– Нет-нет, – отвечает Джейн и добавляет: – А вот сам Дом…

Они спускаются по коридору в сторону атриума. Ковер из шкуры белого медведя, с головой и широко распахнутыми глазами, лежит в проходе. Он выглядит почти как живой. Поморщившись, Джейн обходит его стороной и потирает уши, пытаясь избавиться от шума. Дом не то гудит, не то поет, издавая слабые высокие звуки, похожие на скулеж. С таким звуком ветер пробирается по трубам. На самом деле Джейн не вполне это понимает. Фоновые шумы имеют свойство проникать в подсознание, селиться там и даже что-то изменять, и все это совершенно незаметно.

Приближаясь к центру Дома, Айви замедляет шаг. Они оказываются на последнем, третьем этаже. Айви выбирает ответвление коридора, ведущее налево. Джейн неотступно следует за ней, в какой-то момент обнаруживая, что идет по одному из балконов-мостов, которые видела из приемного зала. По одну сторону – зал, по другую – внутренний сад. Кто-то оставил прямо посреди широкой балюстрады фотокамеру – модную, с большим объективом. Айви поднимает ее и вешает на шею. Пока Джейн по пятам следует за девушкой, чуть дыша от головокружения, Джаспер плетется за ними, просовывая голову между прутиками балюстрады.

– Джаспер, – беспокоится Джейн, тянется к собачьему загривку, но обнаруживает, что ошейника нет. – Джаспер, осторожнее!

Пес демонстрирует, что в принципе не способен упасть, изо всех сил пытается протиснуться в отверстие и, потерпев неудачу, смотрит на Джейн с победным выражением: мол, я же говорил. Успокоил, называется.

– Не волнуйся, – говорит Айви, – он не упадет. Слишком большой.

– Да я вижу, – кивает Джейн, – но все равно хочу, чтобы он вернулся назад. Эй ты, длинноухий тип, имей хоть немного уважения к высоте!

Айви коротко усмехается.

– Донкихотство, – неожиданно произносит она.

– Что? – не понимает Джейн.

Айви качает головой:

– Прости. Я подумала, что если бы тогда составила слово «донкихотство» вместо «цеппелин», то заработала бы еще больше. За буквы «к» и «х» дают много очков. Это ценные буквы, – добавляет она извиняющимся тоном, – потому что редкие. Ты располагаешь к разговорам. Это похоже на неконтролируемый порыв. Прямо хоть намордник надевай.

– Я же говорила, что мне это нравится, – успокаивает ее Джейн и вдруг замечает надпись на ремешке камеры, которая висит у Айви на шее: «Я – Злой волк. Я себя создаю». Это была цитата из сериала «Доктор Кто»[2].

– Ты фанатка научной фантастики?

– Да, думаю, можно так сказать, – отвечает Айви. И научной фантастики, и фэнтези.

– Кто твой любимый Доктор?

– О, мне больше нравятся спутники. Доктор – он весь такой трагический и глубокомысленный, единственный в своем роде, и все такое… Это, конечно, здорово, но мне больше по душе Донна Ноубл и Роза Тайлер. И Эми, и Рори, и Клара Освальд, и Марта Джонс[3]. Никто не любит Марту Джонс, а мне и она симпатична – такая придурочная!

Джейн кивает:

– Я понимаю.

– Кажется, ты хотела что-то узнать про Дом? – переспрашивает Айви.

– Все эти декорации, картины… они смотрятся какими-то… разношерстными, что ли, ты не находишь?

Айви облокачивается на балюстраду:

– Да, определенно, они случайны. Я бы даже сказала, официально случайны. Несколько сот лет назад, когда самый первый Октавиан Трэш строил Дом, он, как бы это сказать… присваивал частички других домов со всего мира.

– Присваивал? Это как Россия «присвоила» Крым?

– Ага, – ухмыляется Айви, – примерно. Некоторые дома были реконструированы или снесены, и Октавиан покупал то, что от них осталось. А в других случаях сложно понять, что он с ними делал.

– Ты хочешь сказать, что он их украл?

– Да, – отвечает Айви. – Либо купил уже украденное. Вот почему колонны не совпадают между собой, и плитка, и все остальное. Так же он собрал и картинную галерею, и мебель. Видимо, на кораблях было полно разного хлама: дверь из Турции, поручни из Китая, витраж из Италии, колонна из Египта, куча досок из какой-то усадьбы в Шотландии. Даже остов сделан из разной фигни.

