не давая ей ничего сказать, ни возразить, буквально выкрикнул:

– Ты даже не представляешь, что происходит. Я люблю тебя. Только тебя. Я уверен – мы созданы друг для друга. Никто другой не может нам помешать. Нам необходимо пожениться. И срочно. Я сейчас иду вместе с тобой к тебе. Хочу познакомиться с родителями и завтра утром – в загс. Нам никто не может и не должен помешать. Я тебя люблю так, как нормальные люди любить не могут. Верно, я сошел с ума. Но мое помешательство неизлечимо.

Надя улыбнулась, но неожиданно стала плакать.

– Федор, я тебе уже говорила, у нас ничего не может быть. Это – невозможно и лучше тебе знать об этом сразу и понять. И принять. Мы не можем быть вместе. Вот и все.

Баах! Как крыло отлетело, и я лечу на новом ЯК-1 вниз. И парашют не взял. И холод. Страшный холод внутри живота. Все пропало. Сейчас разобьюсь.

Такое отчаяние мной овладело, что я не отступаю. И не отпускаю рук Нади.

– Даже если муж против. Я его уговорю. Я объясню ему, что мы созданы не для других. Созданы мы друг для друга и только так.

Но к мужу идти не пришлось. Мужа не было. А я Надю в этот день не отпускал вовсе. Она еще один раз сделала попытку уйти, но не тут-то было. Все-таки я – истребитель. Верно, мама думала обо мне. И сказала бы: «Ну ты, Файтл, все-таки не полный шлимазл. Вот видишь, если это большая у тебя любовь, то наверняка девушка должна быть очень хорошая. Не отпускай ее».

Я так и поступил. И проводил домой. Нарвал где-то цветов. В станционном буфете забрал все шампанское. Ребятам со станции же позвонил, просил доложить по службе, что вывихнул ногу. Все это проделал на одном дыхании, как «бочку» завертел или «иммельман»[22]