Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В комнате было холоднее обычного, и голые ноги Чудецкого, наполовину прикрытые махровым халатом, напупырились, как молодой огурец. Можно было, конечно, возвернуться в постель, но ведь задохнешься, не дай Бог, в пожаре, и знать не будешь, отчего загорелся сыр-бор, хотя говорят и так, что смерть причину найдет. А горючего материала вокруг хоть отбавляй, — самодельные стеллажи высятся по трем стенам до самого потолка. Обычно они отгораживали Чудецкого от реального мира надежнее, чем каменные стены. Но они могут превратиться в стену огня!

Вообще— то Чудецкий не хотел верить, что начинается пожар. Возможную опасность он воспринимал, как игру ума и вовсе не хотел поддаваться эмоциям. Не без колебания он распахнул двери комнаты, и ее тотчас запахнул сквозняк. Оконные шторы откачнулись, как если бы тот, кто стоял за ними, развел в недоумении руками. Но Чудецкий не стал акцентировать на этом внимание. Он заглянул в ванную, в туалет, на лестничную площадку. Никаких горящих проводов нет и в помине.

Между тем, как и ожидал Чудецкий, простуда выползла наружу с неотвратимостью побега бамбука. Мстислав Васильевич вернулся в комнату, отыскал на полке тюбик с мазью от насморка, отвернул колпачок и совершенно отчетливо ощутил запах горелого. Он поднес тюбик к самому носу и понял: мазь пахнет дымом! Господи, нашел! Какое счастье разгадать хоть одну загадку— все равно, что остановить тиканье адской машины. Неизвестность не дала бы ему жить, извела на нет.

Хорошо. Великолепно начинается день. То есть вот в этом он не был уверен. Может быть, ему пока не начинать день, а продолжить ночь? Нет, все же насморк нужно брать за горло, пока он поперек, а не вдоль. Пропаришься, как следует, и опять как новенький! Он прошел в ванную комнату и передернул плечами: в вентиляционной решетке с подвывом ходил ветер. Наберешь воды, а воздух все равно знобящий. Душ включить? Но тогда придется дышать теплой сыростью, подкармливать простуду ее любимым блюдом. А вообще-то забавная история вышла. Рассказать бы писателю, какому-нибудь. Пригласить его в гости, по сопкам поводить, к морю спуститься. Описать мою жизнь, так все рты поразевают, подумал Чудецкий, погрузившись в горячую воду.

Собственно он уже общался с одним — из газеты. На стадионе. Народу там набилось, и это двое в маечках с надписями «Москва-Магадан» на груди и на спине зубами лязгают, коленями трясут. Спортсмены, прости господи. Потом их в халаты завернули, а длинный позже пришел, журналер этот хренов.

Мстислав Васильевич разулыбался, представив, как стоит в обычном своем непромокаемом, непотопляемом, всепогодном плаще с обычным рюкзачком за плечами — вот кто путешественник вокруг, вдоль и поперек света. Полный образ. И длинный тоже так подумал, блокнот раскрыл и ну строчить:

— Расскажите свою спортивную биографию.

— Кому это надо?

— Это надо всем, — строго сказал журналист.

— Увлекался ходьбой на длинные дистанции, — промямлил пристыженный Чудецкий.

— Так-так.

— Через два с половиной года обнаружилось плоскостопие. Лечился. Спорт не бросил. Увлекся коньками, пока их чуть не отбросил. Сломал правую голень. Лежал в гипсе. Вылечился и пошел в школу бокса. На первом же соревновании противник сломал мне челюсть. Кормили из соски. Медсестра. Она и стала моей женой.

— О! Как романтично! Понравился вам Магадан?

— Чего?

— Вы здесь впервые?

— Я здесь живу.

— Ясно. То есть у вас такое впечатление, что вы живете у нас много лет? Чему вы посвятили свой пробег?

— Не знаю. Я уехал пароходом, а потом она должна была. Не поехала. Сын родился, так я его ни разу не видел. Вы по любви? По любви! Алиби есть, но алименты, как идиот, плачу.

От сказанного длинный будто бы стал еще длиннее. Потом он резко сложился пополам и растаял, как дымок сигареты. И в газетах ни гу-гу. Мстислав все внимательно отслеживал. А что если и впрямь написать какому-нибудь Пикулю? Фразы слагались какие-то легкие и значимые, хотя опыта писания писем у Мстислава Васильевича — с гулькин нос. Кстати, о носе — насморку нужно дать решительный бой.

