Кстати, именно этой дикой любвеобильностью дальний предок и свел с ума короля. Но если все родственники Люсьена всегда стыдились этого тяжкого наследственного порока и всеми средствами пытались его подавлять, то Люси решил себя не мучить и дал полную волю своим страстям, что тоже омывалось горючими слезами целомудренного папочки, но родитель ничего не мог поделать с упрямством непослушного отпрыска. А под занавес своего протеста Люсьен вообще выкинул номер, сойдясь с Рэем, и уже не просто с альфой, а еще и с представителем вражеской фамилии. Хотя узнал он об этом не сразу, но как только впервые заподозрил, увидев его отца, так тут же записался в королевские архивы, к которым имел полный доступ, как представитель высшей аристократии и, просидев там не один месяц, составил-таки генеалогическое дерево семьи Рэя вплоть до его зловещего предка — короля Артура Бессердечного.
Поэтому-то он и завещал ему все свои драгоценности, во-первых, как единственному возлюбленному, а во-вторых, как наследнику короля, пусть и косвенному, но все же имеющему на эти драгоценности полное право. Ведь в ларце в основном находились реликвии, подаренные Артуром Бессердечным своему куртизану — далекому прадеду Люси, из-за которого все и началось, и на которого, кстати, Люсьен был похож, как две капли воды. Родители даже побаивались этого зловещего сходства, думая, что душа злосчастного прародителя, принесшего семье столько горя и бед, снова вернулась. Люсьен и сам в это верил, потому что драгоценности, подаренные дальнему предку коронованным любовником вовсе его не пугали, как многих из его семьи, наоборот — Люси их любил, все время примерял, иногда даже носил, если бывал на званых вечерах, и от них у него никогда не появлялись черные пятна на коже, как это случалось с другими представителями его семейства. И не только с ними. У этих драгоценностей вообще была очень дурная слава, но Люси она почему-то никак не касалась.
Но юристу он, конечно, рассказал совсем другую историю, когда составлял завещание, чтобы не выставлять свой род в неприглядном свете, поэтому не сказал ему всей правды, особенно касательно того, почему семья не могла избавиться от реликвий. Ведь дело в том, что их невозможно было продать, ибо они были как прОклятые. Стоило колье или перстню попасть в чужие руки и оказаться на шее или руках нового обладателя, как кожа его начинала чернеть, и он заболевал в считанные дни. А когда подобное повторилось не раз, семейство Люсьена начало обнаруживать проданные ими драгоценности брошенными у ворот своих замков со всякими прикрепленными к ним атрибутами, отводящими порчу, и с угрожающими письмами. В итоге поползли слухи о колдовстве, и всех представителей рода злосчастного куртизана начали преследовать и откровенно травить, в итоге семьям пришлось уехать из своих родовых поместий, продав их по дешевке, а на вырученные деньги обосноваться в старом, заброшенном форте в самой глуши, немного восстановив его, и только там они смогли хоть как-то существовать. И все равно постепенно вымерли, хотя и боролись со смертью — особенно молодежь, которая покидала вотчину в поисках лучшей жизни, но и в дальних странах проклятье их все равно настигало.
Конечно, в связи со всеми этими трагическими событиями, Люсьен и словом не обмолвился родителям о том, с кем он живет и кого так сильно любит, но позже они сами обо всем узнали, когда после смерти сына прочли его дневники, где Люси подробно записывал все свои мысли, размышления, результаты исследований родословной Рэя, а заодно и информацию о завещании. Все это, в том числе и шкатулка с драгоценностями, хранилось в его личном сейфе, в родительской квартире. Омега-отец знал его шифр, но при жизни сына никогда бы не посмел туда заглянуть, но после его смерти открыл тайник. А узнав, чьим потомком является Рэй, потерял последние остатки рассудка, ибо и так тронулся умом после потери отпрыска, а тут еще получил и второй страшный удар.
Альфа-отец, увидев любимого мужа в таком плачевном состоянии и узнав причину этого, тут же воспылал ненавистью к несчастному потомку зловещего короля, который и не подозревал о своих родовитых корнях, а уж история давней вражды двух таких знатных семейств ему и вовсе была неизвестна. Поэтому Рэй и не подозревал, что в его доме погиб последний отпрыск печально известной фамилии, а он на свое горе являлся родственником их истребителей. Зато родители Люси теперь знали все, а потому и слышать не хотели ни о каких там случайностях или недосмотре, а говорили прямо, что сын погиб из-за Рэя, потому что он — настоящее зло, и уже одно его присутствие рядом с Люсьеном стало причиной его смерти. Но так и не сказали ему ничего о его происхождении — то ли были уверены, что он знает, то ли не хотели даже произносить ненавистное имя своего врага и ворошить историю, но в любом случае они просто изводили несчастного парня проклятьями и обвинениями, одержимые собственным безумием, а Рэй в свою очередь, чувствуя истинную вину за смерть возлюбленного, воспринимал все это так остро и болезненно, что родители Люсьена даже представить себе не могли.
