В дальнейшем такого рода просьбы от тайваньцев поступали все чаще и чаще.
Вскоре после конференции мы с Натулей опубликовали ряд статей, в которых освещалась тайваньская проблема. Китайские дипломаты статьи хвалили, просили продолжать в том же духе «на благо отношений между КНР и РФ». Однажды нас пригласили на ужин в китайское посольство два советника, предложив захватить с собой кого-то из друзей. Мы пришли на ужин с молодым преуспевающим бизнесменом. В разгар трапезы бизнесмен поинтересовался, отчего Тайвань намного опережает КНР в экономическом развитии. Советники напряглись и смолкли, пока один из них не нашелся:
– Чанкайшисты, удирая с материка, захватили с собой несметные богатства, валюту, золото, музейные редкости. На украденном и стали строить свое благополучие.
Нам пришлось подтвердить правильность этого «анализа». Но бизнесмен продолжал напирать, указывая на прорывы тайваньцев в сфере высоких технологий, на успешное решение на острове социальных проблем. Советники не очень убедительно отбивались от каверзных вопросов.
Провожая нас после ужина к машине, один из советников шепнул мне на ухо:
– Скажи своему приятелю, чтобы он впредь не ставил нас в тупик. Комната, где мы ужинали, прослушивается, вот нам и пришлось нести всякие благоглупости о Тайване, выглядеть простофилями.
Набирало обороты и научно-образовательное сотрудничество Дипакадемии с КНР: мы обменивались делегациями, лекторами, исследователями и стажерами с ведущими китайскими вузами и научными центрами. Представитель агентства «Синьхуа» Чжу Иньчжи арендовал в нашей академии помещение под служебный офис, организовал для китайских журналистов несколько ознакомительных поездок в Россию.
Принимали мы в этот период и американцев, добиваясь практической отдачи от контактов. Получалось далеко не все. В очередной раз прибыл профессор С. Норвуд, наш знакомый из Калифорнийского университета в городе Сан-Хосе. Постарались окружить гостя максимумом внимания, тратили на него собственные деньги, я организовывал ему лекции, сам выступал на них в роли переводчика. Тем не менее вскоре с Норвудом поссорились. Он, как и ранее, поносил на чем свет российских демократов-реформаторов, утверждал, что они толкают Россию в бездну. Мы спорили с профессором и расстались с ним холодно.
Следующий американский гость, тоже старый знакомый, вице-президент Сан-Францисской торговой палаты Гарик Орбелян, в свою очередь, разочаровал. Мы надеялись с его помощью привлечь в Академию финансовые ресурсы, а Гарик, напротив, толкал нас на расходы. Он не уставал уговаривать нас приглашать из Калифорнии лекторов, президентов корпораций и банков. Мы оплачиваем визитерам из-за океана авиаперелет, гостиницу, местный транспорт, а они за то учат слушателей Дипакадемии премудростям рыночной экономики и демократии. Естественно, о подобных уроках за счет ДА не могло идти и речи.
Наряду с организацией научных форумов и развитием международных связей Дипакадемия всерьез озадачилась в тот период вопросом участия в аналитической работе МИДа. До этого, как уже упоминалось, ученые ДА от случая к случаю направляли в Министерство справки, но они, как правило, оставались незамеченными. Когда же начальство наши писания замечало, то не всегда их одобряло. Как-то в 1993 году заведующий языковой кафедрой Дипакадемии опубликовал в прессе статью с критикой российской политики в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Статью показали министру, и Козырев прямо на ней начертал: «Никаких дельных советов от Дипакадемии не поступает, только пустая критика».
Заметно активизировалась в 1993 году работа аспирантуры/докторантуры, диссертационных советов Дипакадемии. Вслед за Ким Дэ Чжуном к нам потянулись другие соискатели ученых степеней из Южной Кореи. Защищались их дипломаты, журналисты, политические деятели. Кроме южнокорейцев появились в аспирантуре представители Китая, Афганистана, Сирии, Палестины, США. За учебу они платили Дипакадемии хорошие деньги.
Казалось, что Дипломатическая академия преодолевает кризис идентичности и финансового голода и набирает обороты. Но нежданно-негаданно произошел новый срыв.