– Значит, Дом похож на чудовище Франкенштейна?

– Ага. Говорящего о научной фантастике. Или напоминающего людоеда.

– Он съест нас?

Айви снова улыбается:

– До сих пор он еще никого не съел.

– Тогда я остаюсь.

– Круто!

– Некоторые картины выглядят поновее…

– Миссис Вандерс и Рави иногда что-то покупают. Октавиан разрешает им тратить его деньги.

– И что же?

– Ценные вещи. Стильные. Ничего краденого. Рави трудится арт-дилером в Нью-Йорке вместе с Колином, бойфрендом Киран. Это работа его мечты. Думаю, всякий раз, идя в офис, он рыдает от счастья. Рави с ума сходит по искусству, – добавляет она, видя недоумение в глазах Джейн. – Он даже спал под Вермеером[4]. Типа, в спальном мешке.

Джейн пытается представить себе взрослого мужчину, спящего на полу под картиной.

– Постараюсь это запомнить, вдруг взбредет в голову прогуляться ночью.

– Ха! Я имела в виду: когда он был ребенком. Сейчас он так не делает. Мы тоже, бывало, играли с разными «шедеврами». Ну, типа, притворялись, что играем вокруг всех этих скульптур, рыбы Бранкузи[5], доспехов.

Пока Джейн переваривает эту информацию, дождь продолжает барабанить по стеклянному потолку.

– А что насчет внутреннего двора? – интересуется Джейн, оглядывая розовый камень, ровные террасы, свисающие настурции. – Он смотрится вполне гармонично.

– Эмм… – мнется Айви, криво улыбаясь, – первый Октавиан взял его из снесенного венецианского палаццо и целиком вывез на корабле.

Есть что-то нелепое в корабле, везущем три этажа пустого пространства через океан, с итальянского полуострова, через Средиземное море и Атлантику.

– У меня от всего этого мурашки по коже, – признается Джейн.

– Пойдем на территорию слуг. Там легко, спокойно и никаких тебе мертвых белых медведей.

– Тебя тоже напрягает, да?

Айви печально развела руками:

– Для меня он всего лишь Капитан Полярные Штаны.

– Мм?

– Киран и Патрик так его прозвали, когда мы были мелкими. Им казалось это забавным. Киран же наполовину британка, а в Британии штанами называют трусы. А у мистера Вандерса было для него свое прозвище. – Айви задумывается. – Биполярный медведь, кажется так. Потому что мистер Вандерс любит психологию. Прикол, да?

– Наверное. Моя тетя была защитницей природы. Люди убивают медведей из-за шкур, а она их просто фотографировала.

– Легок на помине, – говорит Айви, глядя сверху вниз на внутренний двор. Пожилой мужчина явно куда-то спешит. Высокий, темнокожий, в черной одежде, с ореолом седины, обрамляющим лысину. Одной рукой он несет ребенка лет двух-трех. Все, что Джейн может разглядеть с высоты, – курчавые волосы малыша, загорелая кожа и болтающиеся руки и ноги. «Почему? – вопрошает дитя, корчась от обиды. – Почему-почему-почему?!»

– Киран не говорила, что здесь так много детей, – заметила Джейн, вспоминая маленькую девочку, игравшую в дождь под ее окном.

Айви притормозила.

– Это мистер Вандерс, – объясняет она. – Он дворецкий, а миссис Вандерс – экономка. Они управляют довольно большим штатом персонала, поэтому вечно куда-то спешат.

– Понятно, – говорит Джейн, заметив, что Айви ни словом не обмолвилась о ребенке и что ее лицо вдруг напряглось, а голос зазвучал нарочито беспечно. Удивительно.

– Так мы идем в помещения для слуг? Миссис Вандерс запретила мне туда соваться.

– Миссис Вандерс может меня ударить, – проговорила Айви с неожиданной резкостью.

– Что?

– Прости. – Айви выглядит сконфуженной. – Но она не главная в Доме. Она просто действует, как считает нужным. А ты можешь делать, что захочешь.

– Хорошо. – Джейн хотелось осмотреть весь Дом, каждый его уголок. А еще – чтобы на нее не кричали.