- Да замолчишь ли ты, черт тебя побери!.. С чего ты все это взяла? крикнул он со злобой, приближая лицо к зеркалу. - Замолчишь или нет?
Мать расплакалась.
- Как тебе не стыдно, Туллио, так разговаривать с родной матерью! Да тебя словно подменили... С недавних пор тебя не узнать... И вид ужасный, и характер у тебя испортился... Ты был такой здоровый, упитанный, веселый... А теперь вот стал бледный, как мертвец, и тебе слова нельзя сказать, чтобы ты не накинулся на меня, как дикий зверь...
Эти слова лишь удвоили злобу Туллио.
- Замолчишь ты наконец? Я ничуть не переменился и прекрасно себя чувствую...
- Неправда, ты совсем не такой...
- Замолчи, тебе говорят!.. А еще хочешь, чтоб тебя не обзывали... Только бестолочь может рассуждать так, как ты... - Круто повернувшись, он отошел от зеркала в конец комнаты и стал надевать халат. - И потом, что это ты выдумала насчет какого-то друга? - спросил он. - Кто там меня ждет?..
- Не знаю, - ответила мать, не переставая плакать. - Этот человек сказал, что он твой друг и хочет поговорить с тобой о важном деле...
Брюзжа, Туллио вышел из спальни в коридор. Настроение у него было прескверное. "А ведь мать права, - думал он, - за последнее время я ослабел, изнервничался, раздражаюсь по пустякам". Занятый этими мыслями, он толкнул стеклянную дверь и вошел в гостиную.
Эта комната с массивной светлой мебелью и пустым столом, более чем когда-либо похожая на приемную министерства, была залита солнцем, которое проникало сюда через два окна и освещало толстый слой серой пыли, скопившийся здесь за много недель. Вот уже больше месяца Туллио не приглашал сюда друзей и не вел с ними умных разговоров. У одного окна, ярко освещенный солнцем, которое било ему прямо в морщинистое лицо, сидел Де Гасперис.
Он был по обыкновению в светлом спортивном костюме, но небрит и казался усталым. Когда Туллио увидел его, к нему вернулись все страхи, которые владели им накануне. "Пришел просить денег", - подумал он и твердо решил про себя не давать ничего.
- Добрый день, как поживаешь? - сказал он, подходя к гостю и радушно протягивая руку.
Де Гасперис пожал ее, пробормотав что-то невнятное. Потом оба сели.
- Прости, что я пришел так рано, - начал Де Гасперис тихим и ровным голосом. - Ты спал?
- Да нет же... Что ты! - сказал Туллио. - Как твоя жена?
- Превосходно... Кстати... - Де Гасперис поколебался. - Ты не видел ее?
- То есть как это? - удивился Туллио. - Я видел ее вчера вечером...
- Да, конечно, конечно, - поспешно согласился Де Гасперис. - Я это сказал просто так... Кстати, я пришел просить тебя об одном одолжении...
- Слушаю.
Де Гасперис, казалось, не столько робел, сколько отупел вконец. "Быть может, - подумал Туллио, - он просто пьян с раннего утра". Тот долго ерзал на стуле, щурился от солнца, потом сказал:
- У меня к тебе вот какая просьба: моя жена шьет несколько платьев, а у меня как раз сейчас нет денег, чтобы уплатить. Не можешь ли одолжить мне две тысячи...
- Две тысячи чего?
- Две тысячи лир, - сказал Де Гасперис без смущения, с какой-то забавной твердостью.
Они посмотрели друг на друга. "Вот оно!" - подумал Туллио. И вдруг почувствовал, что Де Гасперис каким-то образом, быть может от самой жены, узнал о том, что произошло между ними накануне в беседке. И теперь, как хороший земледелец, который, засеяв поле, собирает в срок урожай, он пришел получить мзду за новый роман жены. Он ожидал, что Туллио поймет его с полуслова и все будет чинно-благородно, без всяких протестов или - еще хуже - торговли. Это подтверждалось его ссылкой на платья жены. В самом деле, зачем бы стал Де Гасперис говорить о ее платьях, если бы не собирался сыграть на чувствах своего приятеля? И Туллио почувствовал, что у него никогда, не было таких веских оснований быть скупым.
