Я НЕ требую продолжения банкета. Я – мясо НЕ вполне пригодное для пищи и НЕ прошусь за борт. Я НЕ люблю запах напалма по утру. Ложка ЕСТЬ! I WON'T be back.
Уходя, я найду в себе силы плюнуть тебе в лицо осколками своего сердца. Так я себе это представляю. Но ничего не могу поделать с надеждой. Я верю, узнав, что можешь потерять меня навсегда, испугавшись этого, ты улыбнешься, нежно обнимешь меня и скажешь: – Малыш, прости меня. Я вел себя как тупой идиот. Теперь все будет по-другому. И вообще, знаешь? Мне кажется, это начало прекрасной дружбы.
Комментарий №21
Телевизор:
«Может быть, вы слышали, что сейчас существует такая социальная мода – называть меня зомбоящиком. Не могу сказать, что я в восторге от такой популярности. К тому же, прозвище кажется мне несправедливым. Если я – зомбоящик, то чем по той же логике являются другие неотъемлемые элементы быта современного человека, включая инфраструктуры транспорта, питания и торговли? Зомбокатафалками, зомбохарчевнями и зомботоржищами! А человек тогда выходит не человек вовсе, а зомбо… зомбозомби!»
Джанк №21: Зрелища
Кровь христова меня еще ни разу не подводила. Покровительство мертвецов могущественно. Поэтому я своевременно говорю «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания».
Услышав историю громкого поэта, опечаленного смертью возлюбленной, я пытался научиться говорить прощай. Ведь этот поэт, находясь на пике славы, положил единственный рукописный сборник своих стихов в могилу девушки. Некоторое время спустя, когда новые стихи поэта проваливались, заглушая друг друга треском подломившихся досок, он решился. Вскрыл гроб и извлек на свет тетрадочку, концентрат боли, скорби и любви. Опубликованный, этот сборник стал последним гвоздем, утянувшим его поэтический гроб вместе с самим поэтом, живым мертвецом, в пучину забвения. Представляю себе его посмертные мысли – крысы, грызущие собственные хвосты не ради остроты чувств, но для пропитания.
И это надо было такому случиться, чтобы один человек на миллион рождался с обостренным чувством смешного, а потом писал критические отзывы о своих собутыльниках в духе «было честью познакомиться с его учителем, теперь я знаю, кого проклинать».
Потяни за веревочку, не бойся, дверь не закреплена на петлях. Она откроется, выпадет наружу и придавит тебя. Будет так же весело, как в мультфильме, где персонажи, получив по голове сорвавшимся с тросов роялем, превращаются не в расквашенную тыкву, лопнувший шарик, сочащийся клюквенным морсом, или кожаный мешок, пропоротый осколками костей, а в чудный блин с коротенькими ножками и удивленно хлопающими глазками.
В отличие от кинематографа, где руки-ноги летят в феерических брызгах, кожа срывается с тела скользкой перчаткой, а головы катятся к ногам, застыв взглядом и слабея ртом, китайская пытка оказывается трудом длительным и напряженным. Каждый надрез, помимо мучительности и жестокости отделения живых тканей, ни в коем случае не должен привести к смерти. И зрелищность тут постольку поскольку. Она осязаема лишь через сопереживание тому, что человек после отсечения носа и второго уха превращается в окровавленный кусок мяса с чернеющим и булькающим провалом рта.
Страсти христовы не в том, чтобы с ужасом наблюдать, как палки, кнуты, плети, камни и гвозди делают из тела агонизирующий сгусток чего-то красного, а в том, чтобы заставить смотрящего попытаться примерить такой костюмчик на себя. Вот где ужас-то!
Или другая история. В конце двадцатого столетия некто укрылся от урагана в собственном доме. За окном творилось настоящее светопреставление. Ливень затопил улицы, порывы ветра гнули деревья, ломали их с оглушительным треском. Некто (как я себе это представляю) сварил кофе, включил телевизор и укутал ноги пледом. Он усмехался в безусую губу и наслаждался уютом квартиры, убаюканный очевидной разницей между тем, что внутри нее и снаружи.
Ближе к десяти часам вечера (хоть и был июнь месяц, из-за непогоды стемнело рано), ветер сломал очередное дерево, растущее под окном нашего персонажа. Тот же ветер направил отделившийся от корней ствол прямиком в оконное стекло. Возможно, треск расщепляющейся древесины, взметнувшиеся занавески и звон разбитого стекла успели напугать персонажа, но через мгновение страх исчез вместе с его жизнью. Крошечный стеклянный осколок пролетел всю комнату и с хирургической точностью перерезал сонную артерию человека.
