Я надел кольцо на палец Мэдди и, увидев на ее руке черно-золотой ободок, почувствовал резкий удар в грудь.

Мэдди вздохнула.

И я улыбнулся.

Сейчас это кольцо было для меня всем.

Подняв глаза, я увидел, что Мэдди плачет.

— Мэдди? — спросил я, но не успел я вымолвить и слова, как она обняла меня за пояс и прижалась щекой к моей груди.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Я так сильно тебя люблю. Ты ведь это знаешь? Мне нужно, чтобы ты знал, как много для меня значишь.

Я выдохнул, чувствуя себя просто зашибенно. Потому как я знал, что она меня любит. Моя маленькая черноволосая сучка меня любит. Я обхватил ее одной рукой за затылок, а другой за талию.

Она по-прежнему пахла клубникой.

Мы вздохнули и простояли так, казалось, целую вечность, но потом Мэдди слегка отстранилась и, взглянув на меня, заявила:

— Теперь ты мой муж, Флейм. Мой навсегда.

Застонав, я прижался в поцелуе к ее лбу и прохрипел:

— Моя жена, черт возьми. Мэдди Кейд.

Мэдди откинула назад голову и, просияв, прошептала:

— Ты заставляешь мое сердце улыбаться.

Застонав, я впился губами ей в губы, намертво скрепив этот брак.

Мэдди отстранилась и, покраснев, сказала:

— Я... я хочу домой. Хочу... хочу быть с тобой.

Мои мышцы дернулись, страстно желая того же, но только я собрался вывести ее из леса, как вдруг заметил на земле коробку. Отпустив руку Мэдди, я поднял коробку и протянул ее своей жене.

— Вот. Это тоже тебе. Теперь ты моя старуха. Это, блядь, не оставит никаких сомнений.

Мэдди медленно взяла коробку и открыла ее. Заглянув внутрь, она вытащила маленький кожаный жилет с вышитым на нем именем.

— Флейм, — прошептала она и развернула его.

К ее глазам снова подступили слезы, и она провела пальцем по вышитой сзади надписи, которая гласила: «Собственность Флейма».

— Да, — прошептала она, и на новенькую кожу, прямо над моим именем, упала крупная слеза. — Я твоя. Ты и представить себе не можешь, насколько я «твоя».

У меня на шее бешено заколотился пульс. Мэдди прижала жилет к груди и подняла глаза.

— Отведи меня домой, Флейм. Я хочу заняться любовью со своим мужем. Сегодня ночью я хочу быть как можно ближе к тебе. Хочу скрепить этот союз. Хочу, чтобы мы с тобой стали одним целым.

***

Я тяжело дышал, моя кожа была влажной от пота. Мэдди открыла глаза, ее щеки раскраснелись, а зеленые глаза поблёскивали в свете камина.

И тут она улыбнулась. Улыбнулась и, обхватив мое лицо ладонями, на одной из которых сияло ее обручальное кольцо, привлекла меня к своим нежным губам. Я застонал ей в рот, а затем отстранился и выдохнул:

— Я люблю тебя.

Мэдди покраснела и ответила:

— Я тоже тебя люблю.

Она улыбнулась и добавила:

— Мой муж.

Я перевернулся на спину, Мэдди подвинулась, чтобы прислониться спиной к новому дивану, который она здесь поставила. Мэдди переделала весь дом. У нас теперь была мебель, большая двуспальная кровать... и заколоченный досками люк.

Впервые в жизни у меня был настоящий дом.

Настоящий дом для нас с Мэдди.

Всё ещё желая быть к ней как можно ближе, я положил голову на ее голые колени, и Мэдди сразу же погладила меня по волосам. Я закрыл глаза, чувствуя в волосах ее пальцы, охваченный таким счастьем, что едва мог это вынести.

— Ты в порядке? — спросила Мэдди.

Открыв глаза, я взял ее за левую руку и прохрипел:

— Да. Даже слишком. Никогда не думал, что люди могут так себя чувствовать.

Мэдди мне улыбнулась, и ее взгляд остановился на пляшущих в камине языках пламени. Но я смотрел выше. Я всегда смотрел выше. Я делал это каждую ночь. Каждое утро, когда просыпался. Я смотрел на рисунки Мэдди, которые теперь висели в рамках над камином. Она сказала мне, что эти наброски — жизнь, о которой она мечтала раньше. То, как ей хотелось жить. И когда я спросил, можно ли мне вставить их в рамки и повесить на стену над камином — единственное, как я поучаствовал в обустройстве этого дома — она просто разбила мне сердце.

Мэдди какое-то время молчала, а потом отдала мне свой старый блокнот, в котором больше не рисовала, поскольку у нее появился новый. Вручив его мне, она сказала:

— Ты можешь взять эти наброски, Флейм. Мне будет приятно смотреть на свои прежние мечты. Я буду очень рада, потому что почти все они сбылись. Это всегда будет напоминать мне, что я самая счастливая девушка на свете.

И поэтому я их повесил. В самом низу располагались новые: ее сестры, мой байк, я учу Малыша Эша ездить на моем «Харлее», мы с Малышом Эшем у меня в мастерской начинаем собирать ему байк, и у него на спине красуется надпись «Проспект».

А наверху висели старые: наброски наших сцепленных рук, набросок моего лица, глядящего на Мэдди, портрет ее старшей сестры Беллы, которая как две капли воды была похожа на Мэй... а на самом верху, самый большой набросок — тот, что занимал особое место, тот, что безраздельно владел моим сердцем и был всем моим миром — рисунок, изображающий нас с Мэдди. Мечта, которая, как она считала, никогда не сбудется. Рисунок, который в те времена, когда я еще был охвачен пламенем, без лишних слов сказал мне, чего она хочет для нас обоих. Набросок, который я знал наизусть — каждый штрих, каждую деталь. Тот самый, где я обнимаю ее, а она — меня. Мои руки вокруг ее талии, а она, закрыв глаза от счастья, прижимает свою крохотную ладошку к моей груди.

Тот самый, с которого все началось.

Тот самый, что навсегда был выжжен у меня в душе.

Открыв глаза, я, как всегда, уставился на этот рисунок и почувствовал, что у меня вот-вот разорвётся сердце.

И тут она запела.

Моя жена тихо пела, а я смотрел на свой любимый набросок.

На нас.

На мою Мэдди.

На ее Флейма.

КОНЕЦ