Любовь страстная перейти в дружбу или ненависть.

Но любовь неразделённая окончательно никогда не покинет сердце,

так прочно её цементирует обида.

Дмитрий Емец «Мефодий Буслаев. Месть Валькирий»

Неприкрытая наглая ложь, что на каникулах школы отдыхают! Школы не отдыхают ни-ког-да! В эти законные холлидэйные выходные, здесь нет оголтелой толпы неуправляемых оболтусов, и муниципальное образовательное учреждение № 12 подозрительно притихает, будто обдумывая очередную каверзу.

В кабинетах кучкуются педагоги, ошалевшие от тишины и просто спокойного течения нормальной жизни. И вот уже, обвыкаясь с недостижимым душевным равновесием, они начинают пить чай неторопливо, не обжигаясь на каждом глотке. Беседовать спокойными голосами, не срываясь на вопль без особого повода. Перестают бегать по коридорам, будто кто-то вечно гонится и дышит в спину.

Но тут же злобствующая администрация, состоящая сплошь из фурий с тяжёлым климактеритеческим синдромом, придумывает новые пытки, не оставляя ни минуты отдохновения измученным узникам. Педсоветы, совещания, сдача журналов, сверки планов, отчёты по денежным средствам и тому подобные истязания, что превращают их без того незавидную жизнь в рабство изнурительное, бессмысленное и бесконечное…

Оля и её закадычная подруга-собутыльница Нонка сидели на первой парте прямо перед остервенелой докладчицей и делали вид, что подобострастно внимают галиматье о необходимости повышения качества знаний точных предметов в среднем звене. Всем было давно известно, что количество сложносочинённых, высосанных из пальца трудов на подобные темы находится в обратной пропорциональности с истинной заинтересованностью детишек в учёбе. Ораторствующая Гарпина Яковлевна, похожая на сердитый сухофрукт, не жалея коллег, безжалостно третировала чужие уши второй час без передыху.

Была она, надо отметить, личностью выдающейся, себя почитала педагогом с большой буквы «Пе». Но если какому-нибудь сумасбродному режиссёру вздумалось бы ставить детский спектакль, например, «Айболит и другие звери», используя штатный педсостав вышеупомянутого учебного учреждения, и раздавать роли, то Гарпине идеально подошёл бы свирепый аллигатор-людоед. Долгого вживания в образ не потребуется: та же степень кровожадности и то же сочетание микроскопического мозга и чудовищной мощности челюстей. Всех детей без разбору Гарпина Яковлевна профессионально ненавидела, и целью жизни заслуженного педагога было, во что бы то ни стало, любыми способами сделать жизнь окружающих максимально невыносимой.

Бред, выдаваемый за инновационные педагогические технологии, не слушал никто, включая престарелую директрису, которая умудрялась засыпать даже на собственных «открытых» уроках. Докладчица по многолетней привычке с каждой минутой урока становилась всё свирепее и неустанно делала несчастным коллегам злобные замечания, видимо путая их с учениками. Но, как обычно бывает, не видела того, что творится непосредственно перед самым носом. Говорят, крокодилы близоруки и бросаются только на движущуюся жертву.

Оля и Нонка всё это время переписывались, истратив на общение уже половину толстой тетради. Для остальных измаявшихся учительниц день был окончательно выброшенным из жизни и причислен к искупительным мукам.

– Оль, глянь как у Гарпии уши покраснели от натуги, сухоблядка сегодня в ударе! Ишь лютует! Смотри, смотри, скоро пена ядовитая из пасти попрёт!!!

– Ну, чего на неё смотреть, на идиотку! Пощёчина гуманизму! Расскажи лучше как у тебя? Колян не объявился???

– ОЛЯ! Не сыпь мне соль на рану! После последних событий он вообще навряд-ли насмелится из норы выползти. Знаешь, я у него когда деньги на аборт выбивала, он мне вкрадчиво так лопотал-лопотал, смущённо взор потупив долу: «Ну что ж, в следующий раз будем аккуратнее…» Я то по его скользкому тону тут же смекнула, что никакого «следующего раза» он не допустит – не дождёшься. Испужался гнида, до заикания @жжж!!!

– Нон, почему ты сразу самое плохое думаешь?

