Наконец, тетя достала противень с пирогом из духовки и, надев толстые рукавицы, переставила кастрюлю с готовым вареньем на соседний столик. Кухня у тети большая, даже больше, чем наша, а наша кухня, по правде сказать, больше, чем кухня моей подруги Монойки. Целых пять столов уместилось на этой кухне. Не веря своим глазам, я каждый раз рассматривала и понимала, что лишний стол здесь не найдется. Основной стол значился для приема пищи. За ним сидела я, подперев подбородок двумя руками. Волосы я перекинула через плечо и тихонько поглаживала их. Стол второй и третий надобились для приготовления блюд и резки овощей и фруктов, рубки мяса. Четвертый стол как аксессуар – на нем стояли цветы и кактусы, поделки из глины и корзиночки с гербариями. На пятом столе тетя держала часто используемые варенья, грибы и листья ягод. Еще мед стоял – банка на банке. Что было в шкафах, которые, словно картины в музее живописи были развешаны вдоль и поперек стен кухни – оставалось загадкой. Не часто я посещала тетю Клорьянту, но видела, как из одного такого шкафа она однажды достала длинную банку с тянущейся пастой – мне так показалось.
– А вот и пирог, – сказала тетя Клорьянта, разгибая спину и поворачиваясь ко мне передом. Сняв испачканный зеленый фартук, с заплаткой на правом боку, тетя взяла нож в руки и стала нарезать его на ровные квадраты.
– Как успехи в школе? – поинтересовалась тетя, придав своему лицу явно заинтересованный вид.
Я невольно подняла брови и начала вспоминать последнюю учебную неделю.
– Вчера получила четверку по геометрии.
Тетя сделал ртом букву «о» и переспросила:
– Четверку?
Затем продолжила:
– Ведь ты хорошистка, или, даже отличница? Почему четверку? Мама с папой знают?
– Они сегодня уехали отдыхать, – ответила я.
Тетя повернула голову в мою сторону.
– Вот те на! И надолго?
– Сказали, что приедут восьмого числа.
Повисло молчание. Слышен был только звук ломающейся корочки торта и стук настенных часов.
– Получается, что на две недели? – нарушила тишину тетя.
Я молча кивнула.
– Налей молока в чашку и ешь торт, – сказала тетя и быстро удалилась из кухни.
Глубоко вздохнув и выпустив воздух через зубы, я взяла с полки самую красивую кружку – мою любимую – белую с черным котом. Достала из холодильника кувшин и до каемки налила молока. Торт оказался неистово горяч, из-за чего я чуть не раскрошила его и еле успела подставить тарелку. «Пронесло», – промелькнуло в моей голове.
На второй кусок торта в дом постучались. Было слышно три отрывистых и громких удара. Тети по-прежнему не было. Допив молоко и слизав крошки с каемки чашки, я направилась в гостиную. Полы были на удивление холодные – не как обычно. Сев на большой диван цвета лягушки, я взяла рядом стоявшую книгу и осторожно раскрыла ее. «Лютик азиатский, – читала я про себя. – Травянистое садовое растение рода лютиковых». Перевернув страницу, я продолжила: «Красильная шелковица. Цветки мелкие, засухоустойчива, растет быстро». На третей странице меня встретил еще более чудный гербарий, но, услышав тетин голос, я закрыла книгу и вернулась на кухню.
Тетя быстро прошла мимо меня, взяла в руки нож и распорола им большой конверт. Достала из него желтый лист и какой-то кулечек.
– Наконец-то пришел мой заказ, – обмолвилась тетя. – Семена тладианта.
Заметив мое непонимающее лицо, она добавила:
– Вырастут красные огурцы.
Я пощурилась и состроила кислую мину. Перебросившись еще парой слов, я поблагодарила тетю, мы с ней крепко обнялись, так что кости затрещали, закинула банку за плечо и пошла домой. Уже вечерело, поэтому я ускорила шаг и уже через десять минут была дома. Бабушка, как я и ожидала, накинулась на банку с гостинцами и разделила варенье на две части. Первую часть унесла в погреб, а вторую поставила на стол и позвала дедушку на чай, привычно крикнув:
– Варенье на столе!
Потом взяла паузу и снова крикнула:
– Чай стынет!
Хотя никакого чая еще не было, с дальнего конца комнаты послышался шум газеты и на пороге появился дедушка Пихус. Варенье и правда оказалось вкусным. Я намазала его на кусочек батона и откусила половину.
