могу понять, почему это для нас было погибельно. Так вот, что касается

Чаадаева, он действительно сказал, что мы выпали из исторического про-

цесса и что у нас нет какого-то импульса исторического действия. И это

все было воспринято как обвинение и весьма обидное, но я не помню,

что его объявляли сумасшедшим, хотя об этом говорили очень многие.

Но вспомним, что у Чаадаева была написана «Апология сумасшедшего»,

в которой черным по белому ясно и понятно написано, что в этом самом

нашем отставании, в этой самой слабости он и видит залог нашего из-

бранничества и нашей самости. И что, может быть, это отставание будет

причиной того, что нам предписана совершенно особенная судьба, судьба

339

вселенской совести. И вот может быть, мы в свое время выступим как

судьи как раз потому, что мы прошли эту особую стадию. То есть точно

так же и у Чаадаева: этой мысли нет в «Письмах», но есть в «Апологии

сумасшедшего». «Апология сумасшедшего» кончается прекрасно: «при-

чины тому особенности географические». Дальше стоит точка, и продол-

жения никогда не было. А «причины географические» – это то же самое,

о чем мы с вами уже говорили: мы одни. Мы одни живем на земле, где

жить нельзя, где климат крутой настолько, что с нашей природой нельзя

договориться, ее нельзя победить. Достаточно приехать в Грецию или на

Кипр и увидеть: понимаете, абсолютная пустыня, сушь – четыре урожая

в год.Я  как-то  думала,  представляете,  сказать  Александру  Сергеевичу

Пушкину термин «историческая родина». Меня бы объявили более су-

масшедшей, чем Чаадаев. А сейчас совершенно свободно и нормально,

это что-то совершенно невероятное.

Так  вот,  у  Чаадаева  это  написано  совершенно  ясно,  и  это  мисти-

ческое начало (про Гоголя и говорить не буду) есть у Лескова, оно есть

у Блока. Я бы вообще так литературу в школе преподавала.

И посмотрите, что с этим мистическим началом происходит: ужасы

Гоголя – Вии, черти и так далее – куда как менее страшны, чем бесы До-

стоевского. Это мистическое есть у Астафьева «Проклятые и убитые».

Оно  есть  всюду.  До  Распутина  оно  есть  всюду.  Так  вот,  единственный

человек, писатель, гениальный, жутко умный, который занимался и му-

чился судьбами России, но который лишен этого мистического начала,

был Александр Сергеевич Грибоедов. И вот это совершенно невероятно.

Александр Сергеевич Грибоедов выпадает из общего нашего пред-

ставления писателя по очень многим причинам. Но я бы сказала, что это

произошло трудами советских не столько даже литературоведов, сколь-

ко политтехнологов. Нам была навязана мысль, что если я писатель, то

я обязательно нахожусь в оппозиции к власти. Ничего подобного! Гри-

боедов никогда не был оппозиционером власти. Грибоедов был человек,

который строил карьеру, который был делом очень озабочен и который

делал реальные шаги и поступки для того, чтобы эту карьеру организо-

вать и двинуть. Потому что, чтобы она сбылась, этим надо заниматься.

Он был совсем не единственный, кто сотрудничал с властью, имел с ней

хорошие отношения, и был отмечен ей и награжден. Посмотрим раньше:

Державин  –  да,  Жуковский  –  да,  Карамзин  –  да.  Александр  Сергеевич

Пушкин был в очень хороших отношениях с  властью.

Ю. К.: Ну а Салтыков?

340

М. Н.: Салтыков, да, губернатор. Эта штуковина нам была навязана

в совершенно недавние времена. То есть прекрасный у нас собирается

ряд людей, работающих в литературе, живущих ею, которые в никаком

диссидентстве не нуждались.

