— Выходи.
— …
— Выходи, — это не просьба, а приказ. В голосе сталь, холод, но если капнуть глубже, дойти до самой правды, под пеленой спокойствия душераздирающая тоска, стыд, разочарованность в самом себе. Нахождение Элизабет рядом еще сильнее давит на низменные порывы, в которые Джагхед мог бы броситься с головой, и ему дурно от этого.
Элизабет путается в ремне, слабо давит на защелку и вылетает из машины, хлопнув дверь. Стоит ей сделать шаг назад, как машина рычит, дым под колесами и режущий слух визг шин. Перед ней пролетает Джагхед, не обернувшись, не посмотрев, не задержав хотя бы на секунду свой взгляд. Мокрый, злой, сходящий с ума он летит на дороге, не боясь пробить ногой днище, где стоит педаль газа. Он вылетает на обочину, оставляя черные следы от колес. Дышать тяжело. Открывает рот и замирает в немом крике, держась обоими руками за руль. Насколько надо быть конченным уродом, чтобы думать о таком, поступать так с родным человеком? Джагхед же видел, как она росла, видел ее совсем крохой, принесенной из больницы, держал на руках, рассказывал сказки, пока она спала у него на коленках.
Он плачет, глотает боль, смешанную с убийственным ядом. Опирается лбом об руль и бьет по его верхушке, бьет, бьет. Руки дрожат, он сходит с ума. Прямо сейчас хочется пустить пулю в лоб самому себе, чтобы не мучиться так сильно, чтобы вырвать из себя эту неправильную любовь. Сначала так сладко, а потом так горько. Только эта горечь совсем другая, она убивает изнутри и добивает его еле дышащего, идущего по дороге в никуда.
Джагхед думает, что уже сошел с ума, раз видит перед глазами тетю Маргарет. Она спокойна и тиха, но в глазах ее неописуемая боль, тоска, злость. Парень сам рисует ее, она — явление его совести, абрис из прошлого. Он не виноват, не виноват…
Парень умоляет, просит, чтобы она ушла, ему настолько паршиво, и по щелчку силуэт женщины становится прозрачным, растворяется в ночи. На Джонса так и не сходит облегчение, он заводит машину и продолжает движение. Сил больше нет. Он вытирает лицо одной рукой и кладет ее на руль.
Это конец.
В это время Элизабет заходит в квартиру, оглядывает все вокруг и бежит в ванную. Снимает все мокрые вещи и становится под еле теплый душ. Она опирается ладонью об кафель. Перед глазами все смазано, то ли от слез, то ли от разболевшейся головы. Девушка прикрывает рот рукой и плачет, уже скатываясь плечом по холодному кафелю. Она прижимает к себе колени и безостановочно ревет, вспоминая их поцелуй. В животе все сжимается, дышать тяжело, она задыхается, прикладывается виском к кафелю и смотрит в одну точку, пытаясь успокоится. Внутри все бушует, рвется, а она закрывает спокойно глаза, из которых бегут дорожки слез, смешиваясь с водой. На губах едкое, эгоистичное, больное и неправильное:
«Я люблю тебя…»
========== 8. beginning of the end ==========
tedy — flames
Я вижу конец с самого начала.
Ни в ком не нуждаюсь,
Потому что единственное, что получаю — лишь печаль.
Но когда я с тобой, я чувствую пламя.
Я касаюсь огня, я горю.
Я чувствую спешку под ногами, я падаю…
Это любовь…
Бетти сидит в тени, не подавая ни малейшего звука, только изредка кидая взгляды на прикроватные часы, цифры которых светятся ядовито зеленым. Прошло четыре часа с тех пор, как Джагхед уехал. Девушка не знала, куда себя деть: ходила по гостиной, сидела у входной двери, думая, что он вот-вот зайдет. Но на сердце не становилось спокойней. Купер сидит на своей кровати, обнимая подушки. В голове ни одной мысли, а на пальцах рубцы волнений и переживаний.
Сквозь тяжелую тишину прорывается звук открытой внизу двери. Больше похоже на галлюцинации. За всю ночь Бетти не смогла и глаза сомкнуть, мучилась и злилась, борясь с собой, и только сейчас поняла, чего именно хочет. Девушка встает с постели, на носочках идя по коридору, но не успевает выглянуть, как уши режет звук разбитого стекла. Бетт, не раздумывая, выходит из-за угла, спускается и останавливается на середине лестницы. Джагхед стоит к ней спиной, дышит прерывисто и разжимая окровавленную ладонь. На полу разбитый олд-фешн, явно брошенный с силой. Джагхед трет висок раненной рукой и садится на диван, закрывая лицо руками. Всегда холодный и отстраненный, он никогда не вел себя так. Ведь это время безрассудной молодости, необдуманных проступков уже прошло. Как же…
Погруженный в свои мысли, Джагхед слышит сквозь пелену ее тихие шаги, шуршание одежды и запах шампуня. Он еще сильнее сжимает пальцы в волосах, выдыхая. Как и тогда, хочет сбежать и бросить все. Привычка настоящего эгоиста.
