— Все пропало! — простонал он. — Этот дьявол бесследно исчез!

— Сэр, он здесь! — почтительно доложил негр, ставя и перед ним шерри-коблер.

— Как? Здесь?!

Через мгновение Джек, и долговязый арканзасец обнимали друг друга. А затем совершился акт обмена чемоданов.

— Удружили же вы мне, сэр! — ворчал адвокат. — Подсунули мне ваш дурацкий чемодан и схватили мой чемодан с драгоценнейшими бумагами и книгами! Как это вас угораздило!

Джек схватил свое сокровище и, благословляя судьбу за то, что рассеянный адвокат, которого он накормил окурками, остался рассеянным до конца и не обратил должного внимания на содержимое чемодана, побежал снова к трамваю.

Он уже опоздал на двадцать минут. Лиззи, вероятно, уже давно ждала его в парке.

Она в самом деле ждала его.

Если горе не красит человека, то счастье, а в особенности, такое сверкающее всеми цветами радуги счастье, как любовь, втройне красит его. Лиззи была недурна собой, но сейчас она выглядела настоящей красавицей. Так, по крайней мере, показалось Джеку. Он вспомнил Фата Моргану и компрометирующие подробности их знакомства и невольно сравнил ее с Лиззи. Родственница Пирпонта была тоже неплоха, но все-таки какое же сравнение! Там уже пожившая, эксцентричная, свысока относившаяся к Джеку шальная бабенка, а здесь расцвет молодости, свежести, честной и милой простоты. И как счастлива была эта худенькая, болезненная девушка, замученная работой и хроническим недоеданием! С каким наивным восторгом глядела она на Джека. Джек ясно чувствовал, что он теперь для нее все: брат, отец, покровитель, защитник — и, наконец, просто самый близкий и любимый — о, да, горячо любимый человек!

У него сладко забилось сердце, когда он увидел под деревьями ее худенькую, скромно одетую фигурку. Вот уже, именно: «Лиззи гуляла по лесу, бум, бум!» Правда, не по лесу, а по парку, но это все равно!

— Здравствуй, Лиззи! — сказал он девушке, беря ее под руку. И, не в силах удерживаться от распиравшего его чувства собственности (чемодан был у него в руке) — он тут же прибавил: — Я богат, Лиззи! Я страшно богат!

Она засмеялась, радуясь его радости, и прижалась к нему, ничего не говоря.

— Я немножко не так выразился, Лиззи, — продолжал он. — Не я богат, а мы богаты. Ведь у нас теперь все общее, не правда ли?

Лиззи густо покраснела, смущенная. Джек вдруг сообразил, что он, кажется, предупреждает события. Но его словно подхватило что-то и понесло, закусив удила, как пришедшая в азарт лошадь. И, уподобившись египтянам, которые объясняются в любви на площадях и в иных людных местах, Джек произнес нижеследующую, не совсем складную фразу:

— Дело в том, Лиззи, что я, кажется, собираюсь жениться… И ты, надеюсь, понимаешь, в чем тут дело?

Лиззи от радости не совсем поняла. Но глаза у нее засияли, как самые драгоценные алмазы. Она робко попросила разъяснений.

— Я окончательно решил жениться, Лиззи! — разъяснял Джек. — Какого черта! я так ужасно богат, и так люблю тебя… Впрочем, какой я, однако, идиот. Я не сказал тебе самого главного… Ведь я не сказал, на ком я собираюсь жениться…

Но этого объяснять, пожалуй, было уже и не нужно. Теперь Лиззи поняла… Она смутно поняла это еще вчера, но только никак не ожидала, что это выльется в ясную форму так скоро!

Джек и сам не ожидал этого… Все это произошло, словно по вдохновению. Но теперь он сам был рад, что все выяснилось и определилось. Теперь, в самом деле, оставалось только жениться на Лиззи, а за счастьем остановки уже не будет!

— Постой, Лиззи! — вдруг остановился он. — Я совсем забыл тебя спросить. Как же ты устроилась? Ты переехала оттуда, из этого гадкого дома?

— Да, переехала. Но только в том же доме. Я наняла отдельную комнату. Целую комнату, Джек! как настоящая леди! И очень дорогую… (при последних словах Лиззи густо покраснела). Хотя у меня все-таки осталось много денег… Вот, они тут все!

Джек поморщился… Опять этот кошмарный дом… Эти женщины никогда не умеют распорядиться по-настоящему! И чего скаредничать?