Но как бы там ни было, а от слов толку было мало, поэтому омега-родитель Люсьена так и скончался на могиле сына, снедаемый мыслью о том, что коварное королевское семейство нанесло-таки последний удар и уничтожило единственную надежду фамилии. А за ним последовал и супруг, искренне любивший мужа и сына, а потому не видящий без них никакого смысла дальнейшего своего существования.
Вот об этом и размышлял сейчас Люсьен, сидя в своей обители и вспоминая трагичные события своей жизни, а заодно и о том, что никогда и ни при каких обстоятельствах его семья почему-то не обвиняла истинного виновника горя, а именно того, кто и проклял их всех, то есть омегу-короля Эндрю Нежнейшего (после всех этих страшных событий приобретшего исторический титул Эндрю Несчастнейший). Но никому и в голову не пришло его обвинять, ибо все видели в нем только жертву злого тирана, а уж о его пропавшем ребенке, который был вероломно выброшен из своей королевской кроватки руками собственного отца, и вовсе не вспоминали.
А ведь он, наверняка, был жив, но все о нем забыли. И даже найти его не предпринималось никаких попыток. Бедняжка так и канул в лету, а точнее, растворился среди безродных людей, ибо ходили слухи, что его просто напросто подложили на порог хижины бедняка, в обычных, жалких пеленках и без всяких опознавательных родовых знаков. И никто ничего о нем больше не слышал, потому что верного слугу, сделавшего это, король Артур убил лично — вот такой он был вероломный. Но это, конечно, были всего лишь слухи, ибо о королях не принято в открытую говорить, а уж об Артуре Бессердечном никто не смел даже думать плохо. И все же его законный сын безвестно пропал — вот это уже был факт. А жаль.
Люси вздохнул, а подумав о потерянном наследнике, почему-то сразу вспомнил обещание, данное ангелу: «Ох, а ведь точно… — он поднялся на ноги. — Надо же поговорить с этим, как его…» — и Люси возмущенно засопел, вспомнив призрака-мерзавца, который терзал их с Рэем около двух лет, и только ангел смог его обезвредить. Ну надо же… Да лучше б он его убил, чем перевоспитывать. Возиться еще с этой дрянью! Но идти все равно пришлось, потому что Люси обещал и уже не мог не сдержать данное слово. Тогда он со злостью протопал к райскому кусту, отломил от него приличную хворостину, очистил ее, попробовал на упругость и, бормоча себе под нос всякие слова возмущения, отправился в зону Тьмы, где был заточен гамма.
— Ну подожди у меня, — приговаривал он по дороге. — Сначала я отведу душу и выпорю тебя как следует… — и он потряс своим грозным орудием. — А уж потом посмотрим, можно ли тебя перевоспитать. Или лучше сразу утопить в болоте, как последнюю нечисть. Ангел-то уверен, что я буду церемониться с тобой, но не тут-то было. Мерзкий уродец!
Правда, Люси не учел, что гамма — очищенный и частично освобожденный от зла — теперь вовсе не урод, и выглядит уже совсем по-другому. Он убедился в этом, осторожно пройдя через световой барьер, защищающий домик, и просочившись прямо сквозь дверь, чтобы никак себя не обнаружить. Осторожно выглянув из-за угла, Люсьен увидел гамму, полностью обнаженного, сидящего за столом, лицом к нему, кажется он что-то писал или рисовал. Люси пригляделся к нему получше — надо же, как преобразился, мерзавец: над столом склонилась такая симпатичная, белокурая головка с чудесными, вьющимися волосами, что даже зависть брала. Причем волосы были длинными — наверняка, ниже ягодиц. Пряди так красиво рассыпались по плечам, пока их обладатель, прикусив язык, что-то старательно штриховал карандашом на листке. Теперь его кожа была красивой — нежной, чистой, цвета кофе с молокам, так и дышала жизнью, а форма рук, плеч, а так же ступней и голеней, виднеющихся сейчас под столешницей — и вовсе были мечтой любого древнего скульптора. И правда, божество какое-то... Одно слово — ангел. Такого даже лупить жаль…