А может быть, и не надо? Вдруг это из-за насморка такие интересные идеи приходят ему в голову? В детстве он как-то слышал от отца, что умные люди обязательно сопливые. Шмыгают носом, от этого мозговое кровообращение усиливается, мысли, как по маслу, скользят по соплям. Конечно же, шутил. А вдруг, правда? Вот, например, аппендикс лишней деталью считали, а он, оказывается, еще как нужен. Даже необходим. Пиявки полезны, кровь сосут, а клопы? Может, зря клопов морим. Или глистов взять. Неспроста в Магадане один академик по глистам работает! Небось, засекреченное все, государственная и военная тайна!

Мстиславу Васильевичу вдруг представилось его письмо, отпечатанное типографским шрифтом на дорогой бумаге с водяными знаками, наподобие сторублевок. От неожиданности он погрузился в мыльную воду с головой, будто в море. Это была старая ванна, таких теперь не делают. Нырнул, а письмо все равно по морю плывет. Он нырнул, и письмо за ним. Рыбки — тонюсенькие, остренькие, проносятся у виска — как стрелки вокзальных часов, желто-пестрые, к лицу льнут, обнюхивают. Хотел от них отмахнуться, загреб воду, да как помчится! Сроду не умел плавать, да еще под водой и без маски. Выныривать пора, воздуху глотнуть.

Как пробка, наверх помчался, да глубина непомерная. Нет сил терпеть, дышать хочется. Того и гляди, глаза лопнут! А выдохнуть можно, хоть чуть-чуть? Стравил немного, да не к добру — хлебнул. И еще. Нахлебался — ужас. А хоть бы что, дышит под водой. Как селедка какая-нибудь или навага. И ничем, между прочим, не хуже дышится, чем на поверхности, а удовольствия даже больше, поскольку вода в Магадане лучше воздуха. На этой воде пиво второе в Союзе по вкусу.

Когда в Ялту из Магадана прилетишь, так тоже заметна разница в атмосфере. Но это на два — три дня, потом привыкаешь. Можно и водой дышать привыкнуть. Если уникальный такой, керосином попробуй. А что стесняться? Конечно, горючая жидкость, пожароопасность повышенная, но если надо, особенно для науки, то почему бы ни попробовать? Это же перспектива для человечества — ценить надо. Клапана вот только постукивают. Это безобразие — регулировать надо…

Но это не клапана. Это Матильда Петровна пробудилась чуть свет, и ей нужна ванная. Она свое возьмет. И чужое прихватит. Шутка. Да никто и не покушался покуда на ее права. Муж ее в этой ванне утонул. Гимнастерку она его постирала, а там документы. Высушила на батарее, читать стала и поняла: посадят. А поскольку дети за отцов не отвечают, это полный крандец. А он взял и захлебнулся смертью храбрых. Ни с того, ни с сего. Зато пенсию на детей платят, как положено. Правда, они теперь выросли.

— Раненько, Мстислав Васильевич. Не похоже на вас.

— Не говорите, Матильда Петровна, с полночи кувыркаюсь. Я ведь чуть пожарную не вызвал. Умывайтесь, расскажу.

Матильда Петровна не спешила: парикмахерская, где она в поте лица трудилась, открывалась в десять. Мстислав Васильевич мог вообще не появляться в мастерской: он ремонтировал телевизоры по месту жительства клиентов. Соседи любили утренние часы, неторопливые, на свежую голову, беседы. Начинала обычно Матильда Петровна, любила инициативу к рукам прибрать.

— Вчера наши все допытывались, какую маску на лицо кладу. Косметологи наши. А разве маской поможешь, если печень барахлит? Шлаки выводите, говорю. Почки щадите. Кефирчиком, кефирчиком, а утром мокрым полотенцем снаружи обтирайтесь. Не верят. Думают, разыгрываю.

— По пурге пойдете, Матильда Петровна, так лучше мокрого полотенчика пробирает.

— Вы шутите, а я пургу люблю. Освежает. Как ее не любить, коли на пурге выросла. Коли нас с сестренкой девочками привезли. Небось, самого Берзина знала. Он к нам в школу заходил. Великий был человек! Ему надо памятник ставить.

Неважно, что Матильда Петровна рассказывала об этом соседу уже сто раз. Для него и для нее эти слова как «доброе утро». Сама беседа впереди. Вот и чайник вскипел. Свеженького заварить нужно. С мятой.

74
{"b":"6443","o":1}