— Ну, это уж я сам устрою, Лиззи! — решил он. — А теперь поедем к тебе!

В битком набитых домах рабочего предместья, где обитают перегруженные трудом люди, всегда найдется несколько десятков праздных и, обычно, пьяных людей. Они бесцельно толкаются у ворот, или курят целыми часами у лестниц, или, высунувшись из окон, созерцают грязный двор, занимаясь от нечего делать натравливанием мальчишек друг на друга, или какой-нибудь несчастной и голодной собаки на столь же несчастную и голодную кошку. Это далеко не всегда безработные. Обычно это прирожденные трутни, живущие на содержании жен и пропивающие в соседних пивных их заработки. А так как женский труд не всегда бывает достаточен для того, чтобы прокормить таких «джентльменов», то последние не прочь кое-что раздобыть предосудительными способами… У большинства из них общие типичные черты: опухшие, блаженные или зверские, смотря по обстоятельствам, физиономии, колеблющаяся, неуверенная, как у трансатлантического корабля, походка и цветистое красноречие, чрезвычайно быстро переходящее в не менее красноречивую и цветистую ругань…

Джек и Лиззи имели неосторожность подкатить к дому на автомобиле. Богатый Джек счел излишним на этот раз месить грязь от железной дороги до трущобного квартала, а, главное, ему до смерти захотелось прокатить на шикарном автомобиле Лиззи, которая никогда в жизни еще не испытывала этого удовольствия. И само собой разумеется, что прибытие этих богатых и знатных лиц произвело не только в том доме, где обитала Лиззи, но и в соседних домах большую сенсацию.

Праздные, распухшие люди с трубками в зубах окружили автомобиль. Ребятишки облепили его с разинутыми ртами, созерцая приезжих почти с ужасом. Из окон высовывались изумленные женские лица. Некая миссис, только что принявшаяся дубасить непокорного сына, застыла от изумления на месте, и сын избежал заслуженного наказания… Джек имел неудовольствие заметить здесь и того верзилу с четырехугольным лицом, который прикуривал у него… Верзила, узнав Джека, немедленно куда-то скрылся. Приятель же его, желтолицый, черноволосый человек с плоским носом и косыми глазами — явный китаец — наоборот, приблизился к Джеку и на своем детски-сюсюкающем языке клянчил милостыню, не отрывая жадных глаз от блестящего желтого чемодана, с которым Джек ни на секунду теперь не расставался. Подошел еще какой-то гигантский и тоже распухший негр и также просил: «Масса, дай зелененькую!» (В Америке кредитные билеты имеют одну сторону зеленого цвета, независимо от их достоинства). Джеку стало немного жутко. В особенности тягостное впечатление, неизвестно почему, произвел на него китаец. Вероятно, те же чувства испытывала и Лиззи, потому что она съежилась и шепнула своему спутнику:

— Пойдем скорее!

Джека одолевала филантропия. Ему ужасно хотелось начать сейчас же оделять деньгами всех окружающих — мальчишек, девчонок, женщин, мужчин — невзирая даже на их красные носы и распухшие физиономии. Он вспомнил, конечно, и о жалкой м-сс Хованской… Ничего! Теперь эта бедная женщина уже не будет бедствовать! У Джека найдется для нее достаточное число «зелененьких»!

Лиззи нетерпеливо тянула его, и они втроем — Лиззи, Джек и чемодан (Джеку положительно, казалось, что чемодан с заключавшимися в нем сокровищами — какое-то особое живое существо, наделенное большим могуществом) вступают в темные дебри трущобных коридоров. За ними увязывается несколько человек, и Джек при всей своей рассеянности замечает, что всеобщее внимание привлекает, главным образом, его желтый приятель, крепко и как будто даже пугливо прижимающийся к Джеку…

Лиззи живет теперь во втором этаже. Это очень удобно. Не нужно, по крайней мере, подыматься высоко по противным лестницам… У ней маленькая отдельная комнатка. Отдельная, в сущности, только по названию, так как она отделена от других комнат тонкой перегородкой, немногим отличающейся от простой занавески. Лиззи наняла комнату с мебелью, но уже успела купить свое собственное хорошенькое зеркальце, пышное розовое одеяло и новенькую швейную машину. Это не роскошь, а необходимость: старая уже отказывалась служить. Джек с умилением и некоторой снисходительностью смотрит на эту машинку: к чему она?