— Ася? — позвал меня супруг, в его тоне скользила какая-то нерешительность, или даже робость, я встряхнула головой, нет, это мне показалось, самоуверенный и резкий Герман не способен на такие эмоции, — может, всё-таки посмотришь на то, что я принёс? Это, правда, очень интересно.

Я вернулась в гостиную, стараясь скрыть нервную и какую-то будоражащую дрожь. Мужчина сидел на диване и прикручивал к принесённой коробочке проводки от батареи.

— Родной аккумулятор окислился, но кислота не попала в прибор, это просто чудо! Я его разобрал и попробовал подсоединить к батарее, и, гляди-ка, заработал! Это же камера! Старая — престарая! Но то, что я там увидел! Ох! Иди! Садись сюда! — он похлопал по дивану, рядом с собой не отрывая взгляда от внутренностей прибора. Я села. Еще не много поколдовав, он открыл на корпусе меленький экран, — смотри!

Сначала изображение было очень мутным, что-то зелёное, трава кажется, видимо оператор на бегу случайно нажал клавишу записи.

— Петь, ну где ты? — послышался девичий красивый голос.

— Да бегу, — со смехом ответил мужской, — вот ведь сумасшедшая, — уже тише, но с теплотой сказал мужчина, как будто самому себе.

Через секунду изображение стало чётким.

— Сними! Сними его! Смотри, какой красавец! — девичий голос доносился откуда-то сбоку, оператор повернулся к говорящей и навел объектив на красивый агрегат. Кажется, он назывался мотоцикл, помнится я видела его в учебнике по истории. Сейчас уже таких нет, они были сто лет назад. Машина была восхитительна! На его красивом, красном, блестящем боку играли солнечные блики, сидение, по всей видимости, обтянутое кожей, манило потрогать, от машины исходило ощущение мощности, она завораживала, я даже было потянулась к экранчику, но вовремя себя одёрнула.

Оператор перевёл камеру на девушку. Я сипло попыталась вздохнуть, но у меня не получилось, показалось, что я попала в вакуум, мне нечем было дышать, на всей планете осталась только я и девушка в маленьком окошке камеры. Смеясь и улыбаясь на меня, смотрела я сама. Те же черты лица, те же зелёные глаза, те же волосы, хотя нет, мне удалось вздохнуть, глаза то были те же, но в них бешено горел огонёк дерзости и бесшабашности, волосы были подстрижены короче и рассыпались мерцающей волной по плечам, я никогда не носила волосы распущенными. Это была не я. Наконец, отведя взор от окошка, показывающего кадры далёкого прошлого, я принялась рассматривать коврик у дивана.

Когда я была маленькой, мама поведала нам семейную легенду о моей прабабушке. А глядя на меня повзрослевшую, тётушка не раз отмечала, что я очень похожа на неё, но у нас сохранилась только одна старая выцветшая фотография, на которой прабабушке уже было под пятьдесят, хотя сильное сходство действительно просматривалось. И вот сейчас я вижу её, на экране видеокамеры. Герман выключил запись и молча сидел рядом, давая осознать и переварить увиденное.

Моя прабабушка была личностью известной. Мама не знала, как её звали на самом деле, в семейных приданиях осталась только кличка — Луз. Она сбежала из дома, когда родители решили выдать её замуж за выгодного жениха, тогда ещё не было Комитетов, да и Общества как такового не было. Она сожгла все документы и отправилась на войну, не столько из духа противоречия, сколько по тому, что была не согласна с действующим строем. Чем занималась Луз на войне точно не известно, но дома хранилось большое количество разнообразных медалей и знаков отличия, врученных Советом и руководством только зарождающегося Общества. Мама рассказывала, что Луз была добрым человеком, с обострённым чувством правды и справедливости. Когда она поняла, что война превратилась в политические игры, только вредящие людям, она приехала в село и зажила тихой спокойной жизнью с нашим прадедушкой, которого встретила ещё на войне. Характер у Луз был боевой, взрывной, она обожала скорость и всплеск адреналина в крови. Семейные предания сохранили в основном истории из её мирной жизни, о войне она почти не говорила, но даже они отражали величие её сердца, хотя и были больше похожи на сказки, чем на реальные истории.

Я перевела взгляд на камеру, и Герман включил запись. Теперь картинка отражала быстро мелькающий пейзаж, был слышен громовой рокот мотоцикла, который смеясь, пытался перекричать оператор:

— Ты сумасшедшая, мы разобьёмся, а я планирую жить долго и счастливо.

— С кем? — послышался весёлый голос в ответ.

— Да вот, соседка Нюра мне всё улыбается, — со смехом отвечал оператор. Запись прервалась.

