На журнальном столике в прихожей была собрана моя поклажа: позолоченная клетка и бумажная книга. Среди лабиринтов, горок и лесенок клетки копошился Жеан – джунгарский хомячок. Примечательным было то, что вирус распространялся на всех живых существ, кроме грызунов, поэтому в качестве домашних питомцев заводились преимущественно хомяки, крысы и морские свинки, за редким исключением, шиншиллы. Зажиточные люди позволяли себе содержание собак и кошек, но такая прихоть была дорогостоящей, потому что животное также нужно было каждодневно прививать от вируса, расходуя вакцину.

Рядом с клеткой лежал «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. В качестве закладки служил список того, что нужно было успеть, пока не сыграл в ящик:

Отвезти Жеана новому владельцу;

Увидеться с Лайзой;

Прокатиться на американских горках;

Поцеловать Жаннет;

Съесть говяжий стейк;

Узнать, что сталось с Эсмеральдой;

Посетить могилу родителей;

Осмыслить прожитую жизнь.

Я оглядел своё жилище напоследок. То были девяносто метров в квадрате чистого роскошества. До эсхатона я платил бы за тот номер тысячу пятьсот евро в сутки. Расценки постапокалиптического мира звучали иначе: «Сегодня ты можешь жить в апартаментах класса люкс и пить вино 1941 года бесплатно, так как завтра, немудрено, умрешь от голода или нехватки вакцины.».

Миновав романские полуциркульные своды в холле, я вышел на улицу Пасео де-Грасия. Название над главным входом отеля поросло плющом, виднелось только слово «casa»⁴.

Вакцину изобрели в Испании. Уцелевшие, те, кого вирус одолевал медленнее остальных, услышав о появлении антигена, потянулись со всех уголков света в Барселону. Получив вакцину, мы объединили умения и навыки для создания нового общества, в котором главной целью стало выживание. На территории бывшей Барселоны появилось новое и единственное государство. Так оно и было названо – Единое Государство. Население его составило сто сорок четыре тысячи человек.

Я вытянул руку, чтобы поймать такси. В постапокалиптическом мире автомобили стали бесплатны, но топливо стоило времени, будучи сырьем, имеющим срок годности. Кому-то приходилось его добывать, а соответственно, этот кто-то претендовал на время за свой труд. Для меня содержать машину было дорогостоящей прихотью, поэтому я предпочитал пользоваться чужими услугами. Такси стали как никогда актуальны, так как в мире, где время на вес золота, нельзя терять ни минуты. Пешие прогулки, которые я так любил прежде, стали непозволительным расточительством.

Передо мной остановилась машина. Я сел на пассажирское кресло позади водителя.

За неделю до того дня, я предусмотрительно опубликовал в социальной сети объявление с фотографией Жеана о том, что вынужден расстаться с питомцем. Вскоре со мной связался мужчина по имени Акайо Комацу и согласился забрать хомяка. Мы договорились встретиться у памятника Колумбу.

До назначенного места мы доехали за пятнадцать минут. Дороги были пустыми из-за праздника. В День Памяти большая часть жителей выезжала из города. Каждый ехал туда, где похоронил родных и друзей, погибших от вируса, чтобы помянуть их. Не всем нравилась эта традиция, но я был ей верен. Я любил предаваться ностальгии и не пренебрегал возможностью прогуляться по улочкам родного Парижа. На могилу родителей заглядывал лишь из уважения, стоял у земляных холмиков с четверть часа и уходил. Затем бродил по опустевшему Парижу, вспоминая детство, юношество и в целом мир до эсхатона.

Водитель протянул правую руку, я считал QR-код с экрана его умных часов и перечислил пятнадцать минут.

Акайо Комацу уже ждал у памятника.

Я протянул мужчине ладонь, и тот ответил крепким рукопожатием.

– Что ж, – выдохнул я, – позволите попрощаться с приятелем?

Японец кивнул.

Я отворил дверцу клетки и вынул Жеана. Кроха целиком помещался в моей грубой мозолистой ладони. Подергивая усами, он уплетал за обе щеки дольку яблока, отчего его мордочка казалась упитанной. Я провел пальцем по спине хомяка, покрытой серой шерсткой и вдруг осознал, что этот пушистый комочек с черными глазками-бусинками был центром скопления всей моей любви и привязанности.

