Несколько раз меня направляли сопровождать демобилизованных в запасной полк. Работа эта была довольно интересная и я с удовольствием ее выполнял. С очередной партией демобилизованных уехала и Валя. Был летний, солнечный день, стояла жара, колосились поля. Мы прибыли на автомашинах в полк, и у меня оставалось много времени до обратного пути. Мы долго с Валей гуляли по полям, говорили о жизни, о наших отношениях. Забрались в высокую рожь, разделись и загорали под солнцем, стоявшем в зените. Трогательно распрощались, и я отбыл в часть.

Валя в запасном полку находилась долго, в ее область никак не могли сформировать эшелон, и я еще два или три раза встречался с нею при сопровождении очередной партии демобилизованных. Последнее посещение было рискованным. Демобилизованные были все отправлены, поэтому навестить Валю можно было, нарушив дисциплину.

Наш ротный фельдшер Шувалов при серьезных заболеваниях возил бойцов в гарнизонный госпиталь, в Таллин. И вот я прикинулся, что у меня заболел зуб. При очередной поездке в Таллин Шувалов захватил и меня. Утром команда из 6 человек прибыла в Таллин, я незаметно смотался, избегая патруля, перебрался пешком по городу на другой вокзал и на товарном поезде, в тамбуре, направился в запасной полк к Валентине. Около запасного полка на ходу поезда спрыгнул, поезда тогда ходили не шибко быстро, и через несколько минут был в объятиях Вали.

К концу дня, так же на товарняке, добрался до Таллина, перебрался на вокзал в сторону Пярну и стал поджидать Шувалова с его командой. Вскоре они прибыли на вокзал, я объяснил, что случайно отстал от своей команды, был задержан патрулем, а затем, после проверки документов и моего объяснения — отпущен. И вот я на вокзале, жду вас, т. е. Шувалова.

В начале войны немцы оккупировали мою родину Белоруссию, и все мои родственники: мать, бабушка, дед, два брата и две сестры остались в м. Василевичи. Всю войну я думал о них, надеялся, что они живы.

При наступлении наших войск ежедневно следил по сводкам Информбюро продвижение в направлении Гомель — Речица. И как только появилось сообщение об освобождении Василевичей, я стал беспрерывно писать солдатские письма- треугольники своим родным. Через некоторое время получил письмо от матери: все живы-здоровы! У меня как гора с плеч — на душе стало радостно! Да и дома, видимо, радости было много. Родственники хорошо знали положение в Ленинграде и считали меня погибшим. Первое письмо, конечно, вызвало неподдельную радость.

Чувствуя, что до демобилизации мне еще далеко, я стал прощупывать почву об отпуске. К моей радости, хлопоты вскоре увенчались успехом и мне был предоставлен отпуск для поездки в Белоруссию. Радости не было границ. Последний раз я видел родных в 1940 году, когда приезжал на летние каникулы после окончания второго курса Ленинградского строительного техникума. И вот теперь, летом 1945 года, предстояла встреча после многих лет разлуки и военного лихолетья.

С оформлением отпускных документов я справился довольно быстро, так как энергии моей не было границ. Я носился по канцеляриям и службам укрепрайона, и все с пониманием относились к моим хлопотам: человек едет к родным, которые многие годы были под властью немцев.

2 августа 1945 года прибыл в Таллии, там целый день простоял в очереди за железнодорожным билетом на Ленинград. Для отца купил на рынке в городе килограмм масла и 3 августа утром прибыл в Ленинград. Дома у отца никого не было, оставил вещи у соседей, а сам направился к своему другу по техникуму Саше Копполову, который всю войну служил в милиции, воевал с бандитами и грабителями, защищал ленинградцев от подлецов. Через некоторое время снова пришел на квартиру отца, на месте была лишь тетя Дуся, отец — на работе. Я его разыскал на Большом проспекте Петроградской стороны. Встреча была трогательной. Договорились: отец идет домой, я — на Московский вокзал узнать насчет билета на Москву, так как на Киев поезда еще не ходили, разрушены мосты и пути. На вокзале удачно получил билет на Москву, на дополнительный поезд, отходящий в полночь. У отца удалось побыть часа три. Поужинали из его скромного достатка продуктов, получаемых по карточкам, немного выпили, побеседовали и он меня проводил до Московского вокзала. В 24 часа поезд тронулся на Москву. В Москве без приключений переехал в метро с Ленинградского вокзала на Киевский и 5 августа в 12 часов дня, тоже на дополнительном поезде, выехал на Гомель. Поезд едва отошел от вокзала, надолго остановился, и с этого момента начались беспрерывные стоянки. В Брянск прибыли в 12 часов следующего дня (обычно от Москвы до Гомеля — сутки езды), и здесь планировалось отправление только вечером. Познакомился в пути со старшим сержантом Колькой, летчиком-радистом, вместе с ним пересаживаемся в отправляющийся на Гомель товарный поезд. Сначала ехали в тамбуре, а затем пересели в товарный вагон, притащили на остановке солому и улеглись спать. В Гомель прибыли вечером, и к моей радости узнаю, что наш товарняк идет на Василевичи.

