Парнишку-таможенника, зарывшегося в распотрошенный чемодан предполагаемого преступника, было жалко – его, немного смущенного, явно занимал вопрос, который просто напрашивался сам собой, когда он бросал заинтересованные взгляды на двух мистеров Хейлов, ни разу между собой не похожих.

- Все хорошо, – наконец-то вымолвил сотрудник, официально произнеся заученный текст необходимого в таких случаях извинения за причиненные неудобства и аккуратно заталкивая в небольшую книжечку с документами свернутый в рулончик какую-то ленту из тонкой бумаги.

Дерек усмехнулся, вглядевшись в белую бумажную змею, расчерченную микроскопическими клеточками, точно угадывая её назначение. И пока поджидал своего спутника, с затаенным вожделением ожидал нового провала бедного парнишки, который вот-вот собирался пролепетать напутствие для путешественников, думая, что угадал верно, сличив одинаковые фамилии пассажиров:

- Еще раз извините, мистер Хейл, и счастливого пути. Вы можете пройти к своему мужу.

Раскрасневшийся мистер Хейл, кулаком запихивая в сумку досмотренные шмотки, недовольно блеснул на таможенника красивыми карими глазищами и огрызнулся:

- Он мне не муж.

И пояснил с некоторой долей удивления на свою столь замысловатую судьбу:

- У меня другой Хейл. Ясно?

Уже в самолете Дерек все-таки не удержался, став невольным свидетелем обыска, и съязвил:

- Так романтично таскать с собой его старую кардиограмму! Каким-то нездоровым фетишем отдает, тебе не кажется?

Стайлз фыркнул. Поди объясни этому правильному, рациональному – не его Хейлу – что трепетно хранить жалкий кусочек бумаги, который свидетельствует о наличии у его возлюбленного сердца – это не извращение.

- Не понимаешь ты ничего, Дерек, – мрачно цыкнул на младшего Хейла он и в той же язвительной манере поинтересовался: – Напомни мне, почему мы летим в Сидней одним рейсом и что ты там вообще забыл?

Дерек примирительно поднял обе руки и напомнил:

- Мы летим вместе, потому что так вышло дешевле. У меня в Австралии конференция, у тебя – муж. Который, кстати, один из её организаторов.

Стайлз фыркнул и отвечать не стал: в принципе, Дерек был неплохим попутчиком, который не стал бы использовать этот маленький его секрет в своих целях.

Дурацкая кардиограмма, неряшливо свернутая таможенником, почти не помещалась в карман. Он пухло оттопыривался, и Стайлз злился.

Да, он сентиментальный дурак.

Да, он еще помнил то время, когда считалось, что быть бессердечным – модно.

И он прекрасно помнил тот момент, когда сердце его Хейла, всегда ровно бившееся под ребрами, забилось наконец-то правильно. Аритмично.

Поэтому он имел право держать вблизи собственного этот клочок бумажки, доказывающий и наличие этого органа у Питера Хейла, и то, что оно может биться так, как всегда бьются сердца влюбленных.

Дерек до обидного скоро вник в задумку Стайлза.

- Ты такой милый, Солнышко, – протянул он немного издевательски, пребывая в каком-то непривычном для себя иронично-болтливом состоянии, возможно из-за таблеток против укачивания, и уже совершенно обидно заржал.

На правах родственника, не иначе.

Потом пихнул локтем Стайлза в бок и уже серьезнее прокомментировал:

- Тебе приятно смотреть на видимые физические доказательства смертности своего супергероя? Они все еще нужны тебе, Стайлз? Не кажется, что Питер уже не претендует на роль порнобэтмена и вполне зрело доказал свою любовь, женившись?

- Ага, – поддакнул Стайлз угрюмо, – доказал. Никто его не принуждал, кстати, к этому. Зато теперь я Стайлз Хейл. Поди выговори.

- Питеру всегда нравилось твое настоящее, польское имя, и оно вполне сочеталось бы с нашей фамилией, – задумчиво сказал Дерек и посетовал: – Он до сих пор очень расстраивается, что на своих визитках ты и её не исправил.

- Не надо было потому что.

- Что?

- Жениться.

- Но ты же согласился?

- Он долго уговаривал.

- Я помню это “долго”: он просто взял тебя после операции за руку и проникновенно попросил этой самой руки, – улыбнулся Дерек.