На следующей записи появился красавец мотоцикл. Водитель за рулём, явно девушка, но в шлеме было трудно различить кто, хотя я знала это она — Луз. Мотоцикл мчался на оператора с ошеломляющей скоростью, он то поднимался на заднее колесо, то ставился на переднее. В последний момент оператор отступил, и мотоцикл промчался мимо, а в следующую секунду камера показала невероятный кульбит: перевернувшись вокруг своей оси, машина и водитель перелетели через овраг и успешно остановились на другой стороне.

Я встала и взяла свой блокнот

— Это Луз, — написала я, — моя прабабушка. Где ты нашел это?

— Я набрёл на заброшенные дома, которые раньше принадлежали к нашему селу, в лесу, когда проверял силки, — лицо супруга сияло как начищенный пятак, — ты рада?

Я кивнула. Я столько слышала про Луз, как же мы в детстве с сестрой мечтали быть, хоть немного, на неё похожими. И вот, пожалуйста, я с ней внешне одно лицо, но совершенно разные по характеру.

— Спасибо, — написав это, я благодарно коснулась его руки и посмотрела в глаза. На секунду мне показалось, будто я увидела в них что-то новое, непонятное мне, они грели, отражая невероятный клубок всевозможный ярких эмоций, но он тут же загнал их обратно, закрывшись своим обычным, равнодушным выражением.

9

Жизнь любого человека течёт быстро, день убегает за днём, лишь иногда наша судьба выставляет вехи в виде значимых событий, чтобы убегающее время оставляло отпечатки в нашей памяти.

За тёплой и будоражащей своими красками весной, пришло знойное и томное лето. Работать днём на ферме было просто невыносимо, и руководство решило отменить все работы в обеденное время. Но теперь у меня прибавилось обязанностей дома, надо было готовить обед. Скажу честно, в такую жару кашеварить было просто за гранью возможностей, но муж имел отменный аппетит, и мог, есть в любую погоду, чем несказанно меня поражал. Со временем я стала замечать, что мне приятно ухаживать за ним, быть ему полезной. Всё чаще я видела на лице мужа эмоции и всё реже проступала, бывшая раньше привычной, озлобленность. Он даже иногда улыбался. А после находки камеры он попросил меня рассказать о Луз. Я потратила три вечера, воскрешая в памяти и перенося на бумагу истории рассказанные мамой о нашей чудесной родственнице, но благодарность не заставила себя ждать, очень скоро я получила фотографию Луз в красивой самодельной рамке.

— Я думаю, стоит помнить, что вы с ней очень похожи, — сказал он мне, протягивая портрет.

Наши завтраки, ужины, а теперь и обеды перестали для меня быть каторгой и пыткой тишиной, сейчас их окружала аура спокойствия, иногда он говорил со мной, если я не ела, потому что была не голодна, просил рассказать что-то. Наверное, сейчас наши отношения можно было назвать приятельскими. И всё чаще я задумывалась о том, что мне хотелось бы малыша, хорошенькую девчушку похожую на нас обоих, которая освещала бы дом своей радостной улыбкой и будоражила топотом маленьких ножек. Я долго собиралась с мыслями, и наконец, решилась спросить его.

Когда стол был накрыт, а Герман со смаком уплетал мясной суп, я протянула ему записку с одной строчкой: «Я бы хотела завести ребёнка. Как ты думаешь, это возможно?» дальнейшая его реакция повергла меня в шок. Он вскочил, случайно опрокинув миску с супом на пол, и начал метаться по кухне, словно загнанный зверь, подлетел ко мне и схватил за подбородок, так что мои губы сложились в куриную гузку:

— Запомни, раз и навсегда. Мой ребёнок никогда не будет выращен в пробирке! Ты поняла? — кричал он, — он вырастет в утробе матери, девять месяцев слыша её голос, стук её сердца! Никогда! Слышишь, никогда, мой ребёнок не будет бездушным клоном! Куклой Общества! Мой ребёнок будет зачат в любви! В любви, ясно тебе? Любовь — это когда два человека, жить друг без друга не могут, когда как бы крепко они друг друга не сжали в объятьях им всё мало, когда люди хотят, раствориться друг в друге! Вот так зачинается нормальный человек, а не то существо, которое выдаёт нам Общество, называя его нашим ребёнком! — он выпустил моё лицо, толкнув его с такой силой, что голова мотнулась из стороны в сторону, — кому я объясняю! Тебе хочется лишь игрушку, такую же, как у всех, выкормыш Общества, — процедил он сквозь зубы и вылетел в незакрытую кухонную дверь на улицу, а я осталась сидеть пригвождённая его словами к месту.