«Отпустит он меня, как же, – с обидой думала она. – Все вы одинаковые – напыщенные индюки с деньгами. Привыкли во всем командовать. Полюбить такого? Да ни за что! Хоть у вас, Александр Петрович, руки и похожи на руки того негодяя, которого я безумно любила и, увы, продолжаю любить. Однако вам до него, как до Парижа пешком – очень далеко».
Внезапно она почувствовала запах табака и оглянулась. В дверном проеме, ведущем в библиотеку, в шелковом мужском халате, стоял Александр Горелов и курил изящную трубку с длинным мундштуком.
– Как похвально ваше трудолюбие, – улыбнулся он.
«Не могу не признать, что в этом павлине – море обаяния» – подумала она.
Он аккуратно закрыл дверь позади себя, и повернул ключом.
Она посмотрела ему в глаза. Он медленно подошел и взял ее за подбородок.
– Скажите, Глафира Сергеевна, я вам хоть немного нравлюсь?
– Вы не можете не нравиться, так как исполнены множества достоинств, – уклончиво отвечала она, отводя взгляд.
– Понравился ли я вам как мужчина? – настырно спрашивал он. – Я полагаю, что вам есть с кем сравнивать.
– Позвольте сударь, я не стану отвечать на этот вопрос, – она нахмурилась.
Он удержал ее, наклонился и снова поцеловал долгим и страстным поцелуем. Она немного обмякла в его руках.
– Я не могу отпустить тебя домой без…
Горелов взял ее за руку и подвел к высокой стремянке, той стремянке, с которой она накануне свалилась в его объятия.
– Я возьму тебя прямо здесь, в библиотеке. А когда ты уйдешь, я буду вспоминать об этом…
– Но… Нет.
– Никаких нет. Ты создана для любви. Я буду тебя иметь не менее трех раз в день.
Она задохнулась от негодования и острого прилива возбуждения. Он заставил ее опереться о ступени стремянки и задрал сзади ворох юбок.
– Наклонись ниже, еще… Какие милые у тебя панталончики. Носи их чаще.
Не мешкая, он вошел в свободную от ткани прорезь и стал двигаться в ней дразнящими движениями – то медленнее, то быстрее, распаляя ее желание. При этом его рука потянулась к заветному бугорку. Длинные пальцы играли с ее плотью так, что Глаша вновь застонала и закусила губу. В этот момент он остановил выпады и ждал ее реакции.
– Ну же, ну-уу. Сильне-ее-е, еще. Не останавливайтесь. Умоляю.
– Ты прелесть, – он слегка прикусил ей мочку уха и подтянул к себе. – Прогнись еще. А-аа-аа.
Он долго двигался в ней, загоняя член до упора. Она стонала от наслаждения. Кульминация вновь произошла вне ее тела. Раздался шлепок – пухлые капли шмякнулись об натертый паркет. Пошатываясь, он отошел в сторону и оперся о стеллаж с книгами. Глафира оправила юбки и пригладила ладошками растрепавшиеся волосы.
– Иди, пообедай. Я велел накрыть в столовой. Я не отпущу тебя домой голодной.
В столовой, накрытый крахмальной белой скатертью, стоял стол, сервированный на две персоны. В супнице томился куриный бульон с зеленью и гренками. На тарелках красовались аппетитные закуски, веера розоватой форели, куски дичи и жареный поросенок. Были тут и фрукты и вино. За столом им прислуживал все тот же, молодой дворецкий. Его звали Яковом. Глаша с удовольствием поела бульона и отведала разных закусок. Александр Петрович предложил ей и вина. Она согласилась. На десерт им подали мороженое. Глафира внутренне ахнула. С тех самых пор, как когда-то, в доме ее супруга Рылова, они вместе с Таней мечтали поесть мороженого, прошло много времени, но о мороженном они с Татьяной забыли. А вот при виде вожделенного лакомства, у нее загорелись глаза.
– Сейчас вы так похожи на маленькую девочку. Вы так любите мороженое?
– Очень, – с улыбкой призналась она.
– Раз так, я стану его заказывать чаще.
Она кивнула и снова улыбнулась.
– Вы так обворожительны, ma puce.
– Александр Петрович, мне пора. Уже вновь темнеет за окном.
– Это просто дни стали короче. На сегодня я отпускаю вас. Вы свободны. Может, вам вызвать извозчика?
– Нет спасибо, я хочу немного прогуляться.
– Завтра я жду вас в обычное время, – намного суше сказал он.
Когда она вышла из парадного, стал накрапывать дождь. На душе стало тоскливо – ей отчего-то совсем не хотелось возвращаться домой. Она чувствовала некую неловкость перед Таней.