– Смотри, не лопни, – посмеялся дедушка. – Мне тебя потом по частям собирать придется.
Наступил второй выходной день – воскресенье. Субботняя радость осталась позади, у меня был всего один праздничный день до начала новой учебной недели, поэтому, отметив на часах двенадцать утра, я не могла встать с постели – хотелось растянуть сон до бесконечности, поселиться в нем, может, на всю свою жизнь, или же остаться в нем до момента полного разочарования, чтобы контраст между явью и потусторонним миром не казался таким многообещающим.
Мне опять приснилось пианино. Жуткая его форма. Особенно страшно мне становилось, когда я просыпалась в полной тьме и не могла различить форму настоящего пианино, его цвет, рисунок на боковых стенках, а педальные лапки я и вовсе не видела – темнота поглощала их. Вскочила бы я утром, все было бы гораздо лучше. Дело в том, что мое пианино нельзя назвать страшным или мерзким. Оно выкрашено в приятный желтый цвет, по форме напоминает типичный шкаф с одеждой, а бабочки на стенках и крышке придают ему легкость. Если открывать крышку очень медленно, то создается впечатление, будто ее поднимают крылатые красавицы. Я бы никогда не подумала, что такой инструмент может как-то напугать или навести панику, загнать тебя в угол и заставить дрожать.
Поднявшись с постели и заправив одеяло, я подошла ко столу и подняла с него рисунок. Кто сразу посмотрит, и не подумает, что здесь изображено пианино. Скорее, на рисунке зиял огромный черный квадрат с пятью ногами и тремя ручищами. Вместо лапок у черного пианино были острые струны, которые переплетались между собой и издавали неприятные звуки. Крышка была всегда открыта, а вместо клавиш торчали человеческие пальцы. Чтобы хоть как-то успокоиться, я, после первой же ночи, сделала набросок этого пианино. Сейчас у меня в руках была последняя версия. Кажется, это был уже пятый рисунок. Недавно я добавила к нему деталь – маленького человечка. Он был пришит к ноге пианино. Я заметила его, когда в поисках безопасного места споткнулась и упала лицом в траву, обернулась и уставилась на чьи-то ботинки. Лица я не различила, потому что этот кто-то сразу отвернулся и начал кашлять, будто чем-то болел.
Положив рисунок на стол, я подошла к окну и забегала глазами по привычным крышам домов, по дорогам и тропинкам, по деревьям, по машинам, и наткнулась на стайку голубей в луже. Их было шесть или семь штук – было сложно сосчитать. Они прыгали и размахивали крыльями – сбивали мой счет. «Значит, ночью и правда был дождь», – пронеслось у меня в голове. Тот голубь, что не шевелился и смотрел вдаль, осторожно шевеля крылышком, спрятал у себя под перьями желтый лист. «Забился он туда, что ли?» – подумала я. Птицы плескались и громко ворковали. Звуков я не слышала, но через бинокль явно было видно, как вибрируют их шеи.
Ближе к одиннадцати я приняла душ, смыв с себя вчерашние хлопоты, высушила волосы, надела новую рубашку, сменила белье. На кухне, как обычно, стояла тишина. Дедушка с бабушкой просыпались поздно, бывало, даже, весь день спят, тихо похрапывая. На завтрак я съела половинку апельсина, замешала кукурузные хлопья в молоке и выпила чаю. Почистив зубы и подровняв брови, я отправилась к Монойке.
Жила Монойка совсем рядом. Если бы не дурацкий соседский дом, я могла бы запросто наблюдать за ее окном через свой бинокль. Я никогда и никому не рассказывала про слежки. Да и необходимости, наверное, не было.
Бинокль мне достался от деда. Это была суровая, военная штука. О себе дедушка никогда не рассказывал, видимо, не хотел вспоминать тяжелые времена. Единственное, что осталось у него после тех времен – этот тяжеленный большой бинокль. Раньше он лежал далеко на полке, на кухне. Никого не спросив, я перенесла его к себе в комнату. Так до сих пор никто и словом не обмолвился. Дедушка, когда бывал в моей комнате, краем глаза все же подмечал свой трофей, но на том дело и заканчивалось. Следила я за людьми, кошками и собаками. Иногда и за птицами, но они, обычно, на местах не задерживались, поэтому я была к ним равнодушна. «Лети, раз хочешь», – провожала я их. Порой мне казалось, что люди видят меня, замечают и злятся, а это, несмотря на то, что живу я в неприметном доме и выглядываю через щелочку в плотной занавеске.
