Новгородца Федьку Заступа Московия приняла хорошо. Деньга, хоть небольшая, у него водилась. Был не жаден. Но не дай бог его обидеть. Здоров был детина. Если хряснет, надолго запомнится. Побаивались его, но… липли. Кому не охота задорма пожрать да попить.

Часто слонялся по рынку. Работенку искал. То одному купчине поможет, то другому. Бывали случаи, в кремль посылали отнести полмешка муки, аль круп каких. Встречал пару раз Дмитрия. Князь верно говорил: на охоту ездит. Нашел того, кто знает заветные княжьи места. Брага помогла. И вот, собрав небольшую банду, объявил им, что каждый заработает по паре золотых, если поможет ему выколотить долг с одного купчины. А для этого его надо споймать на дороге. Купца потрясти! Да кто против! Да еще золотых заполучить.

И вот этот еловник. Выбрали погуще место, вырыли землянку. Даже печурку соорудили. Лосенок подвернулся. Мяса – ешь не хочу. На улице-то стыть, а в землянке благодать! Вылезать не охота. Разве по нужде, аль дровишек подсобрать. Так прошло несколько дней. Федьке ждать надоело. Стал посылать следить за дорогой. Но там какой день даже заяц не бегает. И наконец-то в землянку ворвался очередной страж с криком:

– Едить!

– Кто едить? – пытает его Федька.

Тот только пожимает плечами:

– Мужик какой-то.

– Ладноть, пошли! – решает Федор и берет лук и колчан. На всякий случай.

Приблизившись к дороге, Федор схоронился за ель и оттуда увидел всадника.

– Лошадка-то у того хороша! – восхищается Федор. – Ссадите-ка его! – И он махнул своим парням.

Те и рады стараться. Не успел всадник с ними поровняться, как те высыпали на дорогу.

– Стой! – Один из них, преграждая путь, поднял руку.

Всадник натянул поводья.

– Тррр! – остановил он коня.

– Слазь! Приехал! – крикнул тот, кто преградил путь.

Но всадник качает головой:

– Мне в Савво-Сторожевский монастырь.

– Пешочком дойдешь! – ехидничает кто-то.

– Да вы че, ребята! – возразил всадник, не собираясь покидать седло.

– Ну! – грозно крикнул предводитель, отбрасывая полу и вытаскивая из-за пояса топор.

Его дружки последовали его примеру.

Всадник нехотя вытащил ногу из стремя, медленно перенес ее через круп коня и опустился на землю, не выпуская из рук уздечку. И сделал пару шагов им навстречу. Он оказался высоким, с широченными плечами мужиком. Даже его вид внушал страх. Но кто подаст вида.

– Дай сюды! – Предводитель попробовал вырвать уздечку.

Но мужик перехватил его руку и сжал с такой силой, что слышно было, как затрещали кости. Предводитель завопив: «Ой, ой!», опустился на землю. Двое было ринулись на мужика. Но он, опередив их, схватил за шиворот и поднял в воздух. Те беспомощно заболтали ногами.

– Пусти! Ааа!

Но он с такой силой сдвинул их головами, что те повисли в его руках. Мужик отбросил их в стороны. Четвертый, как заяц, сиганул в лес.

И тут в грудь мужика что-то ударило и, упершись в кольчугу, упало на землю. То была стрела. В два прыжка он подскочил к коню, выхватил стрелу и лук. Качнувшаяся еловая ветвь показала, где прячется стрелок. На вскид, не целясь, мужик яростно натянул тетиву. Стрела запела и… Бедный Драйнас! Зачем ты это сделал? Не принеся мужику никакого вреда, а получил стрелу, которая пронзила ему горло, сломала шейный позвонок и пригвоздила его тело к толстому стволу ели. Он захрапел, ноги ослабли, и он, зацепившись воротом за сучок, так и остался пригвожденным к дереву. Мужик спокойно посмотрел по сторонам, поправил на конской спине мешок с овсом и воткнул ногу в стремя. Еще раз глянул в сторону той ели, откуда получил стрелу, оттолкнулся от земли и оседлал коня. Идти смотреть, кто это и что с ним стало, не было никакого желания. Засунув руку за пазуху, он вытащил письмо, которое вез от игумена Сергия владыке Савво-Сторожевского монастыря. В нем он увидел дырку. Покачал головой и спрятал вновь.

