- Мама, прекрати!
И вновь свет погас. Образы, что я успел увидеть, казались такими родными, такими близкими сердцу. Я завороженно смотрел на сцену, и боялся моргнуть, упустив тем самым что-то важное. Теперь, каждая секунда ожидания для меня длилась вечность.
Вспыхнувший луч прожектора, на этот раз, выхватил из темноты небольшое картонное дерево, примерно с метр высотой. Нарисованные ядовито красной краской яблоки ярко блестели. Рядом с деревом были разбросаны неказистые картонные камни, и кусты, слепленные на скорую руку. В следующий миг, с противоположных концов, в световой круг прожектора вбежали двое мальчишек. На голове у одного из них красовалась потертая фетровая шляпа, слегка для него великоватая. Второй сделал себе пиратскую повязку на правый глаз из какой-то черной тряпки. Оба держали в руках длинные деревянные палки, по форме напоминающие мечи.
- Защищайтесь, сударь, - крикнул мальчишка в фетровой шляпе.
После чего, захохотав во весь голос, оба ринулись в атаку друг на друга. И в момент, когда деревянные мечи соприкоснулись, свет потух. Потянулись бесконечно долгие секунды ожидания. Я чувствовал, как внутри нарастает нетерпение. Хотелось поскорее увидеть что-то очень для меня важное.
Когда луч прожектора вновь разрезал пространство, на сцене стоял дубовый письменный стол, с резными кабриолями, и деревянное кресло в схожем стиле, с красной обивкой спинки. Мальчик в фетровой шляпе из предыдущей сцены сидел в этом кресле рядом со столом. Его лицо, обращённое к зрителю, блистало в лучах прожектора, отчего легко можно было прочесть любую, даже самую незначительную, эмоцию. Сейчас оно выражало глубокую сосредоточенность – линия бровей грозно спускается к переносице, а на широком лбу проступили маленькие капли пота. В руках мальчик держал старый пленочный фотоаппарат, изучая находку со всех сторон. Каждый раз обнаружив что-то интересное, его настроение и поза резко менялись – с выражением неописуемого восторга он наклонялся вперед, вытянув перед собой руки, и, полулежа на столе, разглядывал сделанное открытие. Все те чувства, что отражались на лице мальчика, ярче любых слов передавали характер и настроение этой сцены.
Я искренне желал понять смысл происходящего и свои собственные чувства, увидеть во всем этом представлении ответ к затянувшимся поискам, но почему-то не мог. Все, что я видел на сцене, сейчас пробуждало в сознании лишь давно забытые воспоминания – о семье, друзьях, родных. В этом мрачном храме, со ступеней древнего амфитеатра, я будто бы смотрел на отрывки из своей собственной жизни – такие яркие и такие правдоподобные, словно перенесенные прямиком из глубин сознания. Весь этот спектакль удивительным образом перекликался с порой моей юности.
Могло ли случится так, что ответ действительно находился где-то в уголках памяти?
Очередная вспышка прожектора озарила в самом центре сцены прямоугольную ширму, рисунок которой, по всей видимости, изображал кирпичную стену. Прямо перед ней, спиной к зрителю, стоял мальчик с фотоаппаратом в руках, рассматривая расплывчатые фотографии, которыми была украшена ширма. Его поза, изгиб плеч и сжатые кулаки явно говорили о царившем на сцене напряжении – что-то сильно беспокоило этого ребенка. За его спиной, на переднем плане, через равные промежутки времени, пробегали другие дети в школьной форме – запрыгивая в круг света с одной стороны, через мгновение они вновь исчезали за его пределами с другой. И чем дольше мальчик изучал фотографии на ширме, тем старше становились пробегающие мимо него дети.
Незаметно поменялся и свет, падающий на сцену – из него вдруг исчезла вся нежность и мягкость, что так поразили меня в самом начале спектакля. Краски померкли, превратившись в тусклое подобие прежней, сочной, палитры. И вся притягательность сменилась равнодушием. Теперь, действо больше напоминало сюрреалистичный набросок неизвестного художника.
