Как он часто делал, Халасаа ответил на ее вопрос раньше, чем она его задала.

Я их не помню. Мне был лишь год, когда они умерли.

Год, — повторила Калвин. — Мне был лишь год, когда умерла моя мама, — ее ладони покалывало, как не было с тех пор, как она утратила чары.

Халасаа порылся в глубоко полке, скрытой в тенях.

Тут мы хранили вещи, что напоминали о маме. Гребень, тарелку, что она сделала. Мелочи, — он вытащил сверток и развернул его на полу пещеры.

Калвин опустилась на колени и коснулась красивой деревянной тарелки и изящного гребня. Она отложила их и взяла тонкую заколку из кости. Она побледнела, медленно вытащила одну из заколок из своих волос, поднесла обе к свету.

Халасаа.

Что такое?

Его лицо появилось перед ней в свете лампы. Калвин хотелось смеяться и плакать, она укутала вещи в ткань.

Эти заколки и… желтая ткань. Откуда это?

Это было мамино, — ответил Халасаа. — Я не знаю, откуда она их взяла.

Слезы полились по лицу Калвин.

Халасаа, ты не узнаешь это? Это туника жрицы Антариса! Твоя мама пришла из Антариса!

Как ты? — лицо Халасаа было пустым, а потом его озарило понимание.

Твоя мать и сестра не умерли, — Калвин сжала его руки. — Они вернулись в Антарис, — она перевернула их руки, чтобы свет озарил их запястья. Метки у нее на коже выдавали в ней дочь Тарис, три луны — серп, половина и полная. Такие знаки были вытатуированы на запястье Халасаа, почти скрытые за завитками, что змеились по его руке и груди.

Отец выбрал мне эти знаки, — тихо сказал Халасаа. — Их не знают среди Древесного народа.

— Он выбрал их в память о твоей матери, — прошептала Калвин. — Нашей матери…

Сестра.

Брат.

Калвин и Халасаа смотрели друг на друга, будто видели впервые. Калвин спросила:

Как звали твоего отца?

Халви. А твою маму?

Калида.

Одинокая луна плыла по небу, их тени двигались по полу пещеры, а они сидели, глядя друг другу в глаза, словно там были ответы на все вопросы. Наконец, не говоря, они встали, взяли друг друга за руки и закружили по комнате в радостном танце.

* * *

— Вы абсолютно уверены? — спросил Траут. Они с Калвин сидели на шкурах у костра.

Калвин была даже рада повторить историю, хоть уже рассказала ее Дэрроу и Тонно.

— Моя мать Калида убежала из Антариса, когда ее сделали жрицей. Годы спустя она вернулась с ребенком.

— С тобой.

— Да. Но она заболела по пути и умерла в ту же ночь. Она не сказала, где была, и кем был мой отец.

— И ты думаешь, что это отец Халасаа?

— Халви сберег тунику и заколки, и они из Антариса. Наверное, принадлежали Калиде. И Древесный народ избегал Халасаа еще и потому, что его мама была из Голосов. Это не должно быть причиной, но… — голос Калвин стал тверже. — Мой народ тоже остерегался меня, потому что мой отец был Чужаком.

— Но почему она ушла? Почему принесла тебя туда?

— Нам с Халасаа было около года. Калида и Халви понимали, что я родилась с Голосом, а Халасаа — нет. Мы думаем, что я всегда могла говорить мыслями, просто вспоминал об этом только при встрече с Халасаа. Калида и Халви, наверное, хотели, чтобы меня растили среди поющих. Я не могла выучить все песни среди Древесного народа, — Калвин слабо улыбнулась. — Лиа сказала, что Калида была одарена многим, но не чарами. И она понесла меня в Антарис. Но цена была высокой.

— Это еще Мика не знает! — завопил Траут. — Калвин, если бы твоя мама не умерла, она вернулась бы в Дикие земли?

Калвин опустила взгляд.

— Не знаю. Решение было ужасно сложным. Ей пришлось бы бросить меня или Халасаа с Халви.

«И все ради того, чтобы я изучила чары, — подумала она. — А теперь мой дар пропал, и все было зря. Если бы мы с ней остались в Диких землях, я не была бы разлучена с Халасаа, и родители были бы живы, и все мы были бы вместе».

Эти мысли вызывали боль в сердце. Но она не жалела, что выросла в Антарисе, узнала ритуалы сестер и их уважение к чарам. Если бы она не жила там, то вряд ли встретила бы Дэрроу и других друзей, не побывала бы в приключениях, не научилась бы другой магии.