В мае 1993 года ректор О.Г. Пересыпкин сообщил, что собирается ехать послом в Египет и якобы внес мою кандидатуру на пост ректора. Получилось все совсем иначе. В Дипакадемии имелись люди, которые регулярно передавали в кадры МИДа компромат на Пересыпкина, обвиняли его в коммерческих махинациях. Упор делали на уже упоминавшийся частный вуз МАДИКС. Слушателей, мол, обучают в Дипакадемии, а деньги достаются учредителям МАДИКСа во главе с Пересыпкиным.
В конце концов доносы возымели действие. О.Г. Пересыпкина временно отстранили от занимаемой должности, в Академии появился и.о. ректора Сергей Каллистратович Романовский. Пересыпкина же вызвали на Коллегию МИДа для окончательного решения вопроса. Накануне заседания мне позвонил приятель – помощник замминистра по кадрам Кунадзе – и предупредил, что МИД собирается напустить на Дипакадемию прокуратуру. То есть тучи сгущались.
О.Г. Пересыпкин знал, что его собираются «топтать», но рассчитывал на поддержку многих, чуть ли не большинства членов Коллегии. Те, однако, подвели. Главы кадровой и финансовой служб министерства обрушились на ректора с нападками. Едкие реплики в его адрес отпускали заместители министра и руководители ряда подразделений. Только ректор МГИМО А.В. Торкунов дипломатично поддержал коллегу, выразил понимание трудностей, переживаемых Дипакадемией, как и всей высшей школой страны. Так же поступил и замминистра Б.Н. Пастухов.
Меня задели несправедливые упреки в адрес шефа. Получив слово, я рассказал о катастрофическом финансовом положении Дипакадемии, об усилиях Пересыпкина исправить это положение, о его популярности в коллективе. Министр Козырев слушал меня с выражением удивления на лице, а когда я закончил, воскликнул:
– Странное выступление проректора, Вы сами-то не причастны к МАДИКСу?
– Причастен, – признался я.
– А, ну тогда все ясно! Надо будет и с вами разбираться! – резюмировал министр и продолжал, – удивительное дело, за все время Пересыпкин ни разу не был у меня на приеме. Понимаю, что к министру не так просто попасть. Но вот ректор МГИМО Торкунов находит же возможности, приходит!
Козырев явно был задет поведением Пересыпкина, и не без оснований. И я, и мой коллега, проректор по кадрам Емельянов, давно уговаривали Олега Герасимовича встретиться с министром, но он отмахивался: что, мол, с мальчишкой встречаться! Пересыпкин не считал Козырева серьезной фигурой – ни с точки зрения дипломатического опыта молодого мининдел, ни по причине его прозападно-либеральной идеологии. К тому же Пересыпкина привечал оппозиционный глава российского парламента Р.И. Хасбулатов, которому даже приписывали слова: «Пересыпкин должен быть министром иностранных дел»! Возможно, Козырев знал о связях Пересыпкина с Хасбулатовым, и это усиливало недовольство министра ректором.
В общем, Пересыпкина официально освободили от должности, а Романовского назначили ректором. Я очень переживал, переживаю до сих пор – Олег Герасимович был хорошим начальником, такие редко встречаются.
Приведу здесь описание тех неприятных событий, которое содержится в книге самого Олега Герасимовича:
«На май 1993 года была намечена международная конференция на тему «Россия и арабский мир: перспективы взаимовыгодного сотрудничества». Был создан подготовительный комитет, в состав которого я был включен как специалист по арабским странам. Конференция состоялась 21–22 мая в «Белом доме», который в то время занимал Верховный Совет России. За столом президиума сидели Р. Хасбулатов, вице-президент Александр Руцкой, банкир Виктор Геращенко, саудовский бизнесмен Камель Ибрагим и др.
На следующий день в Дипакадемии появился заместитель министра по кадрам Георгий Кунадзе, который пришел на эту должность из Института востоковедения РАН. Был собран ученый совет, на котором он сообщил, что в МИД поступила информация о нарушении в Дипакадемии финансовой дисциплины и в этой связи для проверки назначается специальная комиссия, а ректор временно отстраняется от работы. Ученый совет безмолвствовал. Только профессор Владлен Сироткин, ныне покойный, открыто выступил в мою защиту, заявив, что причиной отстранения ректора являются политические мотивы.
