Мне нужно было разбудить папу, и я стучала его по лбу, пока он не открывал глаза.

– Что случилось? – обычно спрашивал он. – Привет!

А я всегда отвечала:

– Привет! Ты храпишь!

Он поворачивался на бок, и мы втроем засыпали.

– Ты злишься на меня? – спросила я у мамы, когда она вечером отправила меня спать.

У нас оставался всего день до визита социальной службы. Мама страшно устала от уборки и без особого энтузиазма читала мне сказки на ночь.

– На тебя я не злюсь, – ответила она. – Я злюсь на то, что ты сделала.

Так она отвечала почти всегда, но на этот раз я ей не поверила. Она явно злилась на папу. Когда она выключила свет и закрыла за собой дверь, я услышала, как они начали ругаться.

Они ругались всю неделю, но сейчас все было по-другому. Я почувствовала, что мама напугана.

– Ее у нас заберут, ты этого хочешь? – услышала я. – Ты готов потерять дочь, потому что не хочешь избавиться от этих чертовых газет!

Папа не был напуган – он просто молчал. Он никогда не отвечал маме – по крайней мере так громко, чтобы я смогла что-то расслышать в своей комнате. Услышала я только стук захлопнутой двери.

Утром я проснулась. В доме было тихо.

Каждое утро я просыпалась и с изумлением замечала перемены, произошедшие в доме, пока я спала. Баррикада черных мусорных мешков перед нашим домом стремительно росла.

Визит социального работника меня очень интересовал. К нам никогда никто не приходил. В день визита я то стояла перед входной дверью, ожидая гостя, то выглядывала в окно, высматривая приближающиеся машины.

Когда звонок наконец прозвенел, я открыла дверь. На пороге стоял худощавый мужчина, лысый, с редкими усами. На нем была рубашка с короткими рукавами. Я представилась и пригласила его войти. В доме было чище, чем когда бы то ни было, и это еще больше меня возбуждало.

Родители представились, извинились за оставшийся беспорядок, а потом мама сказала:

– Ким, может, ты сходишь за Шерил?

Накануне вечером я тщательно продумала наряд Шерил. Я собиралась одеть ее в вельветовое платье, фиолетовое с белым, из которого сама уже выросла. Платье было ей слишком велико, но я страшно его любила. Я надела ей белый топик на тоненьких бретельках – мне не нравилось, когда виднелась тканевая часть ее тела.

Шерил была огромной куклой-Дюймовочкой. В отличие от своей миниатюрной литературной тезки, Шерил была ростом два фута – чуть ниже меня, когда я пошла в школу. В отсутствие лучшего варианта, я считала ее сестрой.

Я много думала об этом моменте, но, направляясь в свою комнату, немного нервничала. А что если социальный работник разозлится на меня? Вдруг он отберет Шерил? Или отправит меня в тюрьму?

Я медленно спустилась по необычно чистой лестнице и представила худому мужчине в рубашке с коротким рукавом мою младшую сестру. Поняв, что он не собирается отправлять меня в тюрьму, я забралась ему на колени и спросила, не хочет ли он поиграть со мной в прятки.

– Иди прячься, а когда мы закончим разговаривать с твоими родителями, я тебя найду.

Я любила прятки, но играл со мной только папа. Он всегда искал меня очень долго. Бо́льшую часть времени он сокрушался, какой же он рассеянный и как ловко я каждый раз прячусь. В конце концов, он меня находил, и мы придумывали новую игру.

В тот день у меня появился новый партнер по играм, и я решила спрятаться в своем любимом месте. В моей спальне был книжный шкаф. Внизу всегда было пусто. Когда я хотела спрятаться, я залезала туда и сворачивалась калачиком.

Наверное я заснула, потому что, когда проснулась, в комнате было темно. Я вылезла, решив, что пора уже обнаружить себя.

– Мамочка, а где тот дядя?

Мама на кухне готовила ужин.

– Он ушел.

– Он искал меня?

Я надеялась, что спряталась так хорошо, что наш гость просто не сумел меня разыскать. Но в глубине души я подозревала, что здесь что-то нечисто.

