– Ивата, мы же не виделись с тех пор… с несчастья. Я только хочу сказать, что мне жаль. Черт, мне так жаль! Я не знаю, что еще сказать.

Шульц опустил свою тяжелую лапу на плечо Ива-ты, который отвел от него взгляд и уставился на солнечные струны, проникавшие сквозь листву камфарного дерева. Под его кроной девушка читала книгу, лениво поводя на ветерке босыми ступнями.

– Не стоит говорить об этом, Дэйв.

Шульц с готовностью закивал:

– Конечно, конечно. Просто я так рад тебя видеть, Кос.

Ивата открыл сумку и положил на стол папку. Дождавшись, когда официантка поставит кофе на стол, он открыл ее. Шульц вытаращился на него:

– Только не говори, что снова работаешь.

– Мне нужна твоя помощь.

– Почему мне не верится, что ты притащился сюда только из дружеских побуждений?

– Потому что ты слишком умен.

Улыбка Шульца померкла.

– Нет, серьезно, ты уверен, что готов? Может, тебе стоило немного подождать…

Ивата поднес к глазам друга снимок и понял, насколько черное солнце поглотило все мысли Дэвида.

– Сукин ты сын.

Ивата ухмыльнулся. На снимке солнце казалось особенно черным на белом фоне.

– Чем оно нарисовано?

– Углем. Убийца заставил жертву нарисовать это пальцем, а потом вырвал его сердце. У меня с собой есть другие фотографии.

Шульц вздохнул и посмотрел в небо, уже иссиня-багровое.

– Что ты хочешь узнать?

– Первое: это символ или знак? Второе: что он означает?

Шульц закатил глаза:

– Кос! Я спец по семиотике, а не Эркюль Пуаро, мать его.

– Я из кожи вон лез, чтобы меня сюда послали. Не могу я вернуться с пустыми руками, Дэйв.

– Твои проблемы. – Он снова вгляделся в снимок и, качнув головой, сдался: – Ну хорошо.

– Ты отличный парень, Дэвид.

– Я бы назвал тебя бездушной сволочью, но таков ваш национальный характер.

Ивата и Дэвид Шульц сидели на скамейке в окружении красно-зеленых холмов. Где-то внизу мерцал огнями Киото, словно намеревался согреть своим светом округу.

Городские огни, как прекрасны они.

– Местечко класс, – сказал Ивата.

– Я прихожу сюда, когда мне нужно проветрить голову.

– Ну и как, помогает?

– Да, иногда.

– Лучше «Питтсбурга»?

Дэвид расхохотался.

– Слушай, ты читал Дзюнъитиро Танидзаки?

Ивата кивнул.

– Эми дала мне его книгу. Там есть одна строчка, которая не идет у меня из головы: «Красота заключена не в предметах, но в игре тени и света, созданных ими».

– «Похвала тени», – сказал Ивата.

– Она вертится у меня в мозгу, не знаю почему.

– Я понимаю, о чем ты.

Шульц устало улыбнулся и протянул руку:

– Тогда валяй. Показывай свои сраные фотографии.

Ивата снова открыл сумку и передал другу папку со снимками. Шульц медленно перебирал их; его лицо лишь слегка подрагивало. Теперь он осмотрел изображение солнца со всех ракурсов, а также оценил его положение относительно изуродованного тела Цунемасы Канесиро. Наконец он снова вложил их в папку и опасливо отдал Ивате.

– Как ты можешь привыкнуть к таким вещам?

– Я просто скольжу по ним взглядом.

– Но, Кос, – он указал на стопку кошмарных снимков, – ты уверен, что готов этим заниматься? Ведь у тебя самого случилось…

Ивата выставил вперед ладонь:

– Дэйв, прошу тебя. Не надо.

Шульц кивнул:

– Ладно… Ладно.

– Спасибо.

– Ты спросил, символ это или знак. Я думаю, что символ. – Он показал на предупреждающий знак у самого края скалы. – Видишь ли, знак указывает: «стой», «иди», «езжай» – и так далее. А символ, напротив, представляет некую идею, процесс или физическую сущность. Здесь главное слово – представляет. Символ представляет нечто иное, нечто за пределами видимого, тогда как знак означает то, что означает. Христианский крест означает не мертвеца на кресте, он означает жертвенность, веру, надежду и так далее – иными словами, религию. Знак решает за тебя, а символ предлагает тебе подумать – абстрактное против конкретного, я бы сказал.