Вскоре, в лучах прожектора появилась женщина с каштановыми волосами из первой сцены. Я снова не смог разглядеть её лица, но отчётливо понял – в ней тоже произошли перемены. Подойдя к мальчику и обняв его за плечи, она какое-то время молча стояла рядом, изучая фотографии на ширме. После чего, взглянув в сверху вниз, в лицо мальчику, сказала:
- Все будет хорошо. Не переживай.
Эхом прозвучавшие слова погрузили всю сцену во мрак, оставив на душе неприятный осадок. Я вдруг понял, что из глаз этой женщины бесследно исчезли радость и душевная доброта, что раньше так притягательно сверкали во взгляде. Сейчас, то были самые обыкновенные карие глаза на усталом женском лице, в которых я больше не смог бы прочитать слово «люблю».
Будто под влиянием от увиденного, и во мне самом что-то изменилось. Если в самом начале спектакля я чувствовал радость, искренне сопереживая происходившему, то, сейчас, мною овладевала тревога. Последняя сцена, олицетворившая собой течение моей школьной жизни, оказалась самой болезненной – я был разочарован увиденным, и в голове сразу же всплыли слова мальчика: «Вы захотели забыть меня. Забыть все, что напоминало Вам о прошлой жизни, и об испытанном Вами разочаровании».
Неужели, он говорил именно об этом?
Спектакль, между тем, продолжался в прежнем ритме. В какой-то момент я ощутил себя застрявшим в цикличной последовательности воспоминаний, прерываемой лишь морганием прожектора – свет гас, пролетали секунды, проведённые в темноте, и луч выхватывал на сцене очередной эпизод. Из месяца в месяц, из года в год, двигаясь вместе со спектаклем по следам прошлого, я возрождал в памяти историю былых времен: школьные годы, поступление в университет, студенческая пора зубрежек и спортивных соревнований, увлечение искусством – в каждом из этих отрезков жизненного пути находились дорогие сердцу события, о которых я успел позабыть, но, которые, получив свое отражение на античной сцене, возрождали память о себе. И тогда, словно по цепочке, пробуждались и другие, более дремучие образы. Медленно, я восполнял пробелы памяти, заново переживая всю свою жизнь.
И несмотря на безрадостность всех последующих воспоминаний, лишь усиливающих чувство печали, я оставался доволен таким развитием событий.Смутно я осознавал, что в конце этого загадочного представления смогу наконец понять, где конкретно допустил ошибку в собственных поисках. Ради этого мне хватит сил перенести любые испытания.
Поглощенный подобными размышлениями, я не сразу заметил, что спектакль прервался – в след за очередным погружением во мрак привычной вспышки прожектора не последовало. Минута за минутой, я продолжал сидеть в кромешной темноте, сжимая руками собственные колени и напряженно всматриваюсь туда, где должна была быть сцена, в отчаянной попытке увидеть хоть что-то значимое. До моих ушей не доносилось ни единого звука - казалось, что даже сердце, замерев в ожидании, перестало биться, и время вокруг замерло…
Наверное, именно поэтому слова, донёсшиеся до меня откуда-то из глубин театра, были подобны грому среди ясного неба:
- Наконец-то все в сборе, - приятный голос с нескрываемыми нотками радости, явно принадлежавший молодой девушке, был полон очаровательной женственности.
- Приятно познакомиться! – несколько других голосов, мужских и женских, вперемешку приветствовали друг друга, следом обменявшись и другими фразами, смысл которых я не разобрал.
В зале все еще было темно, поэтому я не смог определить, откуда доносятся голоса. Но, зажмурившись, представил, что вижу говоривших на сцене. Вижу их лица, и ту радость, что они испытывают.
- А я уже не верила, что мы сможем вот так собраться, - снова прозвучал радостный женский голос, - сколько раз пытались это сделать и всегда безрезультатно.
- Все хорошо, что хорошо кончается, - в разговор вступила ещё одна девушка. В её словах чувствовалась едва уловимая самоуверенность, присущая людям с сильным характером.
Услышав её, такой спокойный, но твердый голос, я почувствовал странную теплоту в сердце. Будто бы в очередной раз вспомнил что-то очень важное. Неужели, я был знаком с этой девушкой?
