: Дом сгорел?
: Дом спасли. Только комната выгорела, где ты светопреставление творил. В других жить можно, надо только стекла вставить и дом просушить, там все залили… Признайся, князь, ты телеграмму мне послал, чтобы выставить на кон в игре со словом веры, в мистерии своей и жизнь мою?
: Я больше не могу! Я не хочу! Я все уж проиграл! Я нищий! Нищий…
: А душа? А Тото? Ведь ты не откажешься от слов своих, что вы с женой – одна душа?
: Ты … ты что же, предлагаешь мне душу выставить на кон?
: Хотя бы в судный день свой не лицемерь! Ты на нее давно уже играешь… с бездной: я медленно сходил с ума, все понимал, все сознавал… там шла безумная игра… на кон поставили любовь…
: Все помнишь?
: Как забыть! Я почти не помню похороны Тото, но то, как на день девятый ты перед ее могилой эту стихозу о вхождение в безумие игры читал, я не забуду уж точно никогда.
: Это не стихоза.
: Ну да… чистосердечное признанье.
: И ты по доброте своей решила с кона мою душу снять, в психушку ее сдать?
: Но не сдала!
: Что так?
: Свою книгу прочитай. Или забыл, князь, какая роль в мистерии этой мне отведена?
: Так ты в игре?
: Я здесь. Бездна бездну призывает! Должен бы знать в свои года, что женщина… есть бездна. И судя по тому, что ты мне в Рош Ашона свидание назначил, эта бездна тебя влечет, не отпускает. Ну что ты сник? Я только напомнила тебе слова, которые все эти годы после смерти мамы ты говоришь Всевышнему Судье в Рош Ашона.
: Какие слова?
: Что ты с Тото – одна душа! Как я понимаю, князь Логосский не успел выжечь любовь в себе дотла, светопреставление творя. Прости, что помешала, но. видимо, это тот самый случай, когда бездна во спасенье бездну призвала…
: Как тебе нравится душу, боль мою дрочить!
: Тебя… дрочит болезнь твоя. И кроется она в твоей вере, что ты с женой – одна душа.
: Все ясно! Ты всегда хотела наши души развести!
: И когда же ты это уяснил?
: Когда после кончины Тото ты сказала… ты сказала…
: Не напрягайся… Если желаешь, я повторю сейчас все то, что тебе тогда сказала.
: Это подло! Подло!
: Наконец-то прорвало. Столько лет молчал, мою подлость на душе носил, лелеял, слезами поливал… Да, признаюсь, я пыталась ваши души развести! Да, я напраслину возвела на мамочку покойную…
: Остановись! Ничего уже изменить нельзя!
: Не для тебя, для мамы говорю! Когда она ушла, ты сразу выпал из жизни, все время твердил, твердил, твердил, что Тото зовет тебя, что ты очень хочешь к ней уйти… А в день сороковой совсем сорвался, кричал в истерике, что умер ты, а Тото жива… Ну и так далее… Ты будто не понимал, что болью потери страдает и моя душа, не понимал, как трудно мне сносить истерики твои… Вот я и звезданула по твоей душе, по твоим мозгам, чтобы ты очнулся, вернулся в жизнь…
: Ты не представляешь, что ты совершила!
: Я совершила то, что совершила! Теперь самое время счеты нам свести.
: Мы их давно свели.
: О чем ты? Когда… когда мы их свели?
: В день сороковой.
: Вот оно как…Мы что же… тогда перед Тото, ее душой и за прошлое, и за будущее прощение просили?
: За будущее.
: Разве? В тот день, когда мы на кладбище пришли, ты предложил прощенье дать друг другу. Мне нечего было тебе прощать. Но видя, что с тобой творится, перечить я не стала. И ты перед могилой Тото сказал, что просишь прощенья у меня, и я прощенье попросила у тебя. За будущее мы вроде прощенье друг у друга не просили.
: Ну тогда своди со мною счеты.
: Честно говоря, слова этого… акта я подзабыла. Но от прощенья, данного тебе, не отрекаюсь.
: Какие же тогда меж нами счеты?
: Скажи, предлагая прощенье друг у друга попросить, ты уже знал, что должен вечером прилюдно объявить, что умер, а Тото жива?
: Не знал.
: Ясно… Я медленно сходил с ума… там шла безумная игра… Прощенье попросил и понеслось… На кон поставили любовь! Но ты ж не умер! Все это лишь игра!
: Суди о том сама.
: Сужу… Позволь, прощенный, в твой судный день мне высказать все начистоту?
: Прощенный прощенной излить душу позволяет.