– Нет, солнышко, он ушел через несколько минут после того, как ты спряталась.

Взрослый меня обманул! Мне было очень больно. Да, сама я постоянно врала, но взрослым нельзя лгать. Мои родители никогда этого не делали.

– Хорошо, что ты забралась ему на колени, – сказала мама. – Если бы тебя обижали, ты никогда бы так не поступила.

Комплимент я оценила, но мне хотелось вернуться к нормальной жизни.

– А где папа?

– Я не знаю, где твой отец.

Это означало, что они поссорились. Я не понимала, из-за чего. Да, социальный работник меня обманул и не стал со мной играть, но день, на мой взгляд, прошел хорошо. То есть мама должна была перестать кричать, а папа – больше не уходить из дома.

– Ким, нам нужно кое о чем поговорить, – сказала мама.

И я сразу поняла, что у меня неприятности. Когда я делала что-то плохое, мама начинала считать от десяти до одного. Я всегда признавалась в своих проступках еще до того, как она доходила до единицы. Не знаю, что случилось бы, если бы она досчитала до конца, но выяснять мне не хотелось. Сейчас произошло что-то другое.

– Ты знаешь, зачем к нам приходил этот человек?

Когда неприятности были у меня, мама всегда говорила спокойнее, чем когда они возникали у папы.

– Я солгала и назвала Шерил моей сестрой.

– Да, и они поверили тебе, что лишний раз доказывает – некоторые люди не отличаются умом. Ты знаешь, почему мы с папой так боялись всю эту неделю?

Я покачала головой. У меня были кое-какие мысли, но я решила подождать, пока мама сама все скажет.

– Потому что в нашем доме грязнее, чем в других домах. Мы боялись, что тот человек, который приходил сегодня, заберет тебя у нас.

Одноклассники жили в чистых домах, а я – в грязном. Я всегда замечала, что мы разные, но до сегодняшнего дня не понимала, что это плохо. Оказалось, что есть люди, которые могут забрать меня у родителей. С нами что-то было не так, и теперь, когда я это знала, забыть об этом уже было нельзя. Я любила моих родителей, любила моих собак и кошек, и панду, и Шерил. И я не хотела с ними расставаться. Заканчивать выговор маме не пришлось.

– Я никому не скажу про папу!

Вскоре после моего рождения папа бросил офис, где он работал вместе с мамой, и стал водить автобус в Нью-Йорке.

– Все так радовались, когда твой отец нашел другую работу, – рассказывала мне мама. – Он был очень хорошим человеком, и никто не хотел его увольнять. Но на его столе скапливалось столько бумаг, что работать ему приходилось на коленях.

Я могла себе это представить. Я не знала, чем именно занималась на работе мама, но точно знала, что она начальник и «перекладывает бумаги». Я представляла ее с большой лопатой, с помощью которой она целый день перекладывает бумажные стопки туда-сюда. А вот представить себе в этой роли папу я не могла: слишком уж он любил бумаги.

Мама уходила на работу рано утром. Она садилась в электричку, идущую на Манхэттен, еще до восхода солнца. Папа уходил позже – сначала он сдавал меня няне. Четверги и пятницы были «папиными днями». В эти дни он сам отвозил меня в школу. Когда папа работал, домой он возвращался, когда я уже спала, и мама будила меня посреди ночи, чтобы мы могли хоть немного побыть втроем, одной семьей. Папа подхватывал меня на руки, и я оказывалась между ними. Из-за разных рабочих графиков родителей нам редко удавалось бывать вместе, и эти семейные ночные посиделки напоминали нам о том, что мы – семья. А потом папа относил меня обратно в постель, по пути рассказывая коротенькую сказку. Голова у него падала от усталости, и мы оба мгновенно засыпали. Может быть, укладывать ребенка спать папа и не умел, зато будил он меня виртуозно.

Этап первый: папа врывался в мою комнату с криком: «Йу-хууу, миссис Блуууум!», одновременно включая и выключая свет.