– Значит, ты не думаешь, что черное солнце дает прямой приказ или предупреждение?

– Я могу лишь догадываться, но не думаю, что убийства как таковые что-то означают. Каков бы ни был замысел убийцы, мне не кажется, что убийство семьи было его конечной целью. Символ может означать, что убийства – это лишь начало. Исходная точка чего-то другого.

– Говоришь, убийства… каким-то образом подчинены черному солнцу?

– Кос, я думаю, они принадлежат ему. Скорее всего, убийца тоже. Кто его знает, дружище. Реальность – для выживания, но фантазия – для жизни.

Сумерки давно растворились; теперь друзей окружала холодная ночь, над головами повис серп луны.

– Ты спросил, что оно означает. А это вопрос на миллион долларов, понимаешь? – фыркнул Шульц. – Черт возьми, да это все равно, что спросить математика о значении нуля. Хочешь, чтобы я начал от печки?

– Неважно, лишь бы я понял.

– Ну ладно. Я так понимаю, ты ищешь убийцу. Скорее всего, одержимого черной символикой. Черное солнце можно трактовать как отсутствие света – и это для него абсолют, как конец жизни, вечная тьма. Сатана и все такое. Символ черного солнца традиционно тесно связан с оккультизмом, не говоря уж об эзотерическом нацизме.

– Каком нацизме?

– Черт, надо было пойти в какой-нибудь кабак. Я не знаю, насколько ты хочешь во все это углубиться, но речь идет о полурелигиозной, мистической ветви нацизма, возникшей в 1950-х годах. Его адепты рассматривали черное солнце как мистический источник энергии, способный возродить арийскую расу. Существует целая литературная традиция, связывающая арийскую расу с черным солнцем. В «Теософии» Елены Блаватской говорится о «центральном солнце». Для древних греков Гиперборея была местом, где обитал «народ за северным ветром». По другим толкованиям, это и есть место обитания древней арийской расы. Да, Гиммлер был большим поклонником идеи «Ура-Линда», которую иногда называют «Нордической библией» и часто цитируют в дискуссиях по эзотерике и «литературе Атлантиды». В любом случае Гиммлер участвовал в перенесении древнего «арийского символа» в Вевельсбургский замок⁸. Думаю, ты знаешь, что он выбрал. Впрочем, все это сто раз описано.

Шульц наглухо застегнул куртку и уставился вдаль, на горизонт.

– Ты упомянул, что семья была корейская, «из чужаков», и наверняка думаешь, что тут может иметь место расовая ненависть или комплекс расовой чистоты. Я не могу с уверенностью утверждать, что именно символизирует черное солнце, но, безусловно, можно допустить и нацистский след. То есть твой убийца может запросто оказаться тупым сатанистом или фундаменталистом.

Шульц почесал небритый подбородок и продолжил:

– Кос, мы говорили лишь о прошлом веке. Тебе нелишне знать, что символ черного солнца так или иначе присутствует во всех культурах древности. У египтян, у шумеров, у ацтеков… Это священный символ, связанный с мифами о рождении мира, апокалиптическими легендами и так далее. Но об этом больше расскажут историки. А я, пожалуй, поведал тебе все, что знал. Но могу дать что-нибудь почитать.

– Дэвид Шульц, это было блестяще.

Они вернулись в машину и поехали в темноте, не разговаривая, краем уха слушая репортаж по радио о растущем в Японии спросе на услуги по уходу за пожилыми людьми и о сокращении рождаемости. Ивата ехал не спеша, весь погруженный в мысли о черных символах. У ворот колледжа Шульц открыл дверцу машины; в салоне зажегся свет.

– Я позвоню тебе, если попадется что-то любопытное. И в следующий раз приезжай, пожалуйста, без трупов.

Они коротко обнялись. Шульц вылез из машины, потом повернулся и просунул голову в окошко.

– Макс Вебер сказал, что человек – это животное, запутавшееся в паутине символов, которую он сам же и сплел. Знаешь, что я думаю? Тот, кого ты ищешь, запутался в черном солнце. Для него это не просто символ. Думаю, для него это весь мир. Он им живет и дышит.