Бетти без слов садится почти на колени перед ним, беря его за руку, осматривает, пока Джагхед смотрит на нее сверху вниз, а потом резко отдергивает. Неужели прошлое ничему не учит?
Джонс встает и проходит мимо, останавливаясь и поворачивая в пол оборота голову. Он был
так зол, а сейчас чувствует только тяжесть и пустоту. Не в первый раз пробует на вкус отчаяние, но в этот раз все по-другому. Тогда не рушилась эта серая идиллия, строгий порядок, все было постепенно. Он строил свое будущее, видел цели, а потом все разрушилось, и стоило выстроить, казалось бы, нерушимую стену, так по ней снова ползет паутина, разламывается.
И вот снова теплые объятия со спины, мнимое тепло и тихий шепот, который Джагхед уже не может разобрать. Он размыкает замок из рук на своей талии, разворачивается и смотрит на Купер из-под мокрой челки. В глазах по-прежнему досада и разочарование. Джагхед вспоминает ее трогательную улыбку, она ложится на ее мрачное и бледное лицо и никак не сочетается с серостью и отстраненностью, которыми Джонс, наверно, излучал с самых первых дней совместного проживания.
Несмотря на холодный прием, Бетти упирается в его ключицы, пряча лицо где-то в ворохе его мокрой рубашки.
— Прости, — шепчет она, прикрывая глаза.
«Одинокие люди всегда добры к тем, кто проявляет к ним хоть каплю сострадания или понимания.» Джагхед осознает всю суть этой фразы. Но за последние, предоставленные самому себе три года, он не проявлял никакой заботы или жалости к кому-либо. Он знает, что с Купер не поступишь, как с остальными. Ее не выгонишь, не оттолкнешь, а видеть слезы подростка — мучить самого себя. Замкнутый круг.
Бетти шмыгает носом и отстраняется. Ей хочется спросить о девушке с большой фотографии, о той, которую Джонс так легко выбросил, о его прошлом и настоящем. Он многое скрывает, и Купер приходится выражать свое недовольство в подростковом максимализме, прибегать к крайним методам, переходя все границы дозволенного.
— Скажи что-нибудь, — Купер закусывает щеку изнутри, царапая маленькие ранки внутри ладошек. Время шинкует ее на мелкие части.
«Неужели, он ничего не чувствует к ней.»
— Иди спать, у тебя еще не прошла рана, — Джагхед разворачивается и собирается идти в свою комнату. Бетти знает, что последует далее: несколько дней игнорирования, молчания, нелепый разговор о чем-то отдаленном, и все вновь вернется в свое русло. Она не хочет этого.
Рука сама хватается за край его мокрой, от дождя, рубашки. Бетти подходит ближе и забирается на лесенку повыше, обхватывая холодные щеки ладошками.
Джонс хмурится и обхватывает ее запястья, чтобы оттолкнуть, но Бетти смотрит в глаза и прижимается ближе. Она не знает, как сильно бьется его сердце, как внутри все горит, и пульсирует в висках. От легких прикосновений мурашки по коже.
Ее приоткрытые губы мучительно близко, и Джонс оттягивает самого себя, хватает ничего непонимающую девушку за руку и тянет вниз, больно отбрасывая ее запястье. Бетти хватается за раскрасневшуюся руку и с жалостью смотрит на Джагхеда.
— Ты что творишь! — Бетти словно приходит в себя от хлесткой пощечины.
— Я… — Купер крепко обнимает его. — Не отталкивай меня… не бросай… пожалуйста. У меня никого нет, кроме тебя… только ты… — Бетти никогда еще так отчаянно, не раздумывая, цеплялась за человека. Джагхед всегда был тем, на кого могла ровняться Купер. Она с детства его любила, а когда уехал и бросил, винила не себя, а его, сама того не понимая. — Зачем? — голос хриплый и дрожащий, Бетти задыхается, а он — уже не может дышать. — Все это время… Я ждала тебя! — сквозь слезы, Купер натянуто улыбается.
