Успел я добраться до Марти в тот самый момент, когда из чрева птицы стали выпрыгивать потомки Каиновы. А сельчане все стояли, замерев на том самом месте, на коем застало их появление небесной повозки. Смотрели на это чудо, кто со страхом, кто с опаской да любопытством. Даже дети прекратили свою извечную возню. Невдомек им, что это за штука. По пальцам можно пересчитать тех, кто хоть раз в Град наведывался. А мудрость, о сокрытых заветах пращуров, и вовсе никто не слыхивал. Это токмо охотникам, да святым отцам ведомо. Народ и так богобоязнен, зачем его стращать? Я-то в Град почти каждый сезон хожу, за свежим порохом да капсюлями, если тех, что обоз привозит, не хватило. И завсегда отца Якова навещаю, отчитываюсь, а он мне истории рассказывает. Положено так. А сельчане меня сторонятся из-за этого. Но я привык. Доля наша такая, охотничья. Мы же еще и за порядком следить поставлены, между всем прочим. И от зверя лютого село боронить, если медведь-шатун какой забредет, или оголодавшая волчья стая по зиме. Но на этот раз прилетели демоны. Сильные и жестокие и нет на них управы. Мне бы в молитве покаянной у Бога заступничества просить, а я подхватил Марти и охотничью сумку, юркнул в подлесок, да смотрю, что дальше будет. Слова молитвы как-то из головы вылетели, лишь пульс набатом стучит в ушах от душевных терзаний.
Демоны черные все, в серых разводах. Лица не видно. Шапка на них чудная, всю голову закрывает. Как сами видят из-под нее? В руках оружие. Не такое, как моя Марти, но по тому, как его держат, нет никаких сомнений – оружие. Поначалу демоны чего-то опасались, водили стволами в разные стороны, но потом, видать, успокоились. Сельчане стоят, как вкопанные. Бежали бы, дурни! Эх, напрасно им святые отцы про заветы пращуров не поведали. Эх, напрасно. Жутко все как-то. Тихо. Железная повозка перестала гудеть, демоны молчат, сельчане молчат, даже птицы лесные замолкли. Может, и не злые демоны вовсе? Нет, злые, все как по писаному. Один Милке, молодой еще девчонке, подол задрал, набросил на голову, и потащил к железной птице. «И возжелают они жен и дочерей ваших», – всплыли в памяти слова священника. Другой то же с Беляной сделал, что из Веселок, соседней общины, женихаться пришла. Красивая девка. Глаз не отвести. Сын кузнеца нашего ей приглянулся, Велен. И она ему тоже. После праздника сенокоса свадьбу бы сыграли. Велен такого не стерпел. Сбросил оцепенение, шагнул к обидчику и ка-а-а-к взмахнет косой, со всей своей молодецкой силой и удалью. А он силен, привык на кузне молотом махать. Блеснуло на солнце лезвие. Демон лишь пошатнулся, выпустив добычу и вскинув оружие. Не было грохота, лишь жужжание. Сын кузнеца схватился за грудь, на которой расплывалось кроваво-красное пятно, и медленно осел на свежескошенную траву. Истошно завизжала тетка Просковья. Это послужило сигналом для всех, и селяне очнулись, сбросив наваждение. Заголосили бабы и девки, заплакали дети, а мужики, как один, подались вперед, сжимая побелевшими от напряжения пальцами свои косы. А вот демоны… демоны стали стрелять.
Не знаю, что на меня нашло. Видать, зря учил и напутствовал меня отец Яков, что от демонов надобно бежать. Хоть и узрел я, что даже удар косы этим чудовищам нипочем, но тут красная пелена ярости на глаза опустилась.
– Марти, милая, хорошая моя девочка, выручай, – зашептал скороговоркой, поглаживая ореховый приклад. – Ты сможешь, я знаю.
