— Возможно, мне просто захотелось узнать, как идут ваши дела, мистер Рурк.

Окна по другую сторону улицы либо пусты, либо затянуты сетчатыми шторами. Я говорю себе, что любое движение, какое я замечаю периферийным зрением, объясняется просто-напросто подрагиванием моих век.

— Почему бы нам с вами не выпить вместе? Вы могли бы рассказать мне все, что хотите.

Уловка старая и очевидная, но я тем не менее прибегаю к ней.

— Все еще пытаетесь найти подходы ко мне? Тогда попробуйте что-нибудь поумнее.

— Почему вы не думаете, что я просто тяну время, чтобы полицейские могли отследить ваш звонок?

Николас хмыкает.

— Никакие полицейские ничего отследить не пытаются. У них пока нет оснований полагать, что мне известен ваш номер.

Улица кажется пустой, однако спокойствия мне это отнюдь не внушает. И все же я не поддаюсь инстинктивному желанию немедленно забраться в свою машину. Сейчас я сохраняю 360-градусный обзор улицы. Укрывшись внутри, я не смогу вовремя заметить человека, который попытается подобраться ко мне, низко пригнувшись, и окажусь уязвимым.

— Ну хорошо, теперь у вас есть мой номер и вам хочется извлечь из этого выгоду до того, как мне надоест разговаривать с вами и я отключу телефон, — говорю я.

— Вы уже знаете, как умер Гарнер?

— Его зарезали.

— Зарезали? Это верно, и, полагаю, остальные следы к этому времени успели исчезнуть, — продолжает он.

— То есть вы признаетесь в том, что убили его?

— В общем и целом, да. — Он умолкает, довольный собой — ведь наш разговор не записывается. — Забавно, я провел Ламонд совсем рядом с его могилой.

— Как вы добились того, что на ее коже не осталось частиц травы и листьев?

— Она разделась до того, как мы вылезли из машины. Затем я обернул ее ноги, руки и волосы пакетами, а тело — большим листом полиэтилена. Точно так же я защитил и свою обувь. Когда мы оказались на шоссе, я снял с нее обертку. — Он замолкает на миг. — Странно, что вы не нашли ее. Впрочем, и Гарнера ведь никто так и не нашел. Вы его помните? Вы же посещали мальчиком детский дом.

— Смутно. Кто откапывал тело?

Этот вопрос Николас игнорирует.

— А помните, как Гарнер разговаривал с вашим отцом?

— Кто откапывал тело? — повторяю я. Я и прежде с трудом переваривал его высказывания о моем отце. И говорить о нем не хочу — в частности, потому, что Николас, похоже, знает о моем отце слишком многое.

— Мы с вами не в комнате для допросов, мистер Рурк.

Я решаю сменить тактику:

— Вы меня удивляете, Николас. Обычно в полицию звонят, чтобы похвастаться своими достижениями, лишь самые тупые из убийц. Это вы посылали людям угрожающие письма, после того как подожгли детский дом?

— А зачем бы мне это понадобилось?

— Чтобы запугать их. Чтобы показаться более значительным, чем вы есть на самом деле.

— Жаль, что вы столь низкого мнения обо мне, мистер Рурк. — Никакого удивления я в его голосе не слышу. — Хоть и не могу сказать, что я этого не ожидал.

— Поскольку мне известно, что вы психопат?

— Поскольку вы тот, кто вы есть. По причине вашего прошлого. По причине того, что вы сделали со мной. По причине того, что у нас много общего.

— У нас нет ничего общего, Николас.

— Вы уверены?

Телефон замолкает, оставив меня стоять на тихой, пустынной улице, вслушиваясь в слова убийцы, которые замирают в моем сознании.

В следующее мгновение я смотрю на экран телефона, чтобы запомнить номер, с которого позвонил Ник, и связываюсь с Дейлом.

— Я только что разговаривал с Николасом, — сообщаю я, как только он берет трубку. — Он позвонил мне по мобильному. Ты можешь определить, откуда поступил вызов?

— Господи, Алекс. Откуда у него твой номер?

— По его словам, с моей визитки. Так можешь или не можешь?

— На это уйдет время, — отвечает Дейл, — в течение которого он, скорее всего, это место покинет.

— Да, но мы узнаем кое-что о его перемещениях. — Я диктую номер Ника. — По крайней мере мы будем знать, далеко ли он удрал.

