Он сдвинулся чуть подальше и остановился, чтобы рассмотреть ассортимент мясных консервов. Его грязные, желтые волосы свесились ему на лицо, когда он цапнул банку и сунул себе в карман.
Дверь уборной открылась, и Чарли вышла оттуда. Её темные волосы каскадом струились по плечам, а глаза в одно мгновенье нашли мои. Даже с небольшим лейкопластырем вдоль носа она была потрясающей. Грязный наркоман поднял глаза и прекратил свое мелкое воровство, чтобы поглазеть на неё. На мою Чарли. Я бросился к ней.
Она прошла мимо наркомана, но он повернулся и схватил её руку, утягивая назад к себе.
— Эй, миленькая, — его рука двинулась к её заднице и сжала достаточно сильно, чтобы причинить боль.
Я вытащил свой пистолет, когда она застонала с отвращением. Затем, прежде чем я смог сделать хоть одно движение, она наступила ему на ногу, ударила локтем в голову сбоку и ткнула его в бедро, я так и не понял чем именно. Он вскрикнул, корчась от боли, в то время как она кинулась бежать прочь от него.
— Дерьмо собачье! Что это было? — я убрал в кобуру свой пистолет, когда она взяла меня за руку и потянула к кассе.
— Ничего, — слово слетело с её губ с хриплой поспешностью. Её щеки порозовели, в её глазах промелькнула вспышка гордости, когда она бросила на наркомана еще один взгляд. Тот все еще сидел на полу, вероятно, совсем не понимая, что, черт возьми, с ним сейчас произошло. Я был почти также растерян, как и он.
Кассирша уже звонила, чтобы рассказать кому-то о потасовке, свидетелем которой она сейчас стала. Полицейским, несомненно. Нам нужно было исчезнуть.
Я потянулся к своему бумажнику и откопал стодолларовую купюру. Бросая её на стойку, я поспешно повел Чарли к выходу.
— Сдачи не надо.
Пьяный на обочине дополнил свою беззубую ухмылку покачиванием, когда мы промчались мимо.
— Залезай, — я открыл для Чарли дверь с её стороны, затем бросил корзину с продуктами на заднее сидение, прежде чем добежать до водительской стороны. Хлопнув дверью, я погнал со стоянки и пристроился в ряду машин, ожидающих сигнала светофора.
Красные и синие огни замелькали в моем зеркале заднего вида, когда патрульная машина подъехала к магазину. Как только я увидел, как офицер выбирается из машины и заходит в магазин, я резко вырулил на обочину, прорываясь на встречную полосу и с разгона преодолевая подъём на трассу. Чарли завизжала и схватилась за ручку над дверью, пока мы промчались, скрываясь с места нашего последнего преступления.
Я увеличил скорость и выехал на дорогу перед 18-колесным грузовиком, используя его в качестве прикрытия от других машин, приближающихся сзади. Мы уехали, все обошлось, новых неприятностей не ожидалось, но за прошедшие годы я научился тому, что осторожность была ключевым фактором для выживания.
Вспомнился образ наркомана на полу. Чем она его ткнула? Чем-то, что выглядело похожим на пластиковую ручку. А затем оно щелкнуло. Она взяла ручку щетки для мытья туалета и каким-то образом сделала из неё оружие. Господи!
— Ты не хочешь объяснить мне свои действия, которые ты применила к тому козлу там позади? И щетка для туалета?
Она задрожала и покачала головой. Я включил печку и перегнулся через неё, чтобы защелкнуть её ремень безопасности на место. Мои костяшки пальцев задели мягкие вершины её грудей, и моя эрекция дала о себе знать в очередной раз.
Чарли прижала свои ладони к щекам и уставилась в боковое окно.
— Мне просто повезло. Вот и всё.
— Чушь собачья, Чарли. То, как ты уложила того парня за мгновенье, не могло быть просто везением. А фигня с щеткой для туалета в стиле «Макгайвера» (прим. Макгайвер — MacGyver — американский приключенческий телесериал про секретного агента Макгайвера)? Ты тренировалась, — и это было офигительно горячо, как в аду.
Я хотел съехать на обочину и заставить её поговорить, сделать всё необходимое, чтобы развязать её язык. Однако мое обращение с ней было бы несравнимо более приятным, чем мои обычные методы. Я хотел, чтобы она тяжело дышала, умоляла, и больше всего, чтобы стонала моё имя.
