Девушка аккуратно разложила перед ним большую белую салфетку и поставила на нее поднос. Она выполняла необходимые действия, а в мыслях был тот самый день… Она пыталась воссоздать в своей памяти каждую деталь, вспомнить свои ощущения, свой страх, свои слезы, утешения своего капитана, когда она уткнулась в его грудь, испачкав кровью. Она вспоминала свое желание быстрее сесть. Хоть где, не важно, лишь бы капитан посадил самолет.

Карим указал рукой на пустое место напротив.

– Итак, Оливия, – начал говорить грозный мужчина, – я знаю, что вы сейчас начнете оправдывать своего капитана или упираться на заключенный договор с нашей авиакомпанией подчиняться любому его приказу. Я все это знаю. Поэтому не буду терять свое и ваше время и задам один вопрос, который никак не повлияет на мое отношение к тому случаю. – Карим откинулся на спинку кресла. Оливия же, наоборот, напряглась. Она не ожидала таких слов. Карим, как зоркий орел, видел все вокруг, но, как орел, так же внезапно мог накинуться на свою жертву, перерезая горло когтями. Она боялась даже думать о его новом вопросе.

– Оливия, у вас есть дети?

Это был странный вопрос, и девушка пожала плечами, отрицательно покачав головой:

– Нет.

– Жаль. – Он дотронулся до своей бороды, прищурив глаза. – Но мать у вас есть?

– Да.

– Хорошо, – кивнул мужчина, кладя руку на подлокотник, – представьте ситуацию, Оливия, что ваша мать летит на высоте тридцать шесть тысяч футов, где внезапно начинаются роды у незнакомой женщины. Капитан принимает решение сесть в ближайшем аэропорту. Вроде бы ничего страшного, но кое-что пугающее все-таки есть – этот самолет не может произвести посадку на ту полосу. Но капитан уверен в своих силах и настаивает, жалея бедного ребенка или ту женщину, которая истекает кровью. На борту ваша мать, Оливия, и еще пятьсот пассажиров и двадцать шесть членов экипажа, у которых наверняка тоже есть близкие люди, ждущие их на земле в пункте назначения.

Карим замолчал, задумавшись, этого времени Оливии хватило понять, к чему он клонит.

– Он совершает посадку, но не успевает затормозить. Самолет таранит забор и выкатывается за пределы полосы, натыкаясь на близлежащие здания. Взрывы, пламя, крики ужаса, адская смерть – сгореть в огне заживо. – Карим поморщился. – Вы ждете мать, а она уже не вернется, потому что капитан самолета, на котором она летела, был слишком сентиментален и пожалел рожающую женщину и ее ребенка. Более пятисот смертей ради одной.

Оливия представила эту картину в ярких красках крови и огня. На секунду ей показалось, что она слышала крики. Крики ужаса. Ее затошнило.

– Мой вопрос – скорее не вопрос, Оливия, а убеждение: вы до сих пор считаете Даниэля Фернандеса, посадившего самолет на такую полосу, героем?

Ощущение сухости в горле и нехватка воздуха. Странный человек со странными убеждениями. Жестокий человек, убивший ее мать в пожаре и обвинивший в этом Даниэля. Он пытался воздействовать на психику. Оливия не знала, что ответить, находясь в глубоком шоке. Считала ли она Даниэля героем? Он спас жизни новорожденного ребенка и его матери, сохранил жизни более пятисот человек, хоть и рискнув, но он действовал уверенно, а значит, знал, что все пройдет успешно.

Сейчас Оливия еще раз убедилась, как тяжело быть капитаном и принимать подобные решения. Так же тяжело было ее отцу, она помнила, как он после рейсов делился с женой такого рода случаями. Джина Паркер всегда поддерживала мужа.

– Да. – Оливия гордо выпрямилась, отрывая взгляд от своих рук. Ее глаза встретились с глазами жестокого человека. – Я считаю Даниэля Фернандеса Торреса героем. Я довольно много – для стюардессы – понимаю в механике и пилотировании, вы выбрали для беседы не того человека. Я дочь капитана и связана с авиацией каждой клеточкой своего тела. И хоть каждое воздушное судно имеет свою специфику, я уверена, что все они имеют нечто общее. Самое большое отличие – «Эйрбас» слишком тяжел, но это дает ему преимущество перед такой посадкой, а снизить скорость в воздухе никто не запрещает. Есть миллионы способов сделать это, вы сами знаете, не мне вас учить. – Оливия встала, оставляя этого странного человека обедать в одиночестве: – Даниэль спас всех пассажиров, и он не герой. А вот если бы он летел еще четыре часа до пункта назначения, ребенок и женщина умерли, и тогда он стал бы убийцей. Для вас он плохой в любом случае, так к чему весь этот разговор. Приятного аппетита, капитан.