- Мне очень жаль, - сказал он поспешно и встал, - право, жаль, но я ничем не могу тебе помочь.
Де Гасперис принял отказ без удивления, с тем же непроницаемым видом, с каким высказал свою просьбу.
- У тебя нет денег или ты просто не хочешь мне дать? - спросил он, тоже вставая.
- У меня нет, - ответил Туллио. Слова ему ничего не стоили, и поэтому он охотно пустился в объяснения: - Видишь ли, дорогой Де Гасперис... Я не богач; как ты сам можешь убедиться, мы с матерью живем очень скромно... Две тысячи лир в наше время большие деньги... К тому же отчего бы тебе не попросить портниху подождать?.. Эти люди привыкли, чтобы им не платили.
Де Гасперис, казалось, не слушал его. Он словно мог думать только об одном и как будто боялся, что если заговорит о другом, то погрязнет в разговорах и упустит главное.
- Значит, не можешь дать? - повторил он.
- Нет, честное слово, не могу.
Де Гасперис кашлянул в руку, глядя красными, глубоко запавшими глазами в окно, откуда струилось яркое солнце.
- Тогда одолжи мне сто лир, - попросил он, не оборачиваясь к Туллио.
И Туллио понял, что общими разговорами тут не отделаешься. Нужно отказать резко и решительно.
- Мне очень жаль, - сказал он, опуская глаза и разглаживая складки халата, - но и сто лир я дать не могу.
Де Гасперис закурил сигарету и долго молчал.
- Эти деньги нужны мне позарез, - сказал он, как всегда, тихим и непроницаемым голосом.
- Мне очень жаль, но никак не могу.
Наступило долгое молчание. Дым от сигареты Де Гаспериса завивался длинной голубой спиралью, которая постепенно раскручивалась и растворялась в залитом солнцем воздухе.
- Моя жена просила передать тебе привет, - сказал вдруг Де Гасперис и пошел к двери. - Мы оба извиняемся за то, что произошло вчера вечером... Звони.
Он сказал еще несколько слов в этом же духе и вышел в коридор.
Дверь в соседнюю комнату быстро захлопнулась - это подслушивала мать.
- Так ты живешь с матерью? - спросил Де Гасперис. И, не дожидаясь ответа, вышел на площадку, тихонько затворив за собой дверь.
Оставшись один, Туллио облегченно вздохнул и заперся в ванной, в уютном полумраке. Белая ванна была на три четверти полна зеленоватой неподвижной воды. Вода была горячая, над ней змейками вился пар. Туллио с удовольствием разделся, залез в ванну и стал потихоньку приседать, чтобы продлить приятное прикосновение горячей воды, а потом наконец лег, так что из воды торчали только голова и руки. Он замер, наслаждаясь. Никогда еще эта комнатка с почерневшими закопченными стенами, с расшатанным унитазом, мрачная и сырая, никогда еще эта грязная и вонючая комнатка, куда приходили купаться и по нужде, не была так мила его сердцу, как теперь, когда ему надо было защищать свой покой и свои деньги от неутолимой жадности других людей. Время словно замерло, его отмечали лишь капли, падавшие из крана в воду. Замерли и все заботы под действием благодатной теплой влаги. Как мог он бросить на чашу весов свое милое благополучие ради какой-то Де Гасперис? И он почувствовал, что теперь с ней покончено всерьез, что это был лишь перебой в спокойном и ровном ритме его жизни. Разрушив корыстные надежды этой настырной женщины, он вернулся к милым привычкам, вкусной еде, обеспеченным друзьям, которые не просят денег в долг, к простым и покорным женщинам, которые довольствуются красивыми словами. Де Гасперис же нужны шубы из дорогого меха, драгоценности да еще, неизвестно для чего, ореол беззащитной невинности, на которую якобы кто-то посягает. Пусть этому верит наивный мот Варини, а он на эту удочку не попадется. Ведь теперь ясно, что супруги Де Гасперис сговорились и действуют по хорошо продуманному плану, чтобы вытянуть из него, как и из тех троих, побольше денег. При одной мысли, что такой план могли попытаться осуществить, кровь бросилась ему в голову и он пришел в ярость. Так он провел утро, обуреваемый этими мыслями, что не мешало ему тщательно заниматься своим туалетом.