Она сжала губы вместе с таким видом, который я начал понимать, как обозначающий: «не говори чушь». Шипы моего цветочка уже обагрились стекающей по ним кровью её врагов.
— Кого-то же ты собиралась пырнуть с помощью своей щетки для туалета, в любом случае? — я проверил по боковым зеркалам, нет ли за нами хвоста. Шоссе было совершенно свободным, так что я прибавил скорость и приготовился хорошо провести время в Кейп-Мэй.
— Не тебя.
— Угу-угу, — я метнул на неё скептический взгляд, но она держала лицо, отвернувшись от меня.
После напряженного молчания, я пробовал сменить тактику на ту, которая была для меня некомфортной. Но если необходимо вскрыть раны, чтобы заставить её говорить со мной, доверять мне, то я это сделаю.
— Когда я был маленьким ребенком, мой отец был наемник номер один для боссов в Филадельфии и Бостоне. Он принимал вызов, исчезал на несколько дней, потом появлялся снова — почти всегда с кучей наличных.
Она чуть-чуть повернула голову, вслушиваясь.
— Моей мамы уже давно не стало к тому времени, когда я стал подростком. Она выбрала бутылку. Я уже больше не осуждаю её. Я это делал долгое время, но в итоге я осознал, как тяжело жить с киллером и мальчиком, которому было предназначено судьбой следовать тем же путем. Так что, остались только мы с отцом. Я сам научился готовить, заботиться о нем, когда он приходил домой весь потрепанный, и в итоге стал его первым наследником, чтобы занять его место потом.
Я сделал паузу, ожидая, что она ответит тем же самым.
Когда она не сделала этого, у меня внутри все перевернулось. Я говорил вещи, о которых никогда не поведал бы шепотом ни одной живой душе. Всё это в надежде заставить её поделиться чем-то личным со мной. Это было глупо, и возможно, не сработает. Я молча проклинал себя, пока колеса шумели по асфальту.
— Он жив? Твой отец? — она повернула свое лицо прекрасным профилем, который был создан для портретов.
— Нет.
— Мне жаль, — она начала тянуться, чтобы дотронуться до моей руки на рычаге переключения передач, затем остановилась и прижала ладонь к своему бедру. — Могу я спросить, что случилось?
С ней — откровенность за откровенность. Но мне было все равно. Я хотел, чтобы она узнала меня, увидела во мне кого-то еще, кроме киллера. Возможно, уже не существовало человека, которого мне хотелось, чтобы она обнаружила, возможно, я убивал его постепенно каждый раз, когда забирал жизнь. Но мне все еще надо было попробовать.
Я сделал глубокий вдох и сказал ей нечто такое, что осколками пронзило меня насквозь, как заноза, которую я не мог удалить.
— Однажды ночью мы пошли на дело вместе. Предполагалось, что оно будет простым, низкопробный удар по стукачу — я вспомнил ту ночь, пока говорил. — Мне было двадцать два, киллер на обучении. Мой отец не позволял мне нажимать на курок, даже если я был с ним на тех заказах, где было полно работы. Я говорил ему, что уже готов, что надо дать мне шанс. Каждый раз он говорил «нет», а я скулил, выражая недовольство из-за того, что он удерживает меня за спиной. Он говорил: «Если ты встанешь на этот путь, ты уже не сможешь свернуть, а вторые шансы не даются дёшево», — я вздохнул, тут же тяжело выдыхая воздух из своих легких. — Теперь, конечно, я понимаю, что он хотел меня защитить. Забирая свою первую жизнь…
— Это остается с тобой, — её тихий голос дрожал, и она, наконец, повернулась лицом ко мне. — Не можешь забыть это, — она сцепила свои пальцы вместе до тех пор, пока костяшки у неё не побелели.
Я протянул руку и провел вверх по её руке от запястья до плеча. «Что же случилось с тобой?»
— В ту ночь мы отправились на дело, я был уверен, что убедил отца позволить мне прикончить того парня. Но он не позволил. Он сказал мне оставаться в машине, а затем сказал мне кое-что, что я никогда не забуду: «Первый раз самый трудный. С каждым разом становится легче, Конни. От этого твоя душа замораживается до тех пор, пока её у тебя не останется совсем, пока убивать человека не будешь так же машинально, как дышать, как справлять нужду. Потому что ты пустышка. Как я», — отчаявшиеся глаза моего отца, четкая линия отреза его плаща, запах его одеколона — всё вернулось ко мне в болезненном шёпоте. — Он умер той ночью. Стукач напал на него. Подстрелил его в затылок.