- Есть! - ответили командиры.
В течение часа батальон был приведен в полную боевую готовность и на автомашинах двинулся к месту назначения.
Дорога - узкое прибрежное шоссе. Справа - отвесная стена, слева - обрыв и море. Из-за ночных действий вражеской авиации двигаться предстояло в полной темноте. Навстречу, из Новороссийска, шли машины с ранеными. Снова был применен способ, с помощью которого уходили от врага в ночной приднепровской степи: Богословский лег на правое крыло передней машины, поднял руку и указывал водителю путь. Тронулись. И тут Богословский заметил, что на левом крыле, с той стороны, где было оживленное встречное движение, расположился Куников.
- Цезарь, уйди! - крикнул он. Куников неохотно повиновался и встал на подножку.
- Совсем уйди! - настаивал Богословский. - Садись в кабину, без тебя справлюсь. Не хватало, чтобы тебя...
И в этот миг встречный грузовик прижал командира батальона к борту. С травмой позвоночника Куникова, положив его на лист фанеры, на том же встречном грузовике отправили в госпиталь в сопровождении военфельдшера Марии Виноградовой. Командование принял капитан В.С.Богословский.
Вот кто разговаривал теперь у балки Адамовича со штабными офицерами. В темноте не видно было ни лиц, ни знаков различия.
- Отставить! - произнес кто-то, узнав о задании батальону.- Приказываю остановиться здесь, занять оборону на рубеже Адамовичева балка - цементный завод "Октябрь" и стоять насмерть.
- Где же стоять насмерть, когда противника и в помине нет? - иронически спросил Богословский.
- Выполнять приказание!
- А кто вы, что я обязан выполнять ваше приказание?
- Я командир Новороссийской военно-морской базы капитан 1-го ранга Холостяков, - ответил офицер и фонариком осветил свое лицо и китель. Немедленно выставьте все огневые средства. Бой сюда к вам придет скорее, чем вы думаете. Повторяю: ни шагу назад!
***
На стратегических картах главного командования сухопутных войск Германии план захвата Кавказа был изображен двумя хищными стрелами: одна шла вдоль северных отрогов Главного Кавказского хребта до самого Баку с ответвлениями на перевалах, другая - вдоль Черноморского побережья до Батуми и Тбилиси. Начиналась эта стрела у Новороссийска. Здесь, у Новороссийска, она и осталась: дальше немцы не прошли.
Вице-адмирал Г. Н. Холостяков, перебирая в памяти эпизоды войны, отмечал свое решение остановить этот резервный отряд на рубеже Адамовичевой балки как самое значительное, принятое им за годы войны.
В чем была соль решения?
Командир Новороссийской военно-морской базы и ответственный за работы по укреплению обороны города Г. Н. Холостяков, хорошо зная общую обстановку и учитывая ландшафт, понял, что батальон не изменит баланса сил и не вызовет перелома в ходе уличных боев за город. Но, поставленный здесь, у балки, на выгодном природном рубеже, располагая временем для создания обороны, батальон в критический момент может сыграть решающую роль{12}.
Так и произошло.
Ураганный обстрел позиций начался через два часа после того, как батальон занял оборону. Атаки следовали одна за другой - бешеные, неистовые, по 8-10 раз в сутки. Через 7 дней от 305-го батальона, занявший рубеж Адамовичева балка - цементный завод "Октябрь" численностью 600 человек, осталось 48.
Но враг не прошел. Пресеклась зловещая стрела вдоль Черноморского побережья. Наступление гитлеровских войск захлебнулось.
***
Сочи, сентябрь 1942, госпиталь.
Летом сорокового отдыхали в Сочи все вместе - с Наташей, с Юркой. Дома, на Тверском бульваре, лежат в семейном альбоме фото, сделанные на этом самом месте - на площади, у фонтана, на фоне морвокзала: Наташа улыбается, Юра серьезен. Наверно, что-то ему было сказано про птичку, которая должна вылететь из объектива. Всего два года прошло- и до чего же все переменилось!
В состоянии вынужденного безделья он обостренно тосковал по родным и близким. Письма приходили реже, чем хотелось бы: Наталья Васильевна работала директором оборонного завода на Урале, время для писем урвать нелегко, а Юра еще чересчур мал. Нерегулярно приходили письма и от Лены. Чтобы избыть тоску, он сам строчил письма - часто, чуть ли не ежедневно.
