– Если Эмиль хочет поехать со всеми на аукцион, то пусть едет, не твоего ума это дело. Подумай-ка лучше, как ты сама будешь вести себя. Не кривляйся и не гогочи, – ты ведь всегда это делаешь на людях.
Тут Лина смолкла.
Эмиль напялил свою кепчонку и собрался в дорогу.
– И мне что-нибудь купите, – попросила маленькая Ида, умильно склонив головку.
Она попросила, ни к кому, собственно, не обращаясь, просто так, но папа нахмурил брови:
– Купи да купи! Только и слышу. Разве я не купил тебе недавно мятных леденцов на целых десять эре? В день твоего рождения, в январе, неужто забыла?
Эмиль как раз подумывал попросить у папы монетку – не ехать же на аукцион без единого эре в кармане, – но теперь это само собой отпало. Время было самое неподходящее. Это он понимал. Во всяком случае, если просить, то не теперь, когда все спешили и папа, готовый тронуться в путь, уже сидел в большой тележке, на которой возили молоко. «Но чего нельзя получить так, можно раздобыть иначе», – подумал Эмиль. С минуточку он напряжённо размышлял, а потом сказал:
– Езжайте вперёд, а я прискачу следом на Лукасе!
Папа Эмиля сразу заподозрил неладное, но ему хотелось уехать поскорее, и он сказал:
– Давай, давай, а то и вовсе оставайся дома! Спокойней будет!
Он щёлкнул кнутом, и лошади понеслись. Альфред помахал Эмилю, Лина – маленькой Иде, а мама закричала папе:
– Глядите не поломайте там руки-ноги, возвращайтесь домой целёхоньки!
Мама сказала это, потому что она тоже знала, какие безобразия творятся порой на аукционах.
Пока молочная повозка не скрылась за поворотом, Эмиль стоял в дорожной пыли и глядел ей вслед. Но потом он заторопился, так как надо было срочно раздобыть денег. Как ты думаешь, что он для этого сделал?
Если бы ты жил в Смоланде и был ровесником Эмиля, ты бы знал, сколько ворот стояло, к счастью, в те времена на дорогах. Их ставили для того, чтобы быки, коровы и овцы каждого смоландского крестьянина паслись только на пастбищах своих хозяев. А может, и для того, чтобы смоландские малыши могли хоть изредка заработать монетку в два эре, открывая ворота какому-нибудь ленивому крестьянину, которому надо было проехать дальше, но не хотелось слезать с повозки и самому отворять ворота.
Были ворота и в Катхульте, но, по правде говоря, Эмиль не очень-то разжился на них, так как хутор стоял на отшибе и туда редко кто наведывался из прихода. Лишь один хутор лежал ещё дальше Катхульта – Бакхорва, где как раз и должен был состояться аукцион.
«Значит, тому, кто туда поедет, не миновать наших ворот», – решил Эмиль, этакий плутишка.
Битый час простоял он сторожем у ворот и заработал – подумать только! – целых пять крон и семьдесят четыре эре. Повозки с лошадьми тянулись одна за другой, и только он закрывал ворота, как тотчас надо было снова их отворять.
Все крестьяне, спешившие в Бакхорву, были в хорошем настроении, потому что ехали на аукцион, и охотно швыряли монетки в два и пять эре в кепчонку Эмиля. Некоторые богатые крестьяне даже раскошеливались на десять эре, хотя, понятно, мигом в этом раскаивались.
А торпарь из Кроки разозлился, когда Эмиль захлопнул ворота перед самой мордой его сивой кобылки.
– Чего затворяешь ворота! – закричал он.
– Надо же мне сначала их закрыть, чтобы потом открыть.
– Чего ж ты в такой день не оставишь ворота открытыми? – зло спросил хуторянин из Кроки.
– Что я, рехнулся! – ответил Эмиль. – Это нынче-то, когда мне впервые есть хоть какая-то польза от этих старых ворот?
Но торпарь из Кроки огрел Эмиля кнутом и не дал ему ни пол-эре.
