– А что общего могло быть у Веры и Любы?

– Обе были незамужние, думаю, одиночество их связывало. Хотя я вот тоже, к примеру, одинокая, но по мужикам никогда не шастала.

– Может, у них были общие знакомые?

– Как же! Стала бы Любушка с ее мужиками якшаться! А вот Верка-то, она хотела познакомиться поближе с богатеньким Николаиди, Любиным хозяином. Люба догадывалась об этом, но не торопилась их знакомить. Я так думаю, что этот грек и сам Любу пользовал, уж такие они все кобели…

– А Люба не жаловалась на здоровье?

– Она вообще-то не из жалостливых. Она – из крестьян. Крепкая. Работу любила, мне вот по дому помогала, полы мыла. Везде успевала.

– Значит, не жаловалась?

– Да знаю я, чего вы меня спросить хотели. Меня же следователь тоже вызывал. Да, болел у нее бок, что было, то было. Как раз в то утро и разболелся. Но ведь ей надо было готовить этому греку, тот гостей ждал… Ежели бы знать, что после этих самых гостей она и не вернется…

– А вы никого не подозреваете?

– А тебе, голубушка, какой резон спрашивать меня об этом? Тебе-то чего надо?

– Дело в том, что Вера Обухова знала, кто убил и отвез в лес тело вашей квартирантки.

– Знала? – Елена Андреевна широко раскрыла глаза. – Как это?

– А вот так. Она сфотографировала на пленку, как какие-то люди выносят из подъезда Любу, уже мертвую… – Валентина намеренно сгущала краски и не конкретизировала личности. – А потом кое-кому показывала эти снимки, чтобы тот заплатил ей за молчание деньги.

– Вот гадина! На Любушкиной смерти хотела заработать!

– И ей действительно заплатили, но всего один раз, после чего она и исчезла. Я, собственно, поэтому и пришла к вам, чтобы спросить: не знаете ли вы что-нибудь о ее последних днях? Когда вы видели ее последний раз? С кем она была? О чем вы говорили? Может, она приходила сюда, к вам, с мужчиной…

– Ба! Да я все тебе расскажу. Верка зарабатывала себе на жизнь тем, что принимала мужиков. У нее всегда были деньги, вещи… Она любила широко пожить, что правда, то правда. Любила Любе делать подарки – в основном дарила ей старые вещи. А после того, как Люба пропала – мы же не знали, что ее уже нет в живых! – она как-то раз зашла ко мне, и мы с ней сели пить чай. Я ее вареньем угощаю, а сама говорю, что, мол, надо Любу искать, в милицию обращаться… А она мне в ответ, мол, живая она, раз труп не нашли. Короче, успокаивала. А потом слово за слово, и стала она мне про свои мечты рассказывать. О том, что в старости будет жить в своем доме с большим садом, что у нее будут дети и внуки и что она уже совсем скоро начнет новую жизнь… Я не узнавала ее. Так разоткровенничаться со мной, со старухой! Другая на моем месте даже обиделась бы, потому что я-то сама к старости, выходит, не успела подготовиться. Все сбережения пропали, да и дети разъехались, даже не звонят… Но не обо мне сейчас речь. Я смотрю на нее и думаю: с чего бы это тебе начать новую жизнь? Работу, что ли, нашла? И еще… Когда мы с ней за столом чай пили, я внимательно ее рассмотрела и заметила, что на лице ее какие-то припухлости и как будто синяки, густо замазанные пудрой. Видать, кто-то припечатал ей… И этот кто-то, наверное, думаю, и есть тот, голубушка, с кем ты собираешься начать новую жизнь. Вот мы посидели, покалякали, и она ушла. А через некоторое время встречаю ее в городе с таким парнем, что я даже посреди улицы остановилась, чтобы понять, не ошиблась ли я… Красивый, высокий, из интеллигентов. Одет с иголочки и вообще… Принц, короче. И где же ты его откопала, думаю я со злостью. Так и захотелось броситься к нему, схватить за руку и сказать – оставь ее, парень, не пара она тебе…

– Что, такой красивый был?

– Не то слово! Я вечером звоню ей, вроде поздравить хочу с таким парнем, а она мне и говорит: замуж я выхожу за него. Мы любим друг друга, – передразнила, зажав нос, Власова и фыркнула в сторону, отпустив в адрес Обуховой пару-тройку соленых словечек.

– Елена Андреевна, как он выглядел?