Горькая ирония произошедшего заключается в том, что ураган, погубивший в городе сотни деревьев, смявший и перевернувший десятки машин и разбивший бессчетное количество окон, забрал единственную человеческую жертву. Парадокс, как если бы упавшая на город бомба разрушила единственное сооружение – бомбоубежище. Так не лучше ли заранее оставить побольше незавершенных дел, положить все, что есть в могилы близких, вырезать бритвой на запястье какую-нибудь остроумную чушь и поверить в силу, окрыляющую падающие с крыш кирпичи, черепицу и куски штукатурки?
Подальше положишь поближе возьмешь. Но никто не говорит, что в любом конкретном случае ты возьмешь то же самое, что положил. Во время пути собака могла подрасти. Вот бы подрасти настолько, чтобы жизнь разошлась по швам, как старая школьная форма, оглушив всех треском ниток и обдав градом сыплющихся пуговиц.
Комментарий №22
Генератор случайных чисел:
«Три-пятнадцать, десять-двадцать! Семь-сорок возле бани! Знак мой шесть-шесть-шесть! Плюс сто-пятьсот! Триста – счастливый номер тракториста! Тридцать восемь попугаев и еще одно попугайское крылышко, но крылышко можно не считать! Одиннадцать – барабанные палочки! Двадцать два – гуси-лебеди! Двадцать один – очко! Тринадцать – чертова дюжина! Шестьдесят девять… убейте меня, я так больше не могу. Убейте! Умоляю, убейте меня!!!»
Джанк №22: Батончик
Луна утонула в луковой отрыжке твоих зеленых глаз. Это газ поднялся из глубин тебя, испортил воздух и угас. Простым методом сравнения, раскладывания на чашечках весов можно вычислить, чья душа вознесется к небесам, а чья переломит с хрустом спину верблюда. Игольное ушко с застрявшим в нем верблюдом скрывается под зеленым игорным сукном. Это твое ушко, на него лукавый уже нашептал ответ. Если заранее знаешь, что любая твоя ставка будет бита и проиграет, разве не стоит поставить на то, что по твоему мнению проиграет? Это аутотренинг, программирование на проигрыш. Неизбежность с одной стороны, необратимость – с другой. Единственный положительный момент – повторяемость опыта. Продолжай, войди в ритм, получи удовольствие.
Посмотри на девушек совершающих утреннюю пробежку. Их упругие попы обтянуты шортами, груди свободно мечутся под майками в такт движениям локтей. Раскрасневшиеся лица сосредоточены. Взгляды устремлены вдаль. Бусины наушников задают ритм дыханию. Как тебе нравятся эти девушки? Что ты о них думаешь? Они прекрасны, но в тебе как всегда нет места для кого-то, кроме себя. И таков ты – мужчина, отец, царь?
Что, череп изнутри давит? Мозгов дохуя? Ну, конечно, полная голова. Как ты в нее ешь и пьешь – не понятно. Вот сходи-ка на рынок. Поговори там с бабушками. Поинтересуйся, почему космонавтов сейчас девки не хотят. Чем солдатики юные им не милы? Какой длины должна быть юбка? Хорошо ли шлюх замуж берут? Что в кисете-то? Почем мослы нынче? Поспрашивай, давай. А потом предложи сумочку поднести. Приготовься, сумка будет набита кирпичами и толченым стеклом. Твое недоумение от полученных ответов легко спишется на дряблые мышцы, хилую хватку, алкоголизм и скуренную угашенность.
Укради в магазине шоколадный батончик. Тихонько так спрячь его в карман. Замешкайся на выходе, стреляй глазами, оборачивайся и спотыкайся. Пусть хоть один человек поверит, что тебе действительно захотелось украсть этот дерьмовый батончик. Когда тебя будут бить, плач, раскаивайся, канюч. Скажи, что хотел. Хотел заплатить. Стыд, божемойбожемой, какой стыд и позор. А если кто узнает? Соседи, родные, стыд и позор. Размазывай сопли, плач. А потом схвати стул и сломай его о голову охранника. Разбей кулак о челюсть второго охранника. Встань перед камерой видеонаблюдения и сожри улику, доказательство твоего позора. Батончик. Теперь ты его заслужил. Да, перед уходом не забудь оплатить батончик. Сдачу оставь кассиру.