- Ой, всё, – попытался трусливо сбежать от воспоминаний Стайлз, будто бы это его поражение, ставшее одновременно и выигрышем, никак не хотелось ему вспоминать.

- Медсестры плакали, – стал планомерно добивать его Дерек.

- Когда я ему отказал, – с победными интонациями в голосе произнес Стайлз и тут же вспомнил, как позже Питер продолжил его уговаривать и делал это целый год, не выпуская из зоны своего пристального внимания и используя все доступные способы связи...

Тут Стайлз покраснел, невольно отвлекаясь на тематику тогдашних их разговоров по скайпу, очень развратную, к слову, и убил Дерека окончательным итогом:

- Да, потом я согласился. Просто потому, что Питер этот шаг объяснил весьма прагматично, настаивая на упрощении нашего взаимодействия с юридической точки зрения.

Дерек покачал гловой.

- Он настолько упрямо пытался задушить всякую романтику брачных уз, что объяснил необходимость свадьбы... эмм... упрощением взаимодействия? – спросил он, выгнув бровь уж совершенно немыслимым коромыслом. – Ты поэтому согласился?

Стайлз кивнул, вдруг подумав, что если бы Питер донимал его свиданиями, букетами, романтическими серенадами под окном, и, не дай бог, покупкой очередного дома, он точно бы сказал ему повторное “нет”.

Но его... доводы – другие – были железны. Они были обоснованы абсолютно по-хейловски, и, в общем-то, Стайлзу совсем не улыбалось в очередной раз, когда подошел срок обязательной диспансеризации, прорываться в палату к Питеру с боем и криками, что он его незаконнорожденный сын. Проще было сделать это, став мужем.

И он сказал Хейлу “да”.

И еще раз, когда Питер примчался в Нью-Йорк лично за подтверждением его согласия и долго выбивал из горла своего мальчишки заветное.

- Боже, он душу из меня тогда вытрахал, – почти неслышно произнес он, вспоминая то время. – Я просто не мог ему отказать.

Он не отказывал ему примерно в течение недели. И еще старательно делал вид, будто не замечает двух сантиметровых шрамов под левым соском Хейла, остановив себя в последний момент, когда уже намеревался прильнуть к ним губами в благоговейном поцелуе перед величием современной хирургии.

Питер ответил тем же, позже корректно не заметив, каким неловким движением Стайлз роняет из немного трясущихся после долгого напряженного секса рук свои документы, и оттуда, разматываясь шелковым шарфом, вьется по полу лента его старой кардиограммы. Он понял и принял молчаливый манифест своего будущего мужа – вот, видишь, Питер, теперь ты просто не можешь быть той самой бессердечной сволочью, потому что у меня есть доказательство того, что у тебя есть сердце.

... – В общем, Питер не очень-то против, что я ношу улики с собой, – закончил Стайлз вслух свои воспоминания и уселся поудобнее. – Когда, говоришь, мы приземлимся в Сиднее?

Дерек указал пальцам на временную отметку в билетах и тоже заерзал в кресле, настраиваясь на долгий перелет.

- Не понимаю только, почему вы до сих пор живете в разных городах, на разных континентах, разных полушариях и ... что еще там?

- В разных часовых поясах, – напомнил Стайлз и объяснил, – чтобы не поубивать друг друга. А что?

- Не знаю, – недоверчиво протянул Дерек, не собираясь озвучивать подозрения насчет мотивов переезда своего дяди, но все же делая именно такое – подозрительное – лицо.

Стайлз хмыкнул, понимая без слов.

- Думаешь, у Хейла теперь виды на Южное полушарие? – спросил в лоб и поморщился. – Его привлекла смена дислокации в охоте на члены?

- Думаю, что в Калифорнии члены, заслуживающие его внимания, уже кончились, – так же прямолинейно подтвердил Дерек свою гипотезу, не балуя попутчика тактичностью. Просто напоминая, с каким хищником тот связался.

Легкая беседа переходила в какой-то неприятный диалог, но Стайлз вдруг беспечно пожал плечами, действительно беспечно и легко, словно был уверен в чем-то железно; словно между ним и Питером снова было нечто такое – новые установленные правила, свод законов только для них и они, законы эти, соблюдались на территории пары Хейл беспрекословно.