Пришедшие в себя помощники Федора, увидели его. Им показалось, что тот стоит.

– Эй, Федор! – позвал предводитель.

Но тот не откликнулся.

– Федор, – во все горло еще раз проревел предводитель.

Если лес ответил эхом, то Федор по-прежнему молчал.

– Да че ен? – возмутился тот и направился к нему.

Схватив его за руку, он почувствовал ее холод.

– Ааа! – завопил он. – Федька-то тово… мертвец!

Подскочили остальные. Кто-то отвел ветку, и они увидели торчащую из горла стрелу.

Вот так, сам того не подозревая, мужик своим выстрелом направил ход истории в то русло, которое в последствии принесло Руси освобождение и единение.

Ну а эти наемники, даже не сняв своего недавнего хозяина с сучка, обыскав его, забрали деньгу и узелочек. Монеты поделили, а предводитель, развязав его, попробовал на язык.

– На мед похожа! – заявил тот.

Потянулись к мешочку и остальные.

– Дай-ка я, дай-ка я… – Так и облизали мешочек.

Ни один из них в Москву не вернулся.

А мужик дальше без всяких приключений добрался до монастыря. Игумен, узнав, кто к нему приехал, встретил Сергиева посланца с добрым сердцем, окружив его заботой и вниманием. Приняв письмо, дивился на дырку. Поднял глаза на инока.

– След от разбойничьей стрелы.

Игумен вздохнул:

– Калита железной рукой их вывел. А ноне… болезня князя сказывается.

Пробежав глазами послание, отложил его в сторону:

– Слава Господу, – он осенил себя крестом, – что жив остался.

И взялся за гостя. Прежде всего, велел топить баньку, чтобы инок мог прогреть косточки и смыть хвори, которые так и липнут к человеку в такую погоду. После этого в едальне его угостили скоромным монастырским обедом, налили и своего монастырского вина из ягод, в изобилии произрастающих в сих местах.

После этого игумен и приехавший инок уединились для беседы. Владыка много слышал о Троицком монастыре, и было интересно, что называется, из «первых уст» узнать о таможних порядках.

– Инок Александр, – заговорил игумен, – как вы там живете, служите? Давно ты там? – спросил владыка.

Игумен был уже не молод, в его бороде седина так и светилась. Грузен телом, отчего имел солидный вид.

– Постригся я недавно, взяв свое имя Александр, – начал повествование инок.

Но тотчас получил от владыки вопрос:

– Ты… боярин?

– Боярином… был. Сейчас инок.

– А что заставило? – спросил владыка, поправляя на груди крест.

Инок отвечать стал не сразу. Пятерней пробежался по волосам, открывая высокий лоб с ровными полосами, глубоко прорезавших кожу. Потом, сдвинув брови, ответил:

– Сердце, – сказав, замолчал.

Владыка больше не спрашивал, а просто глядел на него в ожидании, что же скажет он еще. Глядел, а сам думал: «А что к этому добавить?» Не выдержал, заговорил:

– Вижу, шел ты к этому нелегким путем. Но коль пришел, верным слугой Божьим будешь.

Инок поднял на него глаза. Они были чисты, как родниковая вода. И в них светилась радость. Улыбнулся владыка:

– Суровость нашей жизни не пугает? – спросил он, скосив на него глаза.

– Нет, владыка. Я ведь знал, на что шел. Преподобный отец наш мне сказал: «Знай прежде всего, что место это голодное и бедное, готовсь не к пище сытной, не к питью…» – При этих словах игумен крякнул, последние слова чуть укололи владыку. Но инок, не заметив этого, продолжил: – …не к покою и веселью, но к трудам, печалям, напастям, – сказав, замолчал и поглядел на владыку.

Тот был в задумчивости. О чем-то, видать, забытом напомнил инок.

– Мдаа, – произнес игумен, – во сто крат прав отец Сергий. У всех у нас жизнь одна.

Он посмотрел на окно. Сумерки подкрались незаметно. Может быть, это видение напомнило ему о подошедшем вечере. Он зевнул, прикрыв рот рукой, и промолвил:

– Пошли покажу твою келью. Завтра-то что думаешь делать?

– С рассветом поеду в Любучу. Там старики одни живут. Попроведовать надо.

– Да, – произнес игумен, – старых да хворых забывать грешно, – и, кряхтя, поднялся.– Да хранит тя Бог! – сказав, он осенил его крестом.