– Высокий брюнет, красивый, ну как его описать… Они приходили сюда ко мне, Вера попросила меня, чтобы я разрешила им побыть немного в комнате Любы. Думаю, она рассказала ему про нее, все хотела душевной перед ним показаться.

– Они вдвоем были в Любиной комнате или же Вера выходила к вам?

– Конечно, выходила. Мне неудобно говорить, но она того парня в комнате оставила для того, чтобы у нас с ней было время на одно… дело…

– Дело?

– Она мне денег дала. – Елена Андреевна покраснела до корней волос. – Вот просто так взяла и дала. Целых пятьсот рублей. С барского плеча…

– Ну вот. А вы говорили, что она такая плохая, – устало улыбнулась Валентина. – Ну а как звали-то ее парня?

– Это мне надо вспомнить… Вспомнила! Она звала его Аполлоном!

– Как?

– Ну это она так просто его называла, а на самом деле, кажется, Андрей или Сергей… нет, все-таки Андрей…

– А где он жил, не знаете?

– Нет, откуда… Они у меня один раз только и были… Я все ждала их на похороны Любы, но никто из них не пришел…

– Она не могла прийти, думаю, что ее тоже убили… Только вот тела не нашли.

– Ну а тебе-то зачем все это?

– Из-за того человека, который убил и Любу, и Веру, пострадал мой муж. Пострадал безвинно. Я должна найти этого человека, как вы не понимаете…

– Но я хоть чем-нибудь помогла?

– Постарайтесь вспомнить еще какие-нибудь детали… О чем говорила с вами Вера? Ведь она собиралась выходить замуж, у нее были какие-то планы. Может, за границу собиралась?

– Да, она что-то говорила про заграничные паспорта, что вроде ждать надо… Но в основном она говорила о том, что хочет семью, детей… Чтоб все как у людей. Да, дача, машина. У меня все про заготовки спрашивала, говорила, что осенью будет у меня по телефону спрашивать, как огурцы крутить, компоты… Она вроде бы исправляться решила, Верка эта…

– А где она собиралась жить: у себя или у жениха?

– А она ничего про это не говорила, только упомянула однажды какую-то большую бочку из нержавейки, что присмотрела в хозяйственном, что, мол, погреба нет, но у Андрея вроде бы есть подвал под домом холодный… Капусту собралась квасить. У нее планов было – тьма! По-моему, она эту бочку даже купила… Она с ума сходила от счастья!

– А что про свадьбу говорила?

– Ну, что платье ей жених обещал откуда-то привезти… А туфли у нее были, совсем новые, на шпильке.

– Елена Андреевна, а вы не знаете случайно, в каком хозяйственном Вера собиралась купить бочку?

– Да говорю же, она ее купила… И даже знаю где: в нашем хозяйственном, вот на соседней улице. А что вам далась эта бочка-то?

– Да вот… думаю и себе купить…

Валентина с трудом встала.

– Вы не обидитесь, если я вам тоже подарю немного денег… Совсем немного… – И она вложила в сухую ладошку Власовой стодолларовую купюру. – Вы мне очень помогли. Спасибо вам… Да, еще… Вы больше не видели того парня? Аполлона-Андрея?

– Нет.

– А если увидите, узнаете?

– Да конечно! – Щеки у старушки пылали. Раскрыв ладонь и увидев незнакомый денежный знак, она покачала головой: – Прямо не знаю, что и сказать…

Когда она вернулась в гостиницу на такси, Кайтанов с Руденко бросились к ней, словно не веря, что видят ее живой и здоровой.

– А мы обзваниваем роддома… – Лева до боли стиснул ей руку. – Разве так можно? Где ты была?

– Мне нужно взглянуть еще раз на список…

– Господи, какой еще список?

– Ну, где Николаиди и все остальные… Краснов, Игудин… Может, я, конечно, и ошибаюсь, но из пяти адресов, даже из четырех, исключая Николаиди, можно найти дом, в котором есть холодные подвалы? Или подвалы рядом с домом.

Лева посмотрел на нее, как на больного человека.

– Малышка, при чем здесь подвалы? – Он чуть не плакал. – Ты, наверное, хотела спросить, как меня встретил Николаиди со своими друзьями?

– Да, кстати, как? – Она рассеянно поправила волосы и, не обращая внимания на присутствие наблюдавшего за ней молча Руденко, забралась с ногами на диван, свернулась клубком и замерла. – Не молчи… Он что, испугался и в свою Грецию умотал?