– Потому что уже две недели от него ни гу-гу! А на прощание он на меня зыркнул, как буйно помешанный Парфён Рогожин перед убийством Настасьи Филипповны. (Нонка была филологом и поэтому как устная, так и письменная её речь изобиловала не только едким подростковым сленгом, заимствованным у 8-го «б», где она была бессменным классным руководителем, но и сравнениями из классической литературы в рамках программы средней школы) Ну, ничего, сикатилло, подожди! Я буду мстить, и МСТЯ МОЯ СТРАШНА!!!

– Охланись, лапочка, у меня сегодня родной муж вообще ночевать не пришёл!!!

– КАК???!!! Опять???!!! И ты до сих пор молчишь!!!

– Нон, я боюсь прилюдно разрыдаться! Невыносимая пытка! Душу прям, как раскалёнными щипцами, из нутра тянут! А ведь в эти дни всё хорошо было. Ушёл на работу… и не появился… Знаю же, что живой гад! Сколько раз уж такое было! Таскается по шалавам! А всё равно точит-точит-точит: «Что случилось? Вдруг убили?»

ВЫВО-РРРРРРА-ЧИВАЕТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!................

Следующий разговор о сокровенном состоялся между подругами только через два дня.

Понедельник – день, как известно, тяжёлый. Но для Оли он и вовсе стал неподъёмной ношей, что придавила к самой земле. Муж Дима гулял с четверга, и появился дома только воскресным вечером, когда перетянутые Олины нервы висели оборванными струнами. Сама она была близка к самоубийству, лежала неподвижно на диване в захламлённой комнате и смотрела в одну точку на потолке. Когда заботы о малолетнем сынишке Коленьке всё же заставляли подняться, то любые передвижения неминуемо провоцировали новые взрывы истерики, после которых руки сами собой опускались, падала и разбивалась посуда, разливалось по столу молоко, сыпалась на пол крупа.

Коленька невольно подливал масла в огонь, часто дёргая омертвевшую мать:

– Мам, где па-а-апа? А папа скоро придёт? Ну, когда же па-а-апа…

В сердцах Оля даже ударила сынишку, словно прихлопнула к его пухлым губёнкам само омерзительное сейчас слово «папа». А затем вместе с Коленькой в голос безутешно надрывно заревела. Сын, тут же забыв обиду, кинулся к ней не шею: утешать маму и вытирать ей слёзы.

Но когда мрачный, наэлектризованный грехом муж явился домой, стало ещё хуже. Он не отвечал ни на какие вопросы, беззастенчиво хамил, будто это не он, а Оля провела несколько суток в пьяном угаре в компании, не отягощённой высокими моральными нормами.

– Знаешь, Нон, самое страшное это когда предательство становится повседневным. Всё равно, как лампочку перегоревшую заменить. Ввернули новую, и живи дальше, словно не было ничего.

– Чего хоть врал-то?

– А ничего. Злой, сука, как чёрт! Ведёт себя так, что вроде я во всём виновата. Жилы тянет!

– Удобная позиция. Лучшая защита – нападение. Он ещё немного так поизголяется, так ты у него ещё и первая прощения просить будешь. Я тебя знаю!

– Да я уже на всё готова, чтоб только пытку эту прекратить. Такое состояние, как будто стая грязных гиен непрерывно грызёт оголённое живое сердце! Но ужаснее всего осознавать, что как только это издевательство прекратится и всё вроде бы устаканится, он тут же повторит финт заново. Лучше бы меня живой в землю зарыл, чем так-то…

– Ты меня конечно, Олюшка, извини только зря ты так щедро здоровье своё и жизнь тратишь на зверушку эту блядовитую. Тебе надо срочно ему рога наставить! Вы будете квиты, и всё изменится. Тогда он оценит, когда его же салом по мусалам. Мужики такие вещи на подсознательном уровне чуют!

Дни стояли на удивление тёплые, будто и не октябрь вовсе, а ласковое бабье лето. Оля и Нонка курили в укромном закутке двора, прозванном за исключительную безлюдность и крохотные размеры: «любимый аппендикс». Почти слившись с густыми зарослями шиповника, девушки сиюминутно озабоченно оглядывались и пристально всматривались в любого прохожего. Не ученик ли? Вдруг, чей родитель? А мы тут дымим – это неприлично! Заложат с потрохами Гарпине. Или, ещё чего хуже, начнут вопить из-за угла бессердечные малявки: «А историчка с русичкой ку-уу-урят!» От каждого шороха подруги машинально прятали руку с сигаретой за спину.