Когда все, кто собирался побывать на аукционе, проехали через Катхульт и стоять у ворот стало незачем, Эмиль вскочил на Лукаса и понёсся вскачь так резво, что в кармане его брючек забренчали монетки.
Аукцион в Бакхорве был уже в полном разгаре. Люди толпились вокруг вещей, расставленных рядами во дворе. При ярком солнечном свете они казались совсем неприглядными. Посреди толпы на бочку взобрался аукционщик. Ему давали хорошую цену за сковородки и кофейные чашки, за старые деревянные стулья и ещё за многое другое. Понимаешь, так вот и бывает на аукционе: кто-нибудь выкрикивает, объявляя аукционщику, сколько он хочет заплатить за какую-нибудь вещь, ну а если найдётся такой, кто хочет заплатить больше, то ему и достаётся кухонный диван или что-либо другое.
Когда на двор прискакал Эмиль верхом на Лукасе, народ всколыхнуло словно ветром. В толпе зашушукались:
– Раз явился этот мальчишка из Катхульта, лучше, пожалуй, ехать домой!
Эмиль же был настроен на крупные сделки, ему не терпелось начать торговаться, да и деньжата у него завелись, так что было от чего голове пойти кругом. Не успев спешиться, он уже предложил три кроны за старую железную кровать, которая была ему нужна как телеге пятое колесо. К счастью, одна крестьянка предложила за кровать четыре кроны, и Эмиль избавился от ненужной покупки. Но он азартно продолжал набивать цену почти на всё без исключения и не успел опомниться, как – бах! – стал хозяином трёх вещей. Первой была выцветшая бархатная шкатулочка с мелкими голубыми ракушками на крышке – ну она-то ещё пригодится маленькой Иде. Второй была лопата с длинной ручкой – сажать хлебы в печь. А третьей – старая ржавая пожарная помпа[1], за которую во всей Лённеберге никто не дал бы и десяти эре. А Эмиль выложил двадцать пять и тотчас получил её.
«Вот беда, зачем она мне?» – подумал Эмиль. Но ничего не поделаешь – хотел он этого или нет, помпой теперь владел он.
Пришёл Альфред, взглянул на покупки Эмиля и рассмеялся.
– Владелец помпы Эмиль Свенсон, – сказал он, – на что тебе, собственно говоря, эта штуковина?
– А если грянет гром и вспыхнет пожар? – ответил Эмиль.
И в тот же миг грянул гром – так, во всяком случае, вначале подумал Эмиль. Но это был всего-навсего папа Эмиля, который схватил сына за шиворот и тряхнул так, что кудри мальчика растрепались.
– Ах ты неслух! – крикнул папа Эмиля. – Что ты ещё надумал?
А дело было так. Антон Свенсон спокойно прогуливался возле хлева и присматривал себе корову, когда примчалась запыхавшаяся Лина:
– Хозяин, хозяин, Эмиль тут – вовсю скупает помпы и ещё всякую всячину. Разве ему позволено?
Папа не знал, что у Эмиля были свои собственные деньги, и подумал, что ему самому придётся расплачиваться за покупки Эмиля. Поэтому неудивительно, что папа побледнел и затрясся, услыхав о насосе.
– Пусти меня! Я всё купил на свои деньги!.. – кричал Эмиль.
Ему всё же удалось растолковать отцу, как он добыл своё великое богатство – всего-навсего открывая ворота в Катхульте. Папе Эмиля, конечно, понравилось, что Эмиль такой дельный и толковый. Но ему не понравилось, что Эмиль так не по-деловому и бестолково сорит деньгами.
– Ни о каких дурацких сделках я и знать не хочу, – строго сказал папа.
Он потребовал показать ему всё, что приобрёл Эмиль. И очень расстроился, увидев покупки сына: старую бархатную, ни на что не годную шкатулочку и лопату для хлеба – к чему она, когда дома в Катхульте у них своя, хорошая. Дурацкие покупки! Хотя никудышнее всего, конечно, помпа.
– Заруби себе на носу! Покупать надо только самое необходимое, – изрёк папа Эмиля.
