– Не звери же большевики? Казаки – трудовое сословие, а большевики за трудящихся.

– Казаки – привилегированное сословие, – возразил Назаров, – а, значить, с точки зрения остальных крестьян России – богатое.

– А большевики всех богатых хотят уничтожить, – поддержал атамана Волошинов, председатель войскового Круга.

– Нет, не может такого быть, – посыпались возражения.

– Лучше всё-таки к Попову от греха подальше.

Но было поздно. Ударом ноги дверь в зал заседаний распахнулась, и вошёл атаман Голубов со своими казаками. Они все в чёрных папахах, на папахах ленты красного кумача.

– Встать! – рявкнул Голубов.

Члены Войскового Круга, а их было около двух сотен, встали по стойке смирно перед десятком голубовских казаков.

Сидеть остался только атаман Войска Донского Анатолий Назаров.

Глаза Голубева налились кровью, и он направился к столу президиума, где сидел атаман.

– Встать! – зло закричал Голубов.

Назаров повернулся к нему, оглядел с ног до головы и спокойно спросил:

– Ты кто такой?

– Я революционный атаман Голубов Николай Матвеевич!

Глыба Голубова нависла над коренастым, большеголовым с большими залысинами, атаманом Назаровым.

– Милостью царицынских рабочих, – чёрные усы Назарова презрительно топорщились.

– Власть рабочая!

– Нет такой власти на Дону!

– Будет! – неистово крикнул Голубов и сорвал с Назарова погоны.

– Да я и без погон атаман Войска Донского, – голубые глаза смотрели презрительно на Голубова, – а вот ты, Николай Матвеевич, больше не войсковой старшина, да и не казак больше.

– Я комдив Красной армии! – и казакам. – Арестовать!

Казаки подскочили к Назарову, намереваясь схватить его за руки.

– Отставить! – приказал войсковой атаман.

Казаки отскочили. Назаров встал, оправил китель и казакам:

– Ведите! – и пошёл вперёд, казаки за ним.

– И председателя Круга войскового старшину Волошинова туда же! – приказал Голубов.

– А как же мы? – донеслось беспомощное из рядов членов Войскового Круга.

– Убирайтесь к чёрту! – закричал Голубов. – Не до вас мне!

И члены Войскового Круга бросились к дверям.

Голубов смотрел на это, ухмыляясь: «Победа!» Новый Войсковой Круг трудового казачества выберет атаманом именно его, в этом нет сомнений.

Теперь надо избавиться от большевиков и установить на Дону собственную власть. И первое, что надо сделать, это взять под свой контроль арсенал. Голубов с казаками захватил атаманский дворец, а там забрал себе воронова жеребца атамана Каледина и на нём отправился к арсеналу.

По дороге заметили, что группа красногвардейцев поставила к стене дома двоих студентов и намерена их расстрелять.

– А ну стой! – загремел Голубов. – Что это вы тут затеяли?

– Кадетов расстреливаем, – простодушно сообщил командир красногвардейцев.

– Кадеты – это конституционные демократы или учащиеся военных училищ, а это… – он подъехал к двум студентам, – студенты Новочеркасского реального училища.

Один из студентов дрожал от страха, по лицу его текли слёзы, другой как бы уже отрёкся от себя и ничего вокруг себя не замечал. Голубов дружески кивнул студентам, мол всё обойдётся.

– Они будущие мастера, начальники над рабочими, – продолжил Голубов.

– Во! Начальники! Над рабочим классом будут измываться. Значить к ногтю! – обрадовался командир.

– Тогда и тебя к ногтю! Ты тоже начальник, – и студентам: – Идите домой и по ночам не шатайтесь.

– А ты кто такой? Распоряжаешься тут!

– Я красный атаман Голубов. И не распоряжаюсь, а приказываю отпустить ребят.

– Ну, тогда вся ответственность на тебя, товарищ Голубов.

– Конечно. Идите, ребята, чего стоите?

Тот, что плакал, взял другого за рукав и повёл в темноту. Он очнулся, когда они уже были довольно-таки далеко от того места, где их собирались расстрелять.

– Где мы, Федя? Что с нами?

– Пока не в раю. Отпустили нас.

