Далее в новостях сообщалось о все более вероятной отставке премьер-министра и необычайно холодной погоде.
– Послушай, а кто ведет дело Мины Фонг?
– Морото.
– Он вожак стаи, да?
– Можно и так сказать. Он метит на место Акаси. Начальство его обожает.
Несмотря на позднее время, они постоянно попадали в пробки. Развязки и перекрестки казались щупальцами серого осьминога, освещаемыми белыми и красными огнями. По обе стороны шоссе поблескивали стеклянные бока призрачных бетонных зданий. Бесконечные рекламные щиты, бесконечные окна и пожарные лестницы. Бесконечный Токио.
– Я слышала одно выражение о нашем городе, – произнесла Сакаи. – «Токио – город тысячи городов».
– Ага.
– Как думаешь, может, просто одни из них хорошие, а другие – плохие?
– Возможно, Сакаи. У меня к тебе один вопрос.
– Угу.
– Что случилось с инспектором Акаси?
Сакаи открыла глаза и напряженно посмотрела на него.
– Акаси спрыгнул с Радужного моста6. Что тут сказать?
– Ты хорошо его знала? Она отвернулась к окну.
– Просто знала, и все.
Он взглянул на нее.
– Что?
– Да ничего.
– А что ты так на меня смотришь?
– Я не смотрю.
– Почему тебя так интересует Акаси?
– Есть у меня чувство, что он увидел там что-то такое, чего мы не заметили.
– Но об этом была бы запись в деле, разве нет?
Ивата молча проехал улицу Гайен-ниси-дори и свернул налево, не въезжая в квартал Нисиадзабу. Они миновали несколько посольств стран, где правят диктаторы и закон джунглей. Улицы пестрели маленькими барами и киосками с лапшой на три столика. Люди уже выстроились в очередь перед ночными клубами, проститутки закурили призывные сигареты, перед рестораном, оформленным в стилистике Тарантино, толпились туристы.
Ивата остановил машину перед многоэтажкой белого цвета. Она больше походила на недорогой курортный отель, чем на место обитания Сакаи. С другой стороны, представить себе, где она живет, было все равно что попытаться вообразить жилище инопланетянки. Она вышла из машины, потом обернулась и посмотрела на него. Шелестел дождь, и в воде отражались разноцветные огни. Они попрощались скупо, словно за день не случилось ничего особенного.
– Поезжай выспись, инспектор, – сказала Сакаи.
И ушла, постукивая измазанными грязью каблуками.
Я счастлива с тобой.
Прошу тебя, скажи мне слова любви.
*
Ивате снова приснился тот кошмар, где он падает. Он оставил на ночь окно открытым, и в комнату ворвался дождевой вихрь. В это утро свинцовое небо нависало еще ниже. Боль в голове больше не трубила сигнал тревоги, но, вставая с постели, он все же стиснул зубы. Подойдя к зеркалу, он раздвинул пальцами волосы, чтобы взглянуть на вчерашнюю рану, – и заметил у себя седину.
В его мысли ворвалась Клео, так что он споткнулся и схватился руками за раковину.
Она запустила пальцы ему в волосы, слегка впиваясь ногтями в кожу.
– Какие у тебя густые волосы…
Ивата хлестнул себя по щеке, сплюнул, задышал ровнее. Затем достал из полупустого шкафа белую сорочку и серый костюм. Одевшись, заварил себе кофе покрепче и проглядел утреннюю газету в поисках новостей об убийстве семьи Канесиро. Первая полоса была полностью посвящена вызывающим высказываниям премьер-министра и смерти Мины Фонг. В криминальной рубрике Ивата все же нашел небольшую статью, где говорилось об интересующем его убийстве в общих чертах. Упоминалось лишь имя отца, возраст детей был указан неверно. И ни слова о жестокости преступления или необходимости безотлагательного расследования; лишь скрупулезное перечисление фактов, словно речь шла не о гибели семьи, а о ценах на тунца. Ивата закрыл газету, и тут зазвонил телефон.
– Инспектор, это доктор Игути.
Ивата взглянул на часы: 8:32.
– Ах да, спасибо, что позвонили, доктор.
