Если это и неправильно, я хочу всегда это неправильное разделять вместе с ней. Я испускаю низкий гортанный стон и, схватив ее под ноги и спину, поднимаю девушку на руки и несу в спальню.

— На хрен эту пластиковую оболочку, — говорю я ей, ненавидя саму мысль о том, чтобы использовать презерватив для защиты моей кожи. Я хочу ласкать все ее тело, как она предлагает. — Перспектива, что ты носишь под сердцем моего ребенка, наполняет меня счастьем.

Ее глаза начинают светиться от счастья, и она обнимает меня за шею.

— Правда?

— Нет ничего, чего бы мне хотелось сильнее,… если ты сама готова к этому.

— Будь это кто-то другой, я бы сказала, что не уверена. Но с тобой… — она испускает вздох и протягивает руку, чтобы гладить меня по щеке, пока я кладу Николь на постель. — Но с тобой я хочу всего.

— Ну, раз так, покажи мне, как целоваться.

Она приподнимается в постели, не спуская с меня глаз. Как только я усаживаюсь на край кровати, она залезает ко мне на колени и, расставив ноги, садится верхом на меня. Я напрягаюсь, потому что понимаю, что, если она начнет тереться своим влагалищем об меня, я могу потерять тот слабый контроль, который у меня еще остался. А Николь лишь улыбается и, обхватив руками меня вокруг шеи, наклоняется ко мне. Она трется носом о мой, а после этого прижимается губами к моему рту. Этот поцелуй воздушно легкий, сладкий и приятный,… до тех пор, пока она не засовывает язык мне в рот. Тогда все мое тело начинает полыхать огнем от желания, и я обвиваю ее руками, издавая низкие гортанные стоны, как только ее гладкий маленький язычок принимается набрасываться на мой.

Мне все больше и больше начинают нравиться люди.

Мы ловим уста друг друга снова и снова, переплетаемся языками и исследуем, пока я уже не уверен, где начинается ее рот, а где мой. Когда она отстраняется от меня, я чувствую укол утраты и немедленно наклоняюсь, желая еще больше насладиться ее вкусом. Она принадлежит мне, и я намерен обладать ею, каждой ее частичкой, и неутолимый голод призывает меня еще больше прикладываться губами к ее рту.

По крайней мере, я делаю это до тех пор, пока она, тяжело дыша, кладет руки мне на грудь и начинает развязать завязки спереди моей туники.

— Я никогда раньше не занималась сексом, — затаив дыхание, заявляет она мне. — Меня похитили, когда мне было двенадцать, и Леандра никогда не позволяла никому надругаться надо мной. Так что я… ну, я буду не очень хороша в этом.

— Если ты будешь в этом хоть наполовину так же хороша, как целуешься, я буду самым счастливым мужчиной на Кассе.

Застенчиво наклонив голову, Николь хихикает, пока раскрывает воротник моей туники, и тогда она прижимается своими губами к моей шее.

— Останови меня, если захочешь, чтобы я прекратила.

Остановить? Я хочу, чтобы она делала все, что угодно, и все, о чем она мечтала.

— Я весь твой, делай со мной все, что хочешь, — говорю я ей хриплым голосом. — Прикасайся ко мне, как тебе нравится.

Николь поднимает на меня глаза и улыбается, затем отклоняется назад, чтобы встретиться со мной взглядом.

— Ты уже занимался сексом?

— Давным-давно, — признаю я. — Когда был солдатом. Мы ходили в… бордели, — я даже думать сейчас об этом не хочу, потому что, когда я это делаю, мне вспоминаются там работающие циничные женщины, и представляю себе мою Николь в таком месте. Одна мысль об этом приводит меня в бешенство и делает немного беспомощным, и я крепче прижимаю ее к себе. — Хотя не очень долго и никогда потому, что мне кто-то был небезразличен.

— Следовательно, мы оба в этом деле новички, — говорит она, и у меня душа болит от того, насколько она сладкая. Николь снова наклоняется ко мне и прикусывает мое горло. — Давай пообещаем, что постараемся доставить друг другу удовольствие. Ну, чтобы кончить одновременно.

Я не уверен, что понимаю, как это происходит таковым образом, но возможно у людей все по-другому. Несмотря на это, сама идея мне очень даже нравится.