Сжав руки в кулаки, Оливия направилась вниз. Этот человек пытался подчинить ее себе жалостью, настраивал против капитана. И она смогла дать ему отпор. Джон Паркер гордился бы своей дочерью.

Не имеет значения, что будет после. Возможно, Даниэлю придется несладко, лететь оставалось еще долго, но она ни капли не жалеет о том, что сказала. Никакое звание не заменит правды.

Девушка прижалась к стене возле кабины пилотов. Она не войдет и уже тем более ничего не скажет про этот разговор. Вздохнув, она направилась к своим пассажирам, поглядывая на часы и молясь, чтобы пилоты попросили кофе раньше, чем к ним спустится Карим. Больше видеть его она не хотела, все еще находясь в легком шоке от страшных слов.

Как будто почувствовав ее желание, зазвонил телефон возле кухни. Оливия взяла трубку, видя, что звонок от капитана.

– Я слушаю. – Она ждала любых его слов, любого желания, но только его голосом. Он будоражил ее, казалось, наступила тишина и даже шум двигателей умолк.

– Оливия, зайди к нам.

Было странным слышать такое, но она подчинилась и уже спустя пару секунд набирала код на двери. Она зашла внутрь, и две пары глаз уставились на нее.

– У нас есть десять минут до того, как мы войдем в зону сильной турбулентности, – начал говорить Даниэль, но Марк его перебил, встав со своего места и вручая Оливии поднос с едой.

– Хоть в туалет успею сходить.

Она слышала, как закрылась за ним дверь, и перевела взгляд на капитана.

– Десять минут, чтобы убрать все горячие напитки, – продолжил Даниэль, изучая ее побледневшее лицо, – никакого чая и кофе. Прекратить обслуживание до тех пор, пока я не выключу табло. – Он нажал над собой кнопку, и Оливия услышала знакомый звук. Она вздрогнула, переведя взгляд на дисплей погодного локатора, находящегося перед Даниэлем. То, что она увидела, напугало ее еще больше – они влетали в грозовой фронт, и он был настолько большим, что поглощал пол-экрана. У него было начало и не было конца.

– Его нельзя облететь?

Даниэля уже не смущали ее познания в авиации.

– Нет, – он ткнул пальцем в монитор, – он плотный, и я не знаю, где он кончается. Если начну снижаться, станет только хуже. Буду просить эшелон выше, но мы и так летим тридцать восемь тысяч футов.

Зачем Даниэль говорил ей это? Лучше бы она не знала, каждую минуту представляя, что скоро все закончится. В памяти вновь всплыли заголовки газет с жуткими фотографиями разгромленного салона самолета, летевшего этим же маршрутом.

– Я не просто так позвал тебя сюда. – Даниэль пристально посмотрел на девушку, замечая, как та побледнела. Да, он не просто так пригласил ее, он помнил, как девушка вцепилась в его руку, когда их сменный экипаж попал в песчаную бурю и самолет трясло слишком сильно. Он позвал ее, чтобы она не боялась, хотел подбодрить. Раньше такое не пришло бы ему в голову, но сейчас хотелось обнять ее и заверить, что все будет хорошо.

Но она не смотрела на него, казалось, девушка даже не слышала его слов, уставившись на монитор огромными глазами цвета неба. Затем она перевела взгляд на окно впереди себя, на бесконечную белую массу – ту самую прекрасную пушистую вату для любого человека, не знающего, что скрывает такой слой красоты.

– Оливия! – Даниэль повысил голос, и она наконец посмотрела на него. – Тебе нечего бояться.

– Тогда зачем ты показал мне это? – Теперь ее глаза изучали его лицо, на секунду она даже забыла про грозовой фронт. Она так долго видела в этом кресле чужие лица, что, смотря на Даниэля сейчас, чувствовала себя как дома. Его лицо стало родным.