В детской психике заложилось первое сомнение в справедливости окружавшего меня мира, и я ещё не мог понять всей условности жития и той пропасти между декларируемой правдой жизни и лицемерной и порой лживой её сущностью. Но остался вывод, как бы внутренний, для себя, правда не всегда побеждает. Вторая история связана с физическим оздоровлением, как я этот процесс обозначил для себя. Дело было так. До пятого класса я учился в школе для мальчиков. Естественно девочки учились в школах для девочек. Это был 1953 год. Он запомнился по двум событиям. В этот год умер Сталин, с именем которого ассоциировалось «наше счастливое детство», проблем с концлагерями я не ощущал. Единственное помню, что взрослые, когда собирались по случаю каких-либо праздников или дней рождения, о чём-то шептались, удаляя детей в другую комнату. Второе событие было связано с объединением школ и созданием «смешанного обучения». Таким образом, прежде чем пойти в шестой класс, мне пришлось сменить школу и оказаться в, так называемой, «девчачьей» школе. Никто не спрашивал пожеланий учеников или их родителей, всё решалось где-то наверху в районных отделах народного образования. Я оказался в 34 школе на Плющихе, знаменитой тем, что в начале войны в ней был штаб по формированию добровольческой дивизии москвичей, которые почти все погибли, обороняя Москву от фашистских полчищ практически без оружия и без элементарной бойцовской подготовки. Это было пушечное мясо, но оно позволяло выиграть время, пока кадрированные дивизии из Сибири не подошли к столице. Итак, первого сентября мы с другом, его звали Равиль, оказались в классе, половина учеников которого – девчонки. Единственное, что было демократичным, нам самим предложили выбрать себе соседа или соседку. Конечно, все разбились на пары в старом варианте, мальчики сели с мальчиками, а девочки с девочками. Через два три дня мы определились со своими симпатиями. Нам с другом понравилась одна девочка, как оказалась круглая отличница, и мы написали ей записку с предложением дружить с нами. Отличница проигнорировала наше предложение, и мы стали искать другой объект для дружбы. В тот год поиск успехом не увенчался… С большим страхом я ожидал первого урока физкультуры. Как я и предполагал, я оказался физически слабее даже многих девчонок. Не мог ни разу подтянуться на турнике, сделать кувырок через голову и перепрыгнуть через коня. Сразу скажу, что уже в зрелом возрасте, будучи начальником НИИ КГБ СССР, я получил грамоту за 3-е место по подтягиванию среди молодых офицеров, подтянувшись 26 раз. Но тогда это была моя первая трагедия, во многом предопределившая мою жизнь. После истории с галстуком, я не стремился к откровениям с родителями. Пытался на своём детском уровне разобраться со своими проблемами. Тем более, мне было непонятно, почему родители, сознававшие мою физическую неполноценность, не принимали никаких мер к исправлению ситуации. Может быть, были не известные мне заключения врачей о нецелесообразности физических нагрузок для меня, либо просто элементарные бытовые проблемы не позволяли больше времени уделять моему физическому состоянию. И я стоял перед дилеммой. Смириться с тем, что есть, «забиться в угол» и из него наблюдать с завистью, как более сильные, а значит, и более достойные наслаждаются жизнью. Или попытаться стать сильным, что в глубине души признавалось как нечто нереальное. Но я принял второй вариант. Попросил родителей купить мне двухкилограммовые гантели и стал ими заниматься. С трудом я преодолевал лень и апатию. В школе я по-прежнему был одним из самых слабых. Прошло полтора года. Помогла мне та самая отличница, которая отвергла наше предложение о дружбе, даже не отвергла, а просто не заметила. Как-то на перемене она сама подошла ко мне и сказала, что если моё предложение дружить остаётся в силе, то она согласна. Но дружить не коллективом, как мы предлагали, а именно со мной. Я опускаю те эмоции, которые захлестнули меня, но вернувшись после уроков домой, я занимался гантелями более трёх часов. И так было каждый день, без перерыва. То ли мой крик души был услышан Творцом, надо сказать, что в то время я был вопиющим атеистом, то ли что-то изменилось в системе взаимодействия сознания с физиологией тела, но я быстро стал набирать мышечную массу и силу. Вскоре гантели весили пять килограммов, затем восемь, а в десятом классе я уже жонглировал шестнадцатикилограммовыми гирями. Больше всех в классе я подтягивался на турнике и отжимался от пола. В призывной медицинской комиссии военкомата, которую раньше проходили все юноши, заканчивающие школу, я был определен в военно-морскую авиацию. При небольшом росте, что, видимо, было важно с учетом размера кабины самолёта, я обладал достаточной физической силой, выносливостью и быстротой реакции. С тех пор, выход из стрессовых ситуаций через спортивные перегрузки, именно перегрузки, чтобы не оставлять в голове негативных переживаний, стало моим жизненным правилом. Им я пользуюсь до сих пор, что вызывает недоумение у моих близких родственников, которые не понимают, зачем я себя насилую и рискую здоровьем.