: Благодарю! Скажи теперь, почему после моей подлой клеветы, что Тото хотела тебя бросить не раз, не два, не три, ты… так искал моей руки и сердца? Ты же прилюдно объявил, что умер. Объясни мне, кто в таком случае меня так добивался?.. Молчишь! Другой вопрос… Вот… в своей книге заявляешь, что ты с женой – одна душа, что ты стремишься и в Смерть Вторую за Тото уйти…
: Ну сколько можно?! Зачем сейчас об этом говорить?
: Ты ж сам вовлек меня в этот разговор. Я понимаю, что в твоей душе бездна бездну призывает. Но зачем ты в свою бездну так жаждал затащить меня? В свой судный день скажи мне честно… предлагая дочери жены… женою твоей стать, ты хотя бы думал о том, что может в тебе душа покойной испытать, когда в порывах страсти… первой брачной ночи…
: Остановись!
: … когда в порывах страсти первой брачной ночи ты будешь дочь ее ласкать … грудь, губы, ну и все прочее в исступленьи целовать… Ты об этом думал?!
: Ты же знаешь, я убить себя тогда пытался.
: Радость испытал?
: Какую радость?
: Позволь я приведу из книги признания твои?
: Зачем?
: Затем! Так… читаем: «Когда не можешь, не в силах искушению, вошедшему в сознание, противостоять, то надо его просто с радостью принять».
: С великой радостью.
: Что? Что ты там шепчешь?
: В Библии сказано, что искушенья надо с великой радостью принять.
: Я что-то не заметила в твоих признаниях любовных радости великой. Или ненависть к себе при падении в бездну и есть радость для тебя? Читаем: «Я ненавидел, ваша честь, себя, но искушенье алкало, жаждало ее. Сначала я с собой, с сознанием своим боролся, но понужден был…» Зачем, скажи, мудила, ты свою книгу в федеральный суд представил? Хотел через светский суд во Вторую Смерть войти? И ради этого…
: Я не…
: Не пе-ре-би-вай меня! Из твоих признаний перед федеральным судом очевидно… ты сознавал, что совершаешь предательство Тото, предлагая свое сердце мне. Но сделал все, чтобы добиться своего! Ты сознавал, чем может обернуться наших душ… инцест, такое их совокупленье… Убить он себя пытался! И при этом твердил перед судом, что у тебя с женой – одна душа. Кого же ты убить пытался?! Ответ очевиден: душу своей жены покойной ты хотел казнить! Бездна бездну призывает, твою мать!
: Уйди! Прошу тебя, уйди!
: Не вопи. Я сейчас уйду. Только на прощанье честно мне ответь: ты хочешь остаться в мистерии огня или готов попытаться с кона снять себя?
: Я больше не хочу об этом говорить!
: Потом опять будешь вопить: почему ты меня не остановила?
: Ты не можешь остановить мою болезнь.
: В судный день есть, думаю, возможность в твое сознание противоядие ввести.
: Противоядие – это ты?
: Ответь мне, почему ты из книги два акта мистерии при публикации изъял? Почему убрал все, что касалось меморандума от Наси?
: От кого ты об этом меморандуме узнала?
: От тебя, от кого ж еще.
: Я рассказал тебе о послании Наси?! Я не мог…
: Не мог, но рассказал.
: Когда?
: Вспоминай! Вспоминай, когда ты проболтался, секрет еврейский мне раскрыл… Ясно. Светопреставление отшибло память. Повторяю вопрос: почему ты из книги все, что касалось меморандума, изъял?.. Молчишь… Так я сама отвечу: меморандум Наси может мир взорвать. Подтверждаешь?
: Да. Меморандум Наси может мир взорвать.
: И ты решил, что миру правду иудейского авторитета не нужно знать. Ты избрал своей профессией служенье слову правды, но испугался той бездны, которую тебе открыло слово веры в своей правде. Ты испугался того, что написал, того, что Наси миру рассказал. Ты пытался убежать от слова, но оно тебя настигло и под самосожженье подвело!
: Ты как-то странно говоришь…
: Что странного? Нельзя порывы слова веры в своем сознании цензурой страха убивать. Раз уж так произошло, что по безднам веры тебя слово повело, то не пытайся убежать, скрыться от него. А ты решил, что должен спрятать слово. Еще одно предательство. Ты предал слово, ты предал сам себя! И за это предательство ты был наказан. Пойми ты, наконец, что пытаясь одно искушенье другим в своем сознаньи перебить, ты против себя играешь и все сильнее свою болезнь усугубляешь. Ты думаешь я не понимаю, зачем ты так истово просил меня стать крестной матерью твоей…