Двигаясь будто во сне, загнал патрон в патронник, и Марти с грохотом выплюнула тридцатидвух-граммовую пулю в ближайшего демона. Еще не успел затихнуть звук выстрела, а рука, словно живя своей собственной жизнью, качнув затвор, выбросила стреляную гильзу и потянулась за следующим патроном. Никогда раньше я не стрелял так быстро. Дым, клубясь, окутал меня, закрывая все окрест. Но Марти сама находила цели. Первый потомок Каина, в которого мы попали, так и остался лежать на выкошенном лугу, не подавая признаков жизни. Остальные, коих настигали тяжелые пули, токмо падали, но сразу же поднимались, как ни в чем ни бывало. Я успел свалить лишь троих, пока демоны не обратили на меня свой гнев. Дымный порох, вспышки и грохот выстрелов выдали мою лежку с головой. Черные силуэты, возвышающиеся над луговиной, до которой не добрались косари, нырнули в густую траву, срываясь из виду. Несколько фигур юркнуло за железную птицу, а оставшиеся без укрытия залегли, затрудняя Марти ее работу. Дождем на меня посыпалась кора и листва, сбиваемые выстрелами супостатов с того дерева, в корнях которого я лежал. Выжившие общинники опомнились, и, подхватывая на руки детей, кинулись врассыпную. Я перезаряжал винтовку, как вдруг что-то блеснуло, загрохотало и подхватило меня, отбрасывая прочь. Оглушенный, с запорошенными землей глазами, рванул я что есть мочи в глубину леса, бережно прижимая к груди мою Марти. Хоть солнце и сияло на небосклоне, бежал, не разбирая дороги, едва угадывая направление слезящимися глазами. Но это был мой лес, где каждая тропинка, каждое деревце и кустик – мои давние знакомцы. Сумасшедшая гонка прекратилась токмо тогда, когда, совсем выбившись из сил, я рухнул в ряску неглубокого болотца. Захлебываясь от грязной воды, задыхаясь от быстрого бега, вполз внутрь гнилого ствола лежащего там дерева, и затих, свернувшись калачиком, отходя от пережитого кошмара. Так и не заметил, как провалился в сон. Проснулся часа через два, судя по солнцу. Чувствовал себя слабым и разбитым, а тело слушалось с трудом, да не от усталости, а от потери крови. Рана рваная. Словно когти медведя располосовали бок. Пострадала даже бедная Марти, потеряв изрядный кусок цевья.
– Не переживай девочка, мы это исправим, будешь лучше прежнего, потерпи, родная, – бормотал я, поглаживая винтовку.
Птицы не волновались, значит, погони не было. Небось, побоялись демоны в чащобу соваться, напугала их моя Марти изрядно. Время уже перевалило за полдень, и нужно было уходить из этого гнилого болотца. Помыв рану в роднике и туго перевязавшись чистой тряпицей из непромокаемой охотничьей сумки, направился я к своему сокровенному месту, небольшому гроту между замшелых валунов, на берегу лесного озерца. С детства люблю это место, навевающее покой и умиротворение. Могу часами сидеть на камне у воды, наблюдая игру света в прозрачной, ключевой воде. И отступает грусть, спадает усталость, а сердце наполняет светлая, незамутненная радость жизни. Там вовсе не нужны молитвы, чтобы ощутить присутствие Создателя, ибо само извечное мироздание глаголет его устами. Сейчас, как никогда, мне требовалась чудодейственная сила этого волшебства. В один миг мой привычный мир перевернулся с ног на голову. Демоны… они все же пришли. Такие же, какими их описывали предки. Злые, алчные, не чтущие законов, ни людских, ни Божьих. Это какими же надо быть зверьми, чтобы стрелять в баб и детишек малых? У нас тоже смертоубийства порой случаются, раз в два-три поколения. Али парни за девку подерутся, не без этого. Иная потасовка и до поножовщины, бают, доходит. Сам не видел, при мне такого не было, но слыхивать доводилось, когда в Граде был. А эти демоны в детвору метят. Сомнение берет, что люди они. А люди ли? Даже моей Марти не по зубам оказались. Токмо первый, в которого мы стреляли, помер, кажись. Просветленная чудодейственным местом память, услужливо навеяла видение прошлого. Медленно, аки шмель подлетает пуля к демону, кусая того прямо в шею… Шея, – вот где их слабое место! Аль ошиблись предки, и нет нужды бежать зайцем? Аль смертны демоны, аки звери лесные? Чу, грохот доносится. Что еще там потомки Каиновы замыслили? Эх, негоже тут рассиживаться, надобно селение проверить да стариков упредить. Общинники, что от демонов сбежали, верно, к Варламовой пещере подадутся. Там и встретимся. Пещера почитается, как место святое, Господом отмеченное. Ведь не даром же там отшельник, святой человек, обитал. Если куда и пойдут, спасаясь, то туда. Еще огневой запас надобно из схрона пополнить – пять гильз потерял, не до них было. Словом, идти надобно.
Грызли меня дурные предчувствия, подкрепленные давешним грохотом и легким запахом гари. Я уже подходил к своему селению, как вдруг раздался птичий крик. Да не абы какой, а особый, коим сигналы подают.