Жеан принялся взбираться по моей руке. Достигнув плеча, хомяк стал щекотать мою шею лапками размером с головку ватной палочки. Пробравшись за ворот рубашки, он полез вниз по спине, что уже не казалось забавным. Я стал дергаться, словно в конвульсиях, пытаясь отловить питомца. Хомяк спустился по штанине и, достигнув земли, принялся удирать. Меня возмутило странное поведение Жеана, и я погнался за ним.

На мостовой у статуи Колумбу разыгралось комичное действо: тучный мужчина средних лет в накрахмаленной рубашке и элегантном костюме ползал по земле, пытаясь отловить несносного крысенка. Несколько унизительных минут мне пришлось стирать колени штанов о брусчатку. Подмышки стали липкими и я запыхался, когда наконец Жеан попался ко мне в руки.

– Вам лучше не выпускать его из клетки, – предостерег я мужчину, вытирая пот со лба.

– Клетка не пригодится, – отрезал Комацу сан.

– Как же вы будете содержать хомяка?

– Боюсь, между нами возникло недопонимание, – учтиво ответил японец. – Я не собираюсь его содержать.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы хотели избавиться от хомяка. Я готов его забрать. Не будем тянуть время, – Акайо потянул руки к клетке.

– Нет, – я прижал клетку к груди, – будьте добры объяснить, что значили ваши слова.

– Соевое мясо мне уже осточертело! А говядина и птица словно золотом литы. Не мне вам рассказывать, сколько вакцины уходит на содержание скота и почему цена только растет.

Когда я понял, к чему клонит Акайо, я нервно сглотнул.

– Тут мяса-то! – воскликнул я.

– Обжарю в кисло-сладком соусе и подам с рисом.

– Ни за что!

Лицо японца приобрело хмурый вид. Он подошел ко мне вплотную и схватив за запястье, больно сжал его.

– Я готов заплатить, – настаивал мужчина. – Тридцать минут. Полчаса за такую крохотную тушку. Ну же, соглашайтесь!

– Мне не нужно ваше время, – отрезал я и вырвал руку.

– Всем нужно время.

– Боюсь, я откажусь от вашего предложения, – ответил я, придав голосу оттенок суровости, хотя сердце с бешеной силой колотилось в груди.

Японец вздохнул и отошел. Акайо был крепко сложен и если бы пожелал, отобрал питомца силой. Но мне повезло, потому что несмотря на отчаянность своего положения, Комацу сан оказался порядочным человеком.

– Тогда не тратьте моё время! – рассерженно вскричал он.

Я поспешил заключить Жеана обратно в клетку и направился прочь, с каждым шагом все более переходя на бег.

– Уму непостижимо! Жеан, я чуть не погубил тебя!

Я с досадой поглядел на свой список.

– Ничего, мы еще найдем тебе приют, – проговорил я вслух, обращаясь к хомяку.

Я решил не терять времени и двигаться к следующему пункту.

***

Лайза жила с сеньорой Кабрерой в домишке на побережье Средиземного моря. От статуи Колумба до хижины мексиканки меня разделяло пятнадцать минут пути. Я хотел поймать такси, но передумал и решил совершить последнюю прогулку по городу, в котором прожил шестнадцать лет. Я сделал несколько неожиданных поворотов и вскоре обнаружил, что иду в противоположную от жилища старушки сторону.

Во время пешей прогулки я пережил духовное обновление. Глядя на мир вокруг, я испытал к нему такую трепетную любовь, что мне захотелось исцеловать каждую плитку брусчатки под ногами. Охватить в исполинском объятии обступившее меня пространство, припасть к стволу каждой пальмы, юкки, финиковому дереву; прижаться телом к фасаду каждого из зданий, что я миновал, к потрескавшимся кирпичным стенам, покрытым фиолетовыми цветками бугенвиллии. Я смотрел на все сооружения с восхищением. Я увидел то, чего не замечал прежде. Я восторгался разнообразием архитектурных стилей, в котором смешались романские и готические элементы, фрагменты колониального стиля и стиля эпохи Возрождения. В минуту, когда я созерцал башни Собора Святого Семейства, моя душа воспевала оду благодарности Богу.