– Ольга Тимофеевна, а чего у Сливкова лицо страшное такое? – спросила Варя. – Он, вообще, от чего умер?
– Да от сердца, говорят, и умер. Пил да курил, да по бабам блудил. Ох, господи прости, чего ж я о покойнике-то… А лица у мертвецов всегда страшные, я и не гляжу никогда, боюсь. В сторонке постою да пойду. Что там разглядывать…
Засунув поглубже в карман джинсов тугую пачечку денег, Варя отошла от кассы.
– Варя! – высовываясь из окошечка, закричала ей вслед Ольга Тимофеевна. – Вы ведь с Идой-то подружки, ты б узнала, что с ней, когда выйдет. А то я на даче все бросила…
– Узнаю, – нехотя пообещала Варя. – Постараюсь…
На кладбище приехали уже после полудня. Здесь было жарко, тихо и по-особенному, по-кладбищенски умиротворенно. Здесь кончалось все, стихали все страсти, и земля принимала всех – праведников и злодеев, красавцев и уродов, счастливчиков и горемык.
Стоя позади людей, столпившихся у могилы, рассеянно прислушиваясь к прощальным речам, Варя старалась разобраться в мучивших ее ощущениях. Странное сходство «жениха» и Сливкова, умерших почти одновременно, не давало ей покоя. Что-то как будто зудело в мозгу, что-то надо было вспомнить, что-то понять, да оно все не вспоминалось и не понималось.
Гроб опустили в могилу и стали забрасывать землей. В этот момент, откуда ни возьмись, налетел резкий порыв ветра, почти до земли согнувший молодое деревце у соседней могилы. Женщины стали, вскрикивая, довить юбки и прижимать их к ногам. Как-то сразу потемнело. Варя подняла глаза к небу и увидела, что на солнце наползает рваная черная туча.
Могильщики заторопились, лопаты замелькали чаще, холмик над могилой вырос на глазах. Было ясно, что погода портится. Люди озабоченно поглядывали на быстро темнеющее небо и по сторонам, выжидая момент, когда можно будет уйти.
Между тем ветер крепчал, срывал с могил бумажные цветы, трепал траурные ленты на венках. У женщины, стоявшей перед Варей, сорвало с головы черную косынку, освобожденные волосы взметнулись кверху, и прямо на уровне Вариных глаз открылось изуродованное ухо со срезанной мочкой и короткий шрам на шее.
В голове у Вари как будто что-то щелкнуло, и смутные, разнопространственные и разновременные картинки внезапно сложились вместе, как пазл:
…Сливков на переднем сиденье маршрутного автобуса, вздрогнув, отшатывается от навалившейся на него тетки в капроновой панаме.
…Она, Варя, споткнувшись на ступеньках этого же автобуса, почти утыкается носом в затылок той же самой тетки, сбивая набок эту самую капроновую панаму, и перед ней появляется это срезанное ухо и шрам.
…Та же тетка перед рестораном «Кедр» протягивает пачку бумажных платков раздосадованному «жениху».
…Мертвое, жутко улыбающееся лицо «жениха» на экране телевизора.
…Мертвое, жутко улыбающееся лицо Сливкова в гробу.
…Эта тетка со срезанной мочкой и шрамом на его похоронах.
Вот что «чесалось» у нее в мозгу: Сливков и «жених» оба умерли после встречи с этой теткой с приметным ухом. И у обоих на лицах – жуткая улыбающаяся маска.
Эта тетка их укокошила?
Бред, сказала Варя сама себе. Пожилая женщина посидела рядом с одним, постояла рядом с другим, и два дюжих мужика отдали богу душу? Нет, так не бывает. Но зачем тогда она явилась на сливковские похороны? Она с ним не знакома, там, в маршрутке они вели себя как незнакомые люди. Говорят, убийцы любят посещать похороны своих жертв…
По спине у Вари поползли холодные мурашки, она невольно отодвинулась от женщины «с ухом».
Может быть, это не та тетка? Варя отошла в сторону и переместилась вперед, так чтобы боковым зрением видеть лицо женщины. Вроде она, а может, и нет. Кроме поврежденного уха ничего характерного, запоминающегося во внешности женщины не было. И одета иначе, в капроновой панаме Варя ее бы сразу узнала. И осанка другая, эта кажется моложе, подтянутей, а та была сгорбленная, совсем старушка. Притворялась?