Что касается Грибоедова, если на него посмотреть, трудно его при-

писать к какому-то конкретному времени. Он умер раньше Пушкина. Как

будто бы он попал туда из какого-то другого времени. Человек закрытый,

человек таинственный, в высшей степени светский и уважающий все за-

коны светского общества. Кто что знает про Грибоедова, товарищи? Ни-

кто ничего не знает. Никто не знает ни одного его романа, хотя он сам го-

ворил, что его несчастная любовь сердце его превратила в уголь. Никаких

следов. Никаких близких, доверительных друзей. Еще одно: я совершен-

но не могу себе представить, чтобы Александр Пушкин, очень возвышен-

но относившийся к Жуковскому, к Карамзину, нежно любивший Дельви-

га, вдруг изменил к нему отношение настолько… Это невозможно! Ибо

это был бы не Пушкин. Но это совершенно возможно для Грибоедова.

Когда он служил на Кавказе, у него была дружба, близкие служебные от-

ношения с Алексеем Петровичем Ермоловым, с блистательным челове-

ком,  что  касается  в  плане  спиритическом  –  абсолютное  совершенство!

Фигура настолько мощная и настолько самостоятельная!..

Ю. К.: Кавказ, покорись!

М. Н.: «Смирись, Кавказ, идет Ермолов!» Фигура абсолютно потря-

сающая, причем личное обаяние совершенно сокрушительное. Пушкин

просто был абсолютно очарован, и очарован был Грибоедов. Но потом

меняется  его  карьера,  передвижения  по  службе,  меняют  Ермолова  на

Пас кевича. И вот его переориентация на Паскевича. И ведь известно, что

отношение Грибоедова к Ермолову изменилось настолько, что Алексей

Петрович – человек умный и очень мощный – никогда это до конца не

простил, обида в нем осталась. Вот Пушкин пишет о Ермолове: он по-

трясен, он очарован, он видит перед собой титана. Даже трудно это себе

представить, поднять душу на это. Грибоедов смог. То есть он – человек

совершенно ни на кого не похожий. Больше того, в плане этическом и

эстетическом он выламывался из ряда того, что было принято.

Ю. К.: Он был расчетлив и холоден?

М. Н.: Нет, он был страстен.

Ю. К.: Он  был  страстен,  но  расчетлив.  Человек  «малотравматич-

ный». М. Н.: Да, но он был человек не просто деловой, ибо его планы эко-

номического  преобразования  Грузии  –  это  мощное  капиталовложение,

это современный экономический процесс. Это был план превращения аб-

341

солютно отсталого феодального государства (а она была такой в то время,

это  есть  и  в  записках  Ермолова)  в  современную  страну.  Я  не  знаю  ни

одного такого проекта. Более того, он ему очень нравился, он собирался

принять самое активное участие в его воплощении. Совершенно пораз-

ительно! Притом это говорит не только о его разносторонности: он и ди-

пломат, и экономист, и совершенно гениальный поэт. Он вообще человек

любого калибра.

Что еще тут надо вспомнить. Поглядите на «Горе от ума». У нас две

Москвы: когда мы говорим пушкинская Москва, мы имеем в виду те ме-

ста, где был Пушкин, в которых он жил, которые он любил. Но грибое-

довская Москва – это им описанная Москва, это то, чем они жили, о чем

они говорили. Существует еще на разных уровнях Москва замоскворец-

кая – купеческая Москва драматурга Островского. А все остальное – это

Петербург, где он жил в своих квартирах. Но грибоедовская Москва не

с ним связана, она связана с тем, что написано в «Горе от ума».

Я много раз читала «Горе от ума», на мой ум, оно так и осталось за-

гадочным произведением, поскольку обратите внимание, что происходит.

Когда нас в школе учили, то нам говорили, что Чацкий высказывал идеи

декабристов.  Товарищи,  какие  идеи  декабристов?  Обратите  внимание,

что делается с Чацким в «Горе от ума»: он с утра с парадного входа вбе-

гает в дом, где он вырос, можно сказать, в почти родной, и ночью оттуда

через черный ход со словами: «Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок!»

Он  туда больше  не  приедет.  Отношение  Грибоедова  к декабристам из-

вестно: он относился к этому отрицательно. Он понимал, что дело бро-