— Конечно. Позвоню, как только что-нибудь выяснится.

— Хорошо. И посмотри, нельзя ли будет переводить звонки, которые пойдут с этого номера на мой телефон, куда-то еще. Не хочется, чтобы он звонил мне всякий раз, как это взбредет ему в голову.

— Сделаю, — говорит Дейл.

Я завершаю вызов, лезу в карман за сигаретой. После разговора с Николасом у меня пропало желание просматривать мои заметки, касающиеся Гарнера, его сотрудников и «Святого Валентина». Он сказал, что, захватив Анджелу Ламонд, провел ее через лес. Возможно, прогулка по свежему воздуху не повредит сейчас и мне.

А может, и повредит, если он прячется в лесу. Впрочем, это тревожит меня гораздо меньше, чем его телефонный звонок. Прозвучавший в трубке голос Ника застал меня врасплох. Что ж, мое появление там, где он, возможно, скрывается, застанет врасплох его. Я в последний раз окидываю взглядом пустую улицу и забираюсь в «корвет».

И пару минут спустя сворачиваю на проселок, который врезается в темный Мэйсон-Вудс с его искривленными ветвями. Я заезжаю на первую попавшуюся парковку и некоторое время сижу совершенно неподвижно, ожидая, когда стихнет эхо от урчания двигателя. Вполне возможно, что Николас поджидает меня где-то здесь. На всякий случай я проверяю, при мне ли кольт, и выхожу из машины.

В лесу стоит полная тишина. Не слышно ни ветра, колеблющего ветви, ни птиц, ни насекомых — кажется, что все живые твари попрятались или кто-то заставил их умолкнуть. И пока я бреду к Черному оврагу, единственное, что нарушает безмолвие мертвого воздуха, — это шелест палой листвы под моими ногами.

Добравшись до оврага, я слышу шум потока, усиленный каменными стенами и потому звучащий в этом мертвом безмолвии резко и громко. Серое небо усиливает мрачную атмосферу леса. Внизу я вижу полоски полицейской ленты, помечающие место, где нашли труп Гарнера.

Я спускаюсь на дно оврага и трачу несколько минут на то, чтобы освоиться здесь, под навесом огромной ели, стоящей на его краю. Спуск, сейчас довольно простой, был, наверное, намного труднее в темноте — в ту ночь, когда кто-то откапывал здесь труп.

Внезапно над моей головой что-то начинает стремительно двигаться в кронах деревьев. Я выхватываю кольт из кобуры, резко разворачиваюсь, кровь звенит у меня в ушах. Второй всплеск движения, крик, какой могло бы издать гибнущее животное, и огромный ворон, угольно-черный, вылетает из леса и уходит в небо, мерно взмахивая крыльями.

Все снова стихает, я жду, отрывисто дыша и обшаривая взглядом край оврага. Проходит пара минут, все тихо, и я немного успокаиваюсь.

Теперь я иду вдоль ручья на юг, пока не дохожу до места, где каменистые берега кончаются и дальше идет лишь влажная земля. Если мои воспоминания верны, скоро должен начаться долгий пологий подъем, который в конце концов выведет на холм Райланда. Окружающий меня лес снова стихает. Только ручей продолжает журчать, мешая мне, потому что его журчание заглушает звуки любого движения. Мне все время кажется, что за мной наблюдают, нет, вглядываются в меня. Мой желудок стягивает точно узлом. Возможно, хватит с меня на сегодня пеших прогулок.

Я возвращаюсь к «корвету» и, когда оказываюсь неподалеку от другой лесной парковки, находящейся в конце проселка, снова вижу за деревьями красную «тойоту», стоящую на том же месте, что и вчера. Я проверяю, легко ли мне будет выхватить из кобуры пистолет, и иду подлеском к этой машине.

Выйдя из леса неподалеку от ее багажника, я никого внутри машины не замечаю. Зато замечаю, что паук успел сплести паутину между боковым зеркальцем и кузовом и теперь сидит в ней, поджидая добычу. Я быстро заглядываю под «тойоту», подхожу ближе, готовый пригнуться и отскочить при первом же признаке опасности.

«Тойота» пуста.

Сквозь грязноватое стекло я различаю лишь старое одеяло на заднем сиденье и понимаю, что под ним что-то лежит. Что-то, имеющее неправильную форму и далеко не дотягивающее по размерам до человеческого тела.