— Что ж… хорошо, — с этой мыслью я кладу руку на воротник ее туники и неумело копошусь в застежках, гораздо более нарядных, чем на моей одежде. Когда у меня ничего не получается, я наклоняюсь и снова ловлю ее губы, будучи уже пристрастившимся к поцелуям.

В мгновениях между соединений наших губ она задыхается, и ее руки двигаются вверх-вниз по переду ее туники, расстегивая декоративные застежки. Я прикасаюсь к ней по всему ее телу, с нетерпением дожидаясь, когда она раскроет для меня свою обнаженную кожу. Я вспоминаю ту ночь, когда видел, как она купается, и мой голод к ней лишь усиливается.

Глядя на меня пристальным взглядом, она откидывает назад тунику, обнажая свою грудную клетку. Ее груди покрыты широким тканевым бандажом, который их сильно стягивает. Никогда раньше я не видел ничего подобного.

— Они… они причиняют тебе боль?

Николь трясет головой.

— Просто они намного больше, чем у большинства женщин месакка. Мне нужна дополнительная поддержка, — ее щеки прямо горят. — Поэтому на видном месте я обхожусь без прыжков.

— Я… был бы не прочь посмотреть, как ты прыгаешь, — признаюсь я, а затем поднимаю руку, чтоб обхватить ладонью одну, покрытую бандажом. Она под моей рукой ощущается такой мягкой и захватывающей, и я тяну бандаж вниз, желая увидеть больше. Когда бандаж опускается, груди у нее начинают покачиваться, и тогда я теряю дар речи, увидев их щедрость. Она и правда там очень полная и пышная, с темно-розовыми, крошечными сосками на бледных, сливочных холмиках. Я провожу большим пальцем по кончику одного из них, и он напрягается.

Николь задыхается, ее пальцы впиваются в мою тунику. Она принимается раскачивать бедра поверх моих, влагалищем прижимаясь к моему члену.

— Красивые, — бормочу я, лаская ее груди. Я дразню один, а потом другой, играя с ними, добиваясь, чтобы ее соски напряглись до жестких точек. Каждое прикосновение моих пальцев к ее плоти заставляет ее хныкать, а ее тело передо мной двигается, пока она не начинает вращать бедрами по кругу поверх моих, прижимаясь к моему члену в то время, пока я ласкаю ее.

— Возьми меня в рот, Эмвор, — просит она. — Я хочу почувствовать твой язык на моих сосках.

Мой язык на них? От одной только мысли об этом я начинаю рычать от потребности. Мне нравится эта мысль. Я заключаю ее в свои объятья и разворачиваю наши переплетенные тела назад, пока она не оказывается в постели, лежа на ее спине, а я на ней. Вот так я вижу, как ее груди покачиваются очаровательным образом, как она и говорила, а ее волосы рассыпаны по постельному белью. Роскошно. Я практически дрожу от желания, когда разрываю на ней одежду, желая увидеть больше ее кожи.

Когда ее туника полностью раскрыта, я наклоняюсь вниз и трусь лицом об изгиб одной груди, а затем пробую ее на вкус своим ртом.

Девушка испускает вопль, и ее руки зарываются в мои волосы, прежде чем тянутся к моим рогам. Испустив очередное чувственное хныканье, Николь хватается за них и прижимает мою голову к себе, когда я начинаю пировать на ее грудях, точно так же, как я обращался с ее ртом — лаская их дразнящими движениями моего языка, затем посасывая их кончики, словно они ее язык, а мы в очередной раз целуемся.

Николь нравится это. Она корчится подо мной на постели, извивается и стонет.

Мой разум аж лихорадит от всего того, что я могу сделать с ее телом. Если она в таком восторге от моего рта на ее грудях, каково будет, когда я попробую на вкус ее влагалище? У меня аж слюнки текут при одной мысли об этом.

— Раздвинь для меня свои красивые бедра, — требую я. — Я хочу попробовать тебя на вкус и там.

Я без ума от ее тихого смеха, в то время как она тянется к поясу своих штанов, пока я занимаюсь своей туникой, стаскивая ее с себя. В спешке я разрываю один из швов, но мне плевать. Единственное, что меня волнует, так это сладкое маленькое тело Николь под моим. Хочу почувствовать ее кожу своей собственной.

Зачем я вообще сопротивлялся мысли о ней, как о своей жене? До сего момента я лишал нас обоих этих удовольствий. Больше никогда.