– Анализы крови, мочи и содержимого желудков всех четверых в норме, никаких отклонений. Но знаете, чья кровь обнаружена на лице отца? Индюшачья.
– Индюшачья?
– Представьте себе!
– Похоже, вы заинтригованы, доктор.
– Вот ведь странно, да?
– Что-нибудь еще?
– Да. Все жертвы вдыхали какой-то дым, возможно благовония.
– Интересно.
– Да, и черная субстанция на пальцах отца. Это самый обыкновенный древесный уголь. Проверьте, что скажут ваши криминалисты, но я почти уверена, что на потолке на месте преступления также следы сажи.
– Благодарю вас, доктор.
– Инспектор, еще одна деталь. Я прямо не знаю, что думать. На левом предплечье у отца след рассеченной раны, примерно три сантиметра. На момент убийства она уже затянулась.
– На этот вопрос я, пожалуй, могу ответить. Коллега Канесиро рассказал мне, что его преследовала какая-то девушка. Недели три назад между ними произошла стычка – и он вернулся в офис с порезом.
– Ну хоть это объяснилось. Рана нанесена не более трех недель назад и далеко не с такой яростной силой, как остальные. Но это странно. На него напали, но в полицию он не обратился. Разве это не подозрительно, инспектор?
– Нет, если в полиции к вам относятся как к грязи на своем башмаке.
– Хм. Что ж, тогда, пожалуй, у меня все.
– Спасибо, вы нам очень помогли.
– Ага. Ну, удачи! – бодро ответила Игути.
Ивата повесил трубку и выбежал на улицу. «Тойота» стояла в закутке позади его дома. Он завел машину, одновременно набирая номер Сакаи.
– Ивата. Ты еще жив!
– И тебе доброго утра.
– О, каждый день в токийском управлении – истинное счастье.
Ивата рассказал ей о благовониях, индюшачьей крови и саже.
– Ясно, – фыркнула она. – Пикассо полный шизик.
– Это не все, Сакаи. На руке у отца порез трехнедельной давности.
– О, черт. Думаешь, это был он? А?
– Доктор считает иначе. К тому же коллега Кане-сиро рассказал, что его преследовала какая-то девушка, возможно настроенная против корейцев вообще. Недели три назад она напала на него. Надо этим заняться.
Сакаи горько усмехнулась:
– Великан и дюймовочка. Ну и хреновая работка. Кстати, пришли данные обо всех, кто был на парковке возле дома Канесиро. Ничего интересного, все как один приличные люди с алиби. Но я тебя обрадую: сегодня я говорила с более или менее вменяемым банкиром. Он рассказал, что Цунемаса Канесиро интересовался расценками на услуги различных юридических фирм. И один из лучших юристов Токио по вопросам недвижимости даже выставил ему счет.
– Значит, у Канесиро были деньги.
– Утром я позвонила этому юристу, и он не выразил желания с нами общаться. Но все же бросил мне кость.
– Цунемаса не желал продавать дом «Вивусу»?
– Угадал!
– Отлично, Сакаи. Я уже еду.
Мельканье дворников вызвало у Иваты мигрень; красный свет светофоров раздражал его. В результате путь до управления занял значительно больше времени, чем обычно.
На подземной парковке охранник отметил его временный пропуск и открыл служебный вход. Ива-та очутился в узком коридоре с ярко-голубыми стенами, увешанными пожелтевшими информационными бюллетенями типа «Внимание! Их разыскивает полиция» с фотографиями и описаниями преступников. Ивата не задержался в этом тоннеле. Мимо лифтов, туалетов и раздевалок, не оборачиваясь на доносившийся оттуда похабный смех, он шел на звуки музыки Бетховена. В конце коридора находился оружейный склад. Седовласый мужчина за пуленепробиваемой перегородкой оторвал глаза от газеты:
– Вы Ивата?
– Так точно. Седьмая симфония?
По лицу старика расплылась улыбка.
– Вот культурный человек. Меня зовут Наката. Один момент.
Старик отправился в хранилище. Вернувшись, открыл пакет и выложил на стол удостоверение в черной коже, наручники, кобуру и небольшой пистолет, «ЗИГ Зауэр P23». Ивата надел кобуру и взвесил в ладони свое оружие.
– Семизарядный, – сказал Наката. – И размер подходящий.