Колька-радист ехал в Хойницкий район к своей девушке и наш путь до Василевичей совпадал. Ночью крепко уснули на соломе, а когда проснулись, то не могли определить, где мы находимся и, возможно, уже проскочили Василевичи. После долгих дебатов и наблюдений за полустанками определили: все в порядке.

В 6 часов утра 7 августа 1945 года я прибыл на станцию Василевичи, на свою Родину! Дома меня никто не ждал, ибо отпуск я оформил неожиданно, а письма тогда ходили по месяцу. Иду ранним утром по улицам родных Василевичей и не верю, что я дома. Подхожу к дому матери на улице Калинина, тихо, никого не видно. Открываю дверь, благо она была не заперта на замок, вхожу в дом. Вдруг с постели вскакивает сестра Ольга и с плачем бросается ко мне на грудь. В это время на пол с постели сваливается грудной ребенок и громко ревет. Я в недоумении. Подумалось, что Ольга родила ребенка — байстрюка (то есть без отца). Но вскоре она мне открывает «секрет», который в письмах мне не сообщали: моя мать, Мария Романовна, в 44 года родила сына, а мне брата.

— От немца, что ли?! — спрашиваю Олю.

— Нет, от нашего. Стояла у нас в Василевичах наша часть, в мать влюбился капитан и вот — ребенок, — отвечает сестра.

Новость вначале меня неприятно удивила. Прибежала бабушка Ева, в слезы, обнимает, целует. Ну а потом сбежались все родственники, пришли соседи. Шум, гам, расспросы, беседы, улыбки! По натуре я реалист, поэтому к рождению брата отнесся философски, вскоре все притерлось, неловкость улетучилась. Началось сплошное веселье. Четыре года в армии, пять лет разлуки — каждому будет понятно, какое это наслаждение опять быть дома. Возможно, писатель-романист описал бы это намного лучше моих сухих воспоминаний.

Хотелось побродить по знакомым местам, несколько раз ходил на болото в урочище Рожки, потом в Лугас (совхоз), к рябому мосту, за грибами на Зарецкое, за орехами в Замешки и в Пасуж.

Если Ленинград произвел на меня тягостное впечатление, в основном скудностью питания горожан по карточкам, то здесь, в Василевичах, в этом отношении был относительный достаток: картошка, хлеб, сало.

Две ночи с братишкой Аркадием гнали в погребе во дворе самогонку — предстояли застолья в честь прибывшего на побывку фронтовика! Ходили в кино, но качество его было очень плохим — только-только здесь налаживалась жизнь. Иногда в клубе устраивались танцы.

К себе в дом пригласила меня моя тетя — Полина Никитична. Собрались все ее родственники, пели песни, шутили, изрядно выпили.

У бабушки Евы и деда Романа была организована вечеринка. Стол прилично был обставлен выпивкой и закуской. Пришли два гармониста и начались залихватские танцы, белорусская полька — вихорь, краковяк, падеспань и другие. Танцевали и веселились до упаду. На другой день гулянье продолжилось в хате матери. Здесь оказался аккордеонист, и танцы закружились с новой силой. Дни летели мгновенно, и наступил срок возвращаться в часть. Дед Роман сказал, что можно отпуск продлить, получив у нашего фельдшера Ивана Прохоровича справку о болезни. Я как-то к предложению отнесся легкомысленно, а, возможно, потянуло в часть, и я 21 августа отбыл на Ленинград.