Джим – Дженифер
Джим долго решался начать предстоящий разговор с женой. Всё-таки десять лет в браке не такой уж и маленький срок. Джим её любил, но было тяжело смотреть каждый день, как разрушается жизнь их двоих среди всего этого балагана дорогих вещей, безжизненного блеска мишуры и бестолковых вещей. Они уже давно не жили, как раньше, вся душевность испарилась среди бумажек-документов, дорогущей мебели, фарфоровых сервизов и личного бассейна на участке, в котором Джиму разве что только утопиться хотелось.
Его размышления нарушил стук каблуков красных лодочек Louis Vuitton. Шелестело пальто Chanel, которое снова будет висеть в коридоре, словно призрак. По телу пробежали мурашки сожаления, но кулаки решительно сжались, на правой руке выступила вена от напряжения. В висках пульсировало. Стук каблуков. Мертвое цоканье в холодной пустой квартире.
– Милый, привет! Сегодня ты так рано дома! – казалось, она всё также жизнерадостна и полна любви к нему, как двадцать лет назад.
– Дженифер, я вернулся домой ровно в 19, сейчас 23:43, – холодно ответил он, не желая поднимать взгляд. Джим ждал её в полной темноте, он не хотел включать свет – так он хоть немного чувствовал себя в защищенности.
– Ох, да, надо же! – она взмахнул правой рукой с Apple Watch, словно волшебной палочкой, – очередная сделка! Мы подписали контракт с Канадой. Ты представляешь, можешь только себе представить – теперь мы официально сотрудничаем с поставщиками из Канады! Наша сеть кофеен развивается, – её глаза сверкали, она говорила быстро, словно ведущий, читающий текст на телевикторине, – я не уследила за временем, прости, – уже виноватом тоном, более медленно добавила Дженифер, – ты же знаешь, я люблю тебя, но…
– Но очередной контракт? – он не решался поднять на неё глаз, что не сдерживали слез, однако голос был твёрдым.
– Да, – почти беззвучно сказал дрогнувший в тишине голос, – что случилось, Джим? – она попыталась подойти ближе.
– Ты сама не понимаешь? – он резко встал и подошёл к панорамному окну (застеклённая стена), что открывал вид на сказочный рождественский Лондон, улицы которого мерцали светом ярких гирлянд и зимних украшений, везде стояли маленький елочки и висели праздничные шары.
– Нет, – Дженифер тупо уставилась на мужа, выжидавшая ответа.
– Дженифер, мы в браке десять лет, двадцать лет мы вместе, – он выдержал паузу, она заметила блестящую каплю на его правой щеке, надо же, в голове промелькнула мысль: давно ли эта запущенная щетина и потухший взгляд? – ничего не меняется, Дженифер, разве ты не видишь, как каждый день одно и тоже, сделки/контракты/договоры, а жизнь, где жизнь?
– В прошлом месяце мы летали в Париж, а летом в Испанию, мы провели почти подряд два уикенда вместе. А в то воскресенье смотрели фильм.
– Ты издеваешься?
– Нет…
– Дженифер, ты помнишь Париж, да?
– Да, – медленно протянула каждую букву она.
– Что же ты помнишь?
– Мы ужинали на площади возле Эйфелевой башни, затем поднялись в номер, у нас была потрясающая ночь, а после…
– А после ты улетела обратно в Лондон срочным рейсом, чтобы подписать очередной контракт, хотя это можно было сделать и потом.
– Разве?
– Да, Дженифер, тоже самое было и в Испании. Мы наслаждались отдыхом на солнечном побережье, как черт побери, в твоём кафе закончилась туалетная бумага И БЕЗ ТВОЕГО ПРИСУТСТВИЯ ТУАЛЕТНУЮ БУМАГУ ЗАМЕНИТЬ НЕ МОГЛИ! – он стукнул кулаком в окно и Джен на секунд увидела, как оно разлетается вдребезги в её голове, как и разлетается их брак сейчас.
– Ты преувеличиваешь, Джим, – она пыталась сохранять голос спокойным, – в тот раз закончились стаканчики для кофе в разгар рабочего дня, накрылась машина с доставкой, она попала в аварию и мне нужно было быть там.
– Господи, Джен, ты что, не слышишь то, что говоришь? Ты херню несёшь.
– Мы семья, Джим, крепкая семья. Зачем ты так говоришь?
– А дети?
– А ты к ним готов? – резко спросила Дженифер, – как же финансовая стабильность?