Травма была нехороша. Сперва, едва привезли в госпиталь, врачи даже сомневались, сможет ли он вернуться в строй. При обходах он улыбался демонстрировал превосходное самочувствие (которого не было), понемногу уговорил медперсонал, что может ходить, что должен ходить, что так скорее выздоровеет.
Его часто навещали. С любого корабля, оказавшегося в районе госпиталя, кто-нибудь да приходил. На любом корабле были люди, знавшие и любившие его. Приносили папиросы, еду, но его интересовали фронтовые известия и приветы от друзей: живы ли?
Стояла мягкая южная осень, море шумело галькой на пляжах.
Ненависть сжимала горло, когда он видел эти пустынные пляжи. Сводки Информбюро теперь уже не содержали названий оставленных населенных пунктов. Но разве это успокаивало? Гигантское сражение полыхало на всем юге страны, на Волге. Сталинград...
Пробовал разминаться. Больно. Ну и пусть, не смертельно. Пора кончать эту курортную жизнь. Предстоит новое назначение, возможно, формирование, это даст еще немного времени, чтобы долечивать травму, занимаясь делом. Без дела в такую пору невозможно.
Он шутил с врачами и терпеливо, даже удерживая на лице улыбку (несколько деревянную от боли), выполнял предписанные движения. В конце концов он все-таки их уговорил. Выписать выписали, но в сопроводительных документах указали, что до конца года его можно использовать только в прифронтовой зоне.
В штабе флота он получил назначение на Новороссийскую военно-морскую базу (сокращенно - НВМБ).
"Нас ждет огонь смертельный..."
В 25 километрах по шоссе к югу от Новороссийска удобная Геленджикская бухта дала приют городу-курорту Геленджику. Осенью 1942 года здесь был не курорт. Здесь была прифронтовая зона, отмеченная особым вниманием вражеской авиации,- место дислокации кораблей НВМБ, место переформирования частей, скопление складов и госпиталей.
Прибыв по месту назначения - в Новороссийскую военно-морскую базу, - майор Куников Ц.Л. назначен был командиром третьего боевого участка противодесантной обороны.
Письмо сестре:
"18. I-43... Глядя на меня, ты не поверила бы, что я всю войну на фронте и кое-что видел. Последние три месяца, правда, после контузии, я в боях не был и жил просто шикарно на Н-ском курорте в роли начальника гарнизона и еще кое-чего по части морской пехоты... Но до этого - бои, бои и бои. Горящие станицы, пикирующие "юнкерсы" и проклятые фрицы, толпами лезущие на пулеметы. Знаешь, у меня есть один пулемет, "максим", я его получил в позапрошлом году в ростовском музее революции при отходе из Ростова в первый раз. Из этого пулемета били с буденновской тачанки в 19-м и 20-м годах. Мне дал его старик директор музея. С этим пулеметом мы штурмовали Ростов и год стреляли по врагам. Я чувствую фатальную нежность к нему, мы его провели через все отступления, и я поклялся сдать его в Ростовский музей Отечественной войны с новой надписью. (Этот пулемет разил врага и на Малой земле. Хозяином его был отважный пулеметчик Павел Потеря. После войны он указал место, где, сам раненный, закопал поврежденный пулемет. Ныне пулемет находится в Военно-Морском музее в Ленинграде. - П. М.) Авот теперь, когда наши части вновь штурмуют Ростов, мне не по себе, что это дело обходится без меня. Но скоро отыщется след Цезаря, и я уверен, что весь опыт, накопленный во мне за войну, за всю жизнь, всю ненависть, страшную ненависть мне удастся вылить и в своем ударе".
Цезарь мало написал о себе. А он изменился. Вот, например, внимательность и нежность, столь свойственные ему в общении с друзьями и единомышленниками. За неуставные отношения с подчиненными он в 1941-м, в самом начале службы, получил основательный нагоняй от комиссара Азовской флотилии полкового комиссара С.С.Прокофьева. Теперь его нежность проявлялась редко, в основном с ранеными. С ними он не желал, да и не мог себя сдерживать. Быть может, эта скованная, загнанная вглубь нежность сделала его обаяние еще неотразимее. Он постоянно был настроен на волну собеседника, распахнут любому чистому зову души. С ним знакомились, говорили пять минут и чувствовали: родной человек, знаешь его словно целую вечность.