Интересно, бывают такие одинаковые повреждения у разных людей? Может, и бывают, это же не отпечатки пальцев…
Пока эти мысли метались у Вари в голове, пока она совершала маневры вокруг женщины со шрамом, погода совсем переменилась. Стало пасмурно, почти темно, ветер свирепел. Судя по всему, начинался ураган, один из тех, которые в последнее время случались в их городе каждое лето.
Толпа стала редеть. Люди торопились убраться с кладбища до дождя. Женщина со шрамом тоже поспешно двинулась к выходу. Варя почти неосознанно пошла за ней.
Налетел следующий порыв ветра – уже с обильным дождем, и люди побежали. Женщина со шрамом тоже заторопилась, и тут Варя наконец убедилась, что эта та самая тетка из автобуса. В ее походке стала заметна особенность – она слегка припадала на правую ногу. Варя помнила, как стояла и смотрела вслед тетке в панаме, когда они выбрались из автобуса, и та ковыляла точно так же, как сейчас. Варя уже уверенно пошла за ней.
Женщина со шрамом не стала садиться в институтский автобус, а поспешила на остановку рейсового, где под навесом толпились люди. Ветер бушевал все сильнее, дождь уже лил как из ведра. Жестяная крыша навеса угрожающе грохотала, с нее рекой текла вода. Люди испуганно жались друг к другу. Варя и женщина со шрамом смешались с толпой и вместе втиснулись в подошедший вскоре пустой автобус.
Варя промокла насквозь. В сумке у нее был зонт, но она, боясь упустить из виду женщину, не стала доставать его. В автобусе Варя пристроилась за несколько человек от нее и старалась ничем не привлекать ее внимания. Женщина, впрочем, была занята собой и своим зонтом, который старалась пристроить так, чтобы текущая с него вода не замочила ее.
Автобус торопливо катил к городу, широким веером расплескивая воду из-под колес. В салоне вскоре стало жарко и душно от мокрой плотной толпы. По крыше время от времени грохотали сучья, которые шквалистый ветер срывал с деревьев, стоящих по обе стороны дороги, и с силой швырял куда попало.
Наконец подъехали к городу, и люди стали понемногу выходить. Женщина со шрамом села на освободившееся сиденье. Варя держалась позади, ни на секунду не выпуская ее из виду, но стараясь все же не смотреть в упор, чтобы та не почувствовала ее взгляда.
В центре женщина вышла и пересела в автобус, который шел в микрорайон Тополиные Горки. Варя, как нитка за иголкой, следовала за ней. На конечной остановке обе вышли. Несмотря на ранний час, стояли почти сумерки. Небо, сплошь заложенное облаками, уже не извергало потоки дождя, а сеяло холодную, почти осеннюю нудную морось. Несмотря на темень, ни одно окно в домах не светилось. Видимо, ветер где-то оборвал провода.
После душного автобуса Варю, облепленную мокрой одеждой, мгновенно затрясло. Тащиться вглубь темных кварталов за женщиной, которую она подозревала в темных делах, было страшно. И все-таки она шла.
Вокруг к тому же было безлюдно. Редкие одинокие прохожие торопливо и без оглядки мчались по домам. Варя боялась, что женщина обернется и обнаружит слежку, поэтому сильно отстала от нее. Но мишень не оборачивалась, только пару раз приостанавливалась, поправляла сумку на плече и торопливо следовала дальше своей чуть неправильной походкой. Варя, трясясь от холода, отплевываясь от воды, текущей с мокрых волос, упорно шла за ней.
Она плохо понимала, зачем делает это. Что ей даст эта слежка, кроме гарантированной простуды? Ну доведет она тетку до ее дома, выяснит адрес, а дальше-то что? По логике вещей, следует пойти в полицию и заявить, что по городу ходит маньячка, убивающая людей. А может, и не просто людей, а конкретно мужиков. Ага, и что? Дяденьки полицейские спросят: как убивает, чем? Ножом, тяжелым тупым предметом, удавкой? Нет, ответит им добропорядочная гражданка Варя с активной жизненной позицией, она убивает их своим присутствием. Побудет с ними рядом – они и мрут как мухи.
Хорошо, если добрые дяденьки просто вытолкают ее в шею, а то ведь могут и машинку вызвать с красным крестом и дюжими санитарами.
