Пауза.
Алло, девушка! Прервался разговор, снова соедините, пожалуйста! Как через час? Через час там уже никого не будет! (Кладет трубку. Пауза.) Может, перезвонит…
Подходит к зеркалу в коридоре. Скрупулезно поправляет прическу, отряхивает платье. Протирает лицо лосьоном, потом пудрится. Все ее приготовления бесцельны, она никого не ждет вечером, в ее движениях – заученность, ритуальность.
Так можно совсем опуститься! Все убрать, все выбросить. Сразу легче будет. (Энергичным шагом проходит в кладовку.) Все надписано, мама всегда все надписывала, дом был полон маленьких плакатиков. В ванной над полотенцем – надписи: «Папа», «Аллочка», «Света», «Бабуленька»… И для ног отдельно… Может быть, это от того, что работа у нее была с бумагами – протоколы, собрания, резолюции, все по пунктам перечислить, озаглавить, подписать… Да… (Читает надпись на одной из банок.) Вот… Год тысяча девятьсот восьмидесятый, варенье из вишни… И в скобочках – без косточек…
Лампочка в кладовке гаснет, кухня и прихожая, напротив, освещаются ярче. Этот нехитрый прием и впоследствии будет указывать на хронологические смещения. На кухне, за столом, МАТЬ, она чистит вишни – выковыривает косточки из ягод при помощи специальной машинки. В этой сцене МАТЕРИ шестьдесят семь лет, ДОЧЕРИ тридцать семь. За двадцать лет, которые пройдут перед нашими глазами, ДОЧЬ физически изменится мало: не выйдя замуж, не родив, она сохранит свою бесполую стройность. Изменения скорее коснутся ее манеры двигаться, разговаривать, ее прически, одежды. МАТЬ же за эти годы побывает и сорокасемилетней моложавой, несколько суровой хозяйкой дома, и стареющей, полной горьких мыслей вдовой, и больной, смягчившейся уже прощальной мудростью женщиной…
ДОЧЬ. Мама… Это невозможно, я выключу телевизор. Он орет.
Пауза. Обе работают, чистят вишню.
На работе пятиклассники галдят, приходишь, и тут вместо отдыха…
МАТЬ. Я жду, когда начнется «Утренняя почта».
ДОЧЬ. Она нескоро начнется, посмотри на часы.
Пауза.
У любого зверя есть нора, куда он может забиться и чтоб его никто не трогал. И только я. Тридцать семь лет, нету своего угла, где все было бы по-моему.
Небольшая пауза.
МАТЬ. Как он может тебе мешать, если он работает в той комнате.
ДОЧЬ. Я все равно слышу, ты же знаешь, какой у меня слух.
МАТЬ. Обрати внимание, ты всегда недовольна.
ДОЧЬ (уходит, потом возвращается). Тем более что мы – на кухне, и нам часа два еще чистить. Что за страсть такая к шумовым эффектам, будто боитесь сосредоточиться раз в жизни.
МАТЬ. Ладно, выключила и выключила, что про это столько рассуждать.
Долгая пауза.
Света, какие у тебя планы на следующую неделю?
ДОЧЬ. Что вдруг – так торжественно? (Небольшая пауза.) А, ты про дачу опять.
МАТЬ. Обещают похолодание! Если самое позднее в среду не укутать розы, мы останемся с голым участком на следующее лето.
Молчание. ДОЧЬ встает, наливает воду в стакан, споласкивает руки, вытирает их полотенцем. Снова садится чистить вишню.
У нас всегда были летом розы, всегда, с пятьдесят седьмого года, как дали папе этот участок. Наши розы славились! Тебе все подтвердят, если сама не помнишь. И Быханова – не была она еще такая важная – все переживала. Почему, говорит, у меня на участке розы не растут, а у вас растут! А у меня росли… (Вытирает выступившие слезы, затем совершенно спокойно.) Видно, доживу я до той поры, когда у нас будет голый участок, без единого цветочка. Доживу!
Молчание. ДОЧЬ чистит вишню с возрастающей быстротой.
ДОЧЬ (очень мягко и негромко). Мама, ну зачем нам с тобой эти розы? На рынок пойдешь их продавать, что ли? Так ведь не пойдешь.