– Ты себя вообще слышишь?? Разве можно быть готовым к детям, Дженифер? Какая стабильность, ты сотни тысяч фунтов имеешь дохода с твоей сети, которая по всему миру, Джен! Разве ты счастлива? Некоторые люди и с дыркой в кармане заводят детей и ничего, справляются, а потом и гляди находят работу и даже выбираются на море.
– А ты слышишь, что ты несёшь? Я все делаю для нас, я работаю каждый день в поте лица без выходных! Я выплатила все твои кредиты и эта квартира куплена на мои деньги!! И ДА, Я АБСОЛЮТНА СЧАСТЛИВА.
– Я этого просил? – его голос был жёстким, сейчас он развернулся полностью к Дженифер, и, глядя в глаза, спросил ещё раз, повысив тональность, – я этого просил, Дженифер? Разве я просил покрывать мои кредиты, когда ты сделала это втайне от меня, ещё и унизив перед своими родителями?
– Ну…,– теперь она уставила взгляд вниз на дорогущие неудобные лаковые красные туфли и почти не слышно, не разборчиво сказала:
– Нет.
Пауза.
– Среди всего это блеска дорогих вещей, к которым ты никогда не стремилась, Джен, богатой жизни и безделушек, что ты затаскиваешь в дом, ты продала свою душу работе и подписала контракт с дьяволом. Дженифер, спроси себя, тебе 39, а ты богата? Да, бесспорно, миллионы в год. А что остаётся твоей душе? – он печально усмехнулся, – посмотри на свою сеть кофеен, посмотри, что ты сделала с той первой кофейней, которую открыла настоящая Дженифер. И вспомни, как мало денег тебе нужно было для счастья, ты помнишь, сколько тебе нужно было? Ноль, Джен. А сейчас, представь, если ты останешься с дырявым карманом, да ты сгниешь от горя. Посмотри, вот что превратилась ты сама! – он взял острый подбородок жены и придвинулся к ней вплотную, – я люблю тебя, Дженифер, но мне больно смотреть на то, как ты разрушаешь себя сама, а я ничем не могу тебе помочь. Мне больно смотреть на то, как ты, будто та ваза, что разбилась две недели назад на кухне, разбилась нечаянно, а ты разбиваешь себя самостоятельно, правда, медленно, но разбиваешь по кусочкам. И эти кусочки собрать ты не сможешь. Ты гонишься за счастьем – но ты была счастлива. Всегда была, а сейчас всё наоборот – я не знаю человека несчастнее тебя, Дженифер. Честно, это убивает меня, уже убило. Вспомни, с чего ты начинала – любой бездомный мог согреться в твоём кафе, а сейчас в этих навороченных помещениях нет места живым людям, одни лица, засосанные в свои мобильники и ноутбуки.
– Джим, я не понимаю, – она смотрела на него пустым детским взглядом, не скрывающим страха.
– Дженифер, пойми одну простую вещь – счастье в нас самих, счастье – не процесс зарабатывания денег в погоне кто больше. Когда мы познакомились – ты была никем, Дженифер, для всех ты была никому не известным человеком, для меня – самой яркой звездой на бескрайнем небосводе и остаёшься ей до сих пор. Я тебя люблю, но я устал, прости. Я не хочу умирать в полном одиночестве где-нибудь в Лос-Анджелесе, и никто не будет играть возле бассейна, я не услышу детского смеха и в итоге все наши сбережения, всю нашу собственность заберет государство. К чёрту.
Он ушёл. Джим не стал собирать вещи, не стал брать ключи от квартиры, бросил ключи от машины из кармана куртки на стол и не хлопнул дверью. Он просто ушёл. Тихо.
Дженифер села на огромный ковёр посреди холодной гостиной. Туфли, что жмут, она швырнула через всю комнату в сторону камина, а затем обхватила тощие колени сухими руками. Дженифер не понимала сути разговора, но глубоко внутри она чувствовала, как болит её сердце и жалобно ноет душа, медленно всасывая внутрь себя пустоту, что образовалась внутри неё за долгие годы усердной работы. Она пыталась плакать, но не проливала и слёзы с тех пор, как умерли её родители. Она разучилась плакать, но и улыбка её была фальшью.
Джим вышел лишь с одним бумажным пакетом в руке, где лежал старенький фотоальбом восьмилетней давности. Он дошёл до гаража. Внутри была старенькая электрическая печка и диван. Джим быстро включил печку и уютно устроился на диване. Он достал альбом и раскрыл его на самой первой странице, водя по фотографиям бледными пальцами уставшей руки, он улыбался, немного смеялся и много плакал – это были странные, особые слёзы радости и горечи.