Слёзы у Фёдора уже высохли, а штаны по-прежнему мокрые, хорошо, что это не видно, хотя Голубов мог догадаться. Они пошли вперёд. На перекрёстке понуро стояли две привязанные к дереву лошади, неподалёку лежали трупы их хозяев. Студенты подошли.

– Офицеры, – сказал очевидное тот, кого звали Фёдор.

Он срезал перочинным ножом погоны у одного из них:

– Подпоручик. У казаков – хорунжий. Пригодятся. Обязательно выбьюсь в офицеры, как брат.

– Они пехотные, – обратил внимание на принадлежность погон спутник Фёдора.

– Не важно. Берём лошадей, и уходим, – сказал Фёдор, пряча в карман шинели погоны. – Ты куда?

– Домой, в Раздоры. А ты?

– К Корнилову. Он вроде как в Ольгинской. Догоню. Может быть со мной?

– Нет. Домой.

На следующий день, 13 февраля Голубов направился к Саблину.

Саблин смотрел на Голубова красными от бессонницы глазами:

– Ты кто такой, комдив? Что значить: ты будешь лично устанавливать Советскую власть на Дону? Тебя контузило или ты самогону хлебнул? Может быть, ты товарищ Ленин или товарищ Троцкий? Тебя кто уполномочивал? Ты всего-навсего командир авангарда моей группы войск! Я, дорогой товарищ, два месяца с боями продвигался к Ростову и Новочеркасску, а теперь ты мне говоришь: «Уходи!» И это когда я победил белую контру? Ты кто такой, комдив?

Голубов ушёл от Саблина ни с чем.

В Новочеркасске и Ростове началась вакханалия грабежа. Кровавая анархия. Грабили все, у кого было оружие, все у кого было оружие стали яростными большевиками. Опьянев от крови и безнаказанности, расстреливали всех подряд без скидок на пол и возраст лишь бы хоть немного подходили под понятие контрреволюционер, хотя бы грамотной речью. Особенно досталось офицерам. Часть их рванула на юг к Корнилову, кто не хотел воевать не за белых, не за красных, разными путями стали пробираться за границу.

– Это что же такое твориться? – спрашивали казаки Голубова. – Баб да мальчишек стреляют! Это такая власть тепереча будет?

Голубов ответа не знал, ему тоже всё это не нравилось, но привёл в Новочеркасск большевиков именно он, и этого отрицать было нельзя. Совесть подсказывала – надо что-то делать. Чужаки грабили родной ему город.

Атамана Назарова и председателя Войскового Круга Волошинова препроводили на городскую гауптвахту, выделили отдельное помещение каждому. Охрана была только у входа наружу, поэтому заключённым никто не мешал общаться между собой, да и с охраной тоже. Охрану несли попеременно казаки 10 и 27 Донских полков, сидельцы для них были своими: или бывшими командирами, или сослуживцами, фронтовиками.

Атмосфера на гауптвахте среди заключённых царила напряжённо-нервная. Ничего хорошего для себя арестованные не ждали.

Назаров в первую же ночь написал прощальное письмо жене, где кроме всего прочего сообщил, что его двум сыновьям памяти отца стыдиться не придётся. Держал он себя с достоинством, как подобает атаману и генералу.

Как-то, в самом начале, на гауптвахту забрёл пьяный матрос с надписью «Аврора» на бескозырке. Он ходил, шатаясь по гауптвахте, ругался матерно и грозился. Анатолий Михайлович вышел на шум из своего помещения, оценил происходящие и громко произнёс:

– Урядник!

Явился урядник, начальник караула, вытянулся перед атаманом в струнку, по стойке «смирно», взял под козырёк.

– Это что? – в приказном тоне сказал атаман. – Убрать этого мерзавца отсюда! И больше не пускать сюда эту сволочь!

Урядник сказал:

– Слушаюсь, – развернулся по уставу, руки по шву и сказал казакам: – Исполнять.

– Меня?.. – пьяно удивился матрос и стал расстёгивать кобуру маузера.

Но ему не дали это сделать, два казака взяли его под руки, вывели на улицу и кинули в сугроб.

– Меня, революционного матроса, мордой в снег, – возмущался, ворочаясь в сугробе матрос. – Вы, лампасники, меня, Балтика…

– Иди отсель, – сказал один из казаков, – а то шашкой достану.