«Наверное, она меня потеряла», – думала она.
Но отчего-то ей не было стыдно. Душу охватило какое-то тупое безразличие. Она с трудом передвигала ногами.
«Зачем я так скоро отдалась этому Горелову-Погорелову? Ведь я не люблю его, хоть он и красив. Разве после Владимира я могу кого-то по-настоящему полюбить? Зачем я это сделала? Назло ему? А он ведь об этом не узнает. Я обманываю сама себя. И Таню я тоже обманула. Я очень устала от того, что все видят во мне лишь объект плотского вожделения. Зачем я этому Горелову? Ведь он женат. И где его супруга? Как все гадко».
Когда Глафира появилась на пороге комнаты, Татьяна сидела спиной к двери и что-то шила на руках. Шила и напевала себе под нос какую-то незамысловатую песенку. Глаша стала стягивать с себя боты и снимать плащ.
– Отпустили? – коротко, не поднимая глаз, обронила Татьяна.
– Да, вот только сейчас. Было много гостей. Пришлось заночевать. Сегодня мыла посуду, убирала комнаты, – лгала Глафира.
– Иди, чайку попей. Я булочек тебе купила, – все также, не смотря на Глашу, позвала ее подруга.
– Спасибо, Танечка, я уже пила… С прислугой. Можно, я лучше лягу, я очень устала.
– Ложись, конечно. Отдыхай.
Прохлада подушки коснулась Глашиного лица, сон быстро смежил веки. Краем сознания Глаша подумала о том, что Татьяна ведет себя необычно. Ей думалось, что по возвращению, та должна была упрекать ее за долгое отсутствие, выговаривать, подозревать и ругать. Но рыжеволосая подруга вела себя, на удивление, спокойно. Почему? Но об этом она не успела подумать – сон потащил ее в неведомую реальность. И в этой реальности снова был ОН. Они лежали рядом в шалаше, в яблоневом саду, и он нежно и страстно сжимал Глафиру в своих объятиях. Глашина растрепанная голова метнулась по подушке.
– Володенька, любимый, – прохрипела она во сне. – Обними меня крепче.
Татьяна все слышала. Она сидела возле кровати с каменным лицом, по бледным веснушчатым щекам катились мутные слезы. Она давно бросила шитье. Грустный взгляд был обращен в темный проем окна, где также одиноко моросил осенний дождь.
* * *
Александр Петрович Горелов был необычайно счастлив. Близость со страстной Глафирой стала для него немыслимым по щедрости подарком. Он не раз вспоминал того странного гостя, по имени Викто̀р, со словами глубокой благодарности. Именно ему он был так обязан своей встречей с Глафирой Сергеевной. К слову сказать, новый знакомый, такой приятный во всех смыслах молодой мужчина, более не наведывался к Горелову. Не встречал его наш герой и на званых обедах. Александр Петрович попытался разузнать о нем у князя В. Но тот смотрел на Горелова с огромной толикой непонимания. Он совершенно не мог припомнить описываемого господина.
Почти все будни Горелова, за исключением тех дней, когда ему надо было ехать на службу, начинались теперь одинаково. С утра он принимал ванну, брился, обрызгивал себя духами, пил крепкий кофе, выкуривал сигару или трубку и ждал прихода своей нежной Глашеньки. Он вовсе забыл о том, что формально эта женщина была устроена к нему на службу горничной. Все ее обязанности сводились теперь к одному – быть с хозяином в телесной близости ровно столько, сколько этого желал наш ненасытный жеребец.
Каждое утро, без опозданий, Глафира приходила в его роскошную квартиру, снимала с себя ботики, пальто и, кротко взирая на Горелова, шла мыть озябшие руки. Потом Горелов кормил Глашу легким и вкусным завтраком, а сам, ожидая, когда она поест, сгорал от нетерпения. Едва она допивала утренний кофе, как он обходил стул за ее спиной и крепко обнимал сзади. Его сильные, смуглые руки принимались тискать белоснежные Глашины груди. Иногда, прямо в столовой, он расшнуровывал ей корсет и, стянув с плеч платье, принимался целовать полные плечи, мягкие руки и начало живота. Бывало и так, что он садился подле и, невзирая на ее протесты, начинал ласкать языком торчащие соски. Она молила его прекратить, намекая на то, что в доме много глаз и ушей. Ей казалось, что дворецкий Яков, который им часто прислуживал во время обедов, молодой, чуть полноватый мужчина с сонным выражением на курносом лице, уже давно обо всем догадался.