МАТЬ. Для красоты. У тебя исчезли эти понятия. На нашей даче всегда были…
ДОЧЬ (перебивает ее). Мама, на нашей даче мы практически не бываем. Не живем там. Наезжаем дня на два, вкалываем как ненормальные и обратно в город высунув язык. (Смеется.) Продать, мам, надо эту дачу. Если бы дети маленькие, имело бы смысл.
Небольшая пауза.
Как известно, ни маленьких, ни больших.
МАТЬ. А вот будут еще. Тогда снимать будешь? (Небольшая пауза.) Детей без дачи не воспитаешь!
Пауза.
(Исступленно.) Всех-то дел – проехаться на автобусе, наломать еловых веток да и набросать их на клумбу и на цветники! Сил у нее нету, времени. Да куда его девать, время-то!
Молчание. Чистят вишню. Спокойно.
Никогда бы не стала бы тебя упрашивать, если бы сама могла. Сама все делала и слова тебе не говорила. Пока могла.
Звонок в дверь.
Прахом все пошло, наперекосяк… (Идет открывать, разговаривает с кем-то в дверях, захлопывает дверь. Возвращается.)
ДОЧЬ. Кто был?
Пауза.
МАТЬ. Да так.
ДОЧЬ. Что, из винного, стакан просили?
Пауза.
Ой, мам, да кончай ты. Все умолчания, кошки-мышки. Все боишься мне напомнить.
Пауза.
Если бы я его помнила, я бы и без тебя помнила.
Небольшая пауза.
Я и думать забыла про это.
МАТЬ (неестественно оживленно). Был когда-то книжный магазин, кому он мешал. А теперь шастают эти алкоголики, стакан им нужен, уж пили бы из горла.
ДОЧЬ. И как, ты дала ему стакан?
МАТЬ. У нас не прокат для алкоголиков.
ДОЧЬ. А что, тебе жалко?
МАТЬ. Но ведь безобразие, я так и сказала.
ДОЧЬ. Ну сказала бы просто – нет. Жалко, мол, стакан, вдруг не отдадите.
МАТЬ. Мне не жалко.
ДОЧЬ. Просят тебя люди, а ты их унижаешь, читаешь нотации. Не можешь просто, по-людски.
Пауза.
Давно уже на пенсии, а все не можешь без своих месткомовских замашек. Все как заголовками разговариваешь. Как банки для варенья надписываешь. А это люди!
Пауза.
МАТЬ. Это ты умеешь – чужого дядю пожалеть или чью-то кошку. Особенно если дядя опившийся, а кошка паршивая, ты это любишь. Ты бы лучше меня пожалела. Я так долго не проживу.
ДОЧЬ. Мам, ну опять ты сейчас про дачу начнешь.
Пауза.
МАТЬ. Ты можешь для меня хоть что-нибудь сделать?
Пауза. Более спокойным тоном.
Я вижу, ты платье марлевое постирала, сушится на балконе. Ты собралась куда-нибудь?
ДОЧЬ. В общем, да.
МАТЬ. Что за привычка появилась, обо всем сообщать в последний момент. Некрасивая привычка.
ДОЧЬ. У нормальных людей она появляется в семнадцать лет.
Пауза. С деланой легкостью.
Да, я завтра собиралась к Быхановым. Леша просил меня с детьми посидеть. Они с Татьяной к родственникам идут обедать, а вечером мы вместе посидим, телевизор посмотрим.
МАТЬ. Опять втроем?
Небольшая пауза.
И зачем тебе туда ходить.
ДОЧЬ. Ну, знаешь ли. (Небольшая пауза.) Мне, кстати, больше некуда.
Пауза.
А на дачу я съезжу, съезжу. В ближайшее время.
Пауза. МАТЬ встает, ставит на плиту чайник, на свободный край стола ставит две чашки, достает из шкафчиков хлеб, вазочку с вареньем.
Странный ты человек, мама.
Пауза.
Вот взгляни, что ты ставишь на стол. Позапрошлогоднее варенье. Его уже есть нельзя, заплесневело!
МАТЬ. Не заплесневело, а засахарилось, это не беда.
ДОЧЬ (оживившись). Ужас! И почему-то мы это должны есть. Я это должна есть. Хотя полна кладовка всех этих банок и баночек. Нет, надо съесть сначала позапрошлогоднее, потом прошлогоднее – к тому времени, когда мы до него дойдем, оно тоже заплесневеет и засахарится, а потом свежее, но оно будет уже позапрошлогодним, а варенье, которое мы сейчас варим, тоже будет ждать своей очереди и гнить…