В военно-морской авиации мне служить не пришлось, так как по окончании школы я сразу поступил в Московский авиационный институт им. С. Орджоникидзе. В то время, в 1958 году, это был один из самых престижных вузов страны. Престижней, бесспорно считался ФИЗТЕХ, Физфак и Мехмат МГУ, и, пожалуй, ещё МИФИ. Достаточно сказать, что конкурс на факультет «Двигателей летательных аппаратов», куда я поступил, был 23 абитуриента на место. В группе половину студентов были медалистами, ещё одна треть примерно, как позже выяснилось, были детьми Главных и Генеральных конструкторов ракетно-космических КБ, НИИ и Заводов, а их родители, как оказалось в дальнейшем, преподавали у нас различные спецдисциплины и возглавляли экзаменационные комиссии. Спецдисциплинами в то время назывались секретные лекции по основам проектирования космических летательных аппаратов.
Первые дни студенческой жизни принесли и первую любовь. Позднее, когда неожиданно для себя начал писать короткие рассказы, я написал об этом первом чувстве в рассказе «Любовь без голубей». Как бы в противовес фильму «Любовь и голуби» со счастливым концом. Для того чтобы было понятней, как формировалось моё сознание и некоторые главные ценности по жизни, читатель может познакомиться с этим рассказом. Он опубликован в издательстве ЛитРес.
Студенческие годы оставили неизгладимый след в моей памяти как годы бурного роста самосознания, приобщения к серьёзной западной классике, годы ожесточённых дискуссий о смысле жизни, об искусстве и его роли в воспитании чувств и эстетических идеалов. Это были знаменитые 60-е годы, наполненные свободомыслием, ощущением праздника интеллекта и радостью перемен после сталинских репрессий. Правда, скоро свобода мыслей стала дозированной.
Я помню выставку художников в московском Манеже в 1962 году. Она была посвящена 30-летию МОСХ. Мы с друзьями долго стояли в очереди за билетами, выставка была в центре внимания московской интеллигенции и студенчества. Все ждали новых работ в период, так называемой, хрущёвской оттепели. Впечатление от выставки было необычное, противоречивое, но главное, что бросилось мне в глаза, что соцреализму в чистом его виде, как на картинах Лактионова приходит конец, ну если не конец, то появляется альтернативное искусство с большим проникновением в психологию и драматизм реальности. Я не считаю себя вправе давать оценки работам художников, но могу говорить о своем собственном восприятии. В моём восприятии той выставки главным был вывод, что лакировке действительности пришёл конец. Запомнились три художника, которые потом оказались в центре внимания Никиты Хрущёва и его свиты, посетивших выставку. Но вначале был разговор с отцом. Я рассказывал ему о своих впечатлениях и особенно понравившихся работах Андрея Васнецова, внука известного всем художника, репродукция которого «Три Богатыря» висела в квартире, Павла Никонова и скульптора Эрнста Неизвестного. Отец, выслушав меня, сказал буквально следующее: не спеши с выводами, дождись официальных оценок в прессе, тем более, что выставку намерен посетить Н.С. Хрущев, Генеральный секретарь ЦК КПСС, М.С. Суслов – главный идеолог партии, министр культуры и другие ответственные партийные работники. Буквально на следующий день газета «Правда» вышла с передовицей, в которой хлёстко, в уничижительном тоне был учинён разгром выставки.