В «Московском комсомольце» появилась статья, в которой говорилось, что ректор О. Пересыпкин создал в рамках Дипакадемии коммерческую структуру и имел в виду резко за ее счет разбогатеть. Действительно, я создал в Дипакадемии МАДИКС – Московскую академию дипломатической и консульской службы, которая планировала на коммерческих условиях учить всех желающих иностранным языкам, протоколу и другим тонкостям общения с иностранцами. Именно таким путем я считал возможным сохранить уникальный преподавательский состав Дипакадемии. Преподаватели, особенно языковых кафедр, получавшие мизерную зарплату, уходили в коммерческие структуры и частные учебные заведения, выраставшие как грибы после дождя. Перед нами стоял вопрос выживания, и МАДИКС, по моему мнению, помог бы пережить тяжелый период разброда и шатаний. Более того, МАДИКС создавался с разрешения руководства МИДа и еще не начал работать, поэтому упрекать меня вряд ли было возможно.
Отстранение меня от работы не прошло незамеченным. Оказалось, что я довольно известный в Москве человек. За время работы ректором я активно выступал в СМИ, писал книги, был членом Союза журналистов и Союза писателей, членом правления десятка Обществ дружбы с арабскими странами, выступал с лекциями в Москве и других городах. Группа послов арабских стран посетила МИД и просила разъяснять ситуацию: арабы показывали статью в лондонской газете на арабском языке «Аль-Хаят», в которой утверждалось, что ректора О. Пересыпкина убрали потому, что он как председатель Совета Императорского православного Палестинского общества потребовал от Израиля вернуть русские земельные участки и недвижимость. Появились статьи в мою поддержку в газетах «Правда» и «Труд». Совет ИППО выступил в мою защиту, и, наконец, я сам написал короткое письмо Б. Ельцину с просьбой восстановить меня на работе.
Руководство МИДа того периода не ожидало, видимо, такой огласки и решило пойти на мировую. В начале июля 1993 года меня пригласили в отдел кадров МИД России и предложили написать заявление с просьбой освободить от работы ректора Дипакадемии по собственному желанию и прекратить публичную полемику. В обмен обещали взять меня в центральный аппарат МИД России и ровно через два года отправить послом в хорошую арабскую страну. Я согласился.
Вскоре состоялось заседание Коллегии МИД России, на котором Г. Кунадзе нудно читал написанный кем-то доклад о финансовых нарушениях в Дипакадемии. Первым не выдержал замминистра Борис Николаевич Пастухов.
– Скажите, Пересыпкин украл что-нибудь или нет? – спросил он.
– Нет, не украл, – растерянно сказал Г. Кунадзе. – Но комиссия продолжает работать.
В мою поддержку выступил приглашенный на заседание коллегии проректор по науке Евгений Петрович Бажанов, принятый в мае 1991 года после долгих проволочек в МИДе и отказов ЦК КПСС, где он работал. Мой давний друг Виктор Викторович Посувалюк, бывший в то время директором Департамента Ближнего Востока и Африки, сказал, что он готов взять в свой департамент такого специалиста, как О. Пересыпкин.
Сергей Каллистратович Романовский на этом же заседании Коллегии был назначен на должность ректора Дипломатической академии МИД России.
Я проработал ректором Дипакадемии семь лет. Эти годы были сложными и тяжелыми для России, нашего народа, МИДа и Дипакадемии. Мне удалось в этот сложный период сохранить уникальный профессорско-преподавательский состав, по мере возможностей совершенствовать учебный процесс и адаптировать учебные программы к новым политическим реалиям, открыть закрытое учебное заведение и вывести его на сотрудничество с мировыми научными и образовательными центрами. Как говорится, «один в поле не воин», и вряд ли мне удалось бы решать такие масштабные вопросы без заинтересованной поддержки большого коллектива. Посильную помощь оказывали мне преподаватели и административно-технические сотрудники, и я не хотел бы кого-то выделять особо, чтобы ненароком не обидеть других»[2].