Калвин с шоком поняла, что воспоминания о чарах уже не причиняли боль. Робко, словно трогая больной зуб, она задела свои чувства. Боль еще была, но там была и радость, и благодарность. Траут, Тонно и даже Кила никогда не узнают того, что знала она: ярость и силу в ее голосе и теле, чистую радость, ощущение правильности, когда она была едина с песней, и их соединяли чары, песнь Великой силы, Богини.

«Мы поем, но поют и о нас», — вспомнила она слова Марны, и она впервые начала понимать значение.

Она пошевелила поленья в костре.

— Халви всегда говорил о нашей маме и обо мне с любовью и печалью. Он понял, что она умерла, и решил, что умерла и я. И лишился радости жизни. Как только он научил Халасаа всему, что знал о Танце Становления, он умер. Халасаа не смог ему помочь.

Калвин притихла, думая об отце, умершем от горя, о матери, которую не знала, которая пожертвовала жизнью ради нее.

— Так в тебе кровь Древесного народа, — Траут робко посмотрел на нее. — И всю ту магию ты могла делать… поэтому?

— Наверное, — просто сказала Калвин. — Стоило понять раньше, когда я заговорила мыслями с Халасаа и исцелила… — она замолчала и отвернулась.

Траут поспешил выпалить:

— Главное, чтобы вы с Халасаа не стали как Самис и Кила!

Калвин с дрожью рассмеялась.

— Такого не будет! — она подняла голову, Дэрроу вышел из теней в глубине пещеры на участок, озаренный бледным солнцем. — Ты спал?

— Да. Вчерашняя рыбалка утомила меня сильнее, чем я думал, — он говорил бодро, но желудок Калвин сжал кулак страха.

Она сказала:

— Ты должен быть осторожен Дэрроу. С каждой чаропесней ты лишаешь себя части сил.

— Но если я не буду петь, мы не успеем за Самисом, — резко сказал Дэрроу. — Прошу, не говори со мной, как с ребенком, Калвин. Я знаю риск и принимаю его.

Калвин отвела взгляд, глаза покалывало.

Дэрроу сжал ее ладонь.

— Я очень рад, что вы с Халасаа нашли друг друга. Я не хочу портить ваше счастье, — он скованно поднялся на ноги и вышел из пещеры, Халасаа и Тонно чинили у входа сломанные сани.

Калвин проводила его взглядом. Она боялась за Дэрроу, которого любила, но и за них всех. Как им одолеть Самиса? Теперь у него был Горн и половина Колеса. Дэрроу пытался отрицать болезнь, но он устал. Она была бесполезной, а Мика — далеко. В прошлый раз они напали на Самиса силой трех певчих, Халасаа, ума Траута и смелости Тонно, но этого не хватило.

Халасаа! — тихо позвала Калвин брата. — Дэрроу плохо, но он не признает этого. Ты ему поможешь?

Да, сестра. Не бойся. Он устал, но не умирает.

Но даже убеждения Халасаа не могли рассеять страх в душе Калвин.

* * *

Той ночью Калвин спала на полу пещеры, сжимая в руке гребень матери. Халасаа лежал с одной стороны от нее, Дэрроу — с другой. Дэрроу повернулся во сне, его ладонь опустилась на руку Калвин и сжала. Его пальцы были холодными. Калвин накрыла его ладонь краем спальной шкуры, она ощущала успокаивающий вес его руки, будто якорь соединял ее с землей, пока он спала.

Она подумала сначала, что проснулась. Она все еще лежала в теплой и безопасной тьме пещеры. Пахло дымом, жареным мясом, сухой травой в нишах для сна. Но три луны сияли в проеме пещеры, а не одна. Пещеру заливал серебряный свет, и было странно пусто, без сумок и спящих тел.

Огонь горел низко, лишь горсть сияющих углей. Два человека сидели неподалеку спинами к Калвин. Они были укутаны в серо-белые плащи из шкурок землероек, в их длинные темные волосы были вплетены лозы. Это был Древесный народ.

Молодая женщина с темными смеющимися глазами повернулась к огню.

— Спи, кроха, — прошептала она.

Другой человек повернул голову. Он выглядел как Халасаа, с высоким лбом, а брови были прямыми, как у Калвин. Он не говорил, но покачал головой с шутливым упреком, его глаза улыбались. Калвин глядела на них. Она хотела вскочить и обнять их, ощутить их руки вокруг себя, быть в безопасности и тепле между ними, но она не могла пошевелиться. Она поняла, что спит, и заплакала.