«Это был катастрофический план», – сказал Сегев.

В течение последнего года практически ежедневно в его поселение стреляли палестинские снайперы. Не менее тридцати человек погибли от их пуль. В ответ израильтяне объявили круглосуточный комендантский час для тридцати тысяч палестинцев, чьи дома окружали израильские поселения. И это сработало. Число погибших израильтян заметно сократилось. Палестинцам запрещалось покидать дома даже для того, чтобы вызвать врача или пойти в школу, а тех, кто нарушал запрет, сажали в тюрьму. Дважды в неделю комендантский час на несколько часов отменяли, чтобы местные жители могли сходить в магазины. В качестве крайней меры сотни израильских солдат в сопровождении дюжин танков и бульдозеров вошли в Хеврон и уничтожили здания, в которых, как они утверждали, прятались палестинские снайперы.

«Эти люди подобны бомбам с часовым механизмом, – сказал палестинский мэр Вифлеема, города, расположенного на Западном Берегу. – Все подвергаются опасности».

Насколько серьезна проблема? Аналитики из Тель-авивского университета считают, что лишь десять процентов из 177 000 поселенцев на Западном Берегу и в Газе являются экстремистами. Они называют себя защитниками Хеврона, ведь многие израильтяне считают его вторым священным городом после Иерусалима. Несколько тысяч израильских солдат и полицейских находятся там для их защиты, но не считают, что этого достаточно.

Защитники прав человека нередко утверждают, что поселенцы провоцируют насилие. В отличие от палестинцев, они вправе покидать свои дома в любое время. Они регулярно атакуют палестинские магазины, в то время как палестинцы должны выполнять условия комендантского часа, и им остается только наблюдать за происходящим. Палестинцу Махмуду Азаму 67 лет. Его маленький магазинчик грабили трижды. Кроме того, его регулярно избивали. Теперь магазин закрыт, а он сам живет на подаяние.

«Если бы я мог, – говорит Азам, – я бы сражался с ними. Им нельзя разрешать выгонять нас из наших домов».

Но поселенцы иначе смотрят на эти вещи.

«Мы хотим, чтобы Израиль сохранял контроль над этими территориями, – говорит Сегев. – Мы должны вновь оккупировать Хеврон. А до тех пор мы будем совершать превентивные действия, чтобы остановить палестинскую стрельбу».

Слова Сегева не оставляют никаких сомнений.

«Люди близки к отчаянию из-за постоянной стрельбы, убийств и нападений палестинцев. Они считают, что правительство их бросило. И да, люди берутся за оружие. Если мы этого не сделаем, то погибнем».

Том отложил статью. В течение восьми лет он носил эту вырезку в бумажнике.

Напоминание о конце.

«Кто источник информации для твоей статьи? – спросила Тома его начальница. – Пожалуйста, скажи мне, что все гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд».

Робин Стаббс была не только его редактором, но и другом. Даже когда тучи вокруг Сагана начали сгущаться, она оставалась на его стороне. Когда собрали комитет бывших редакторов и репортеров «Лос-Анджелес таймс», чтобы изучить выдвинутые против него обвинения, он ничего не имел против. Ему было нечего скрывать.

Но его предали.

«Я могу лишь сказать, что обвинения комитета не соответствуют действительности. Все, что написано в статье, – правда», – сказал журналист.

«Но этого недостаточно, Том. Твой источник, Сегев, не существует. Израильтяне провели расследование. Мы сами занялись поисками. Палестинец Азам умер за год до того, как ты якобы брал у него интервью. Это факт. Перестань. Что происходит?

Комитет изучил все 1458 статей для «Лос-Анджелес таймс» за девятнадцать лет его работы в газете. И только в одной факты не подтвердились.

«ЭКСТРЕМИСТЫ С ОБЕИХ СТОРОН, ВСЕ ВЫШЛО ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ»

«Я одобрила твои ссылки на «поселенца, пожелавшего остаться анонимным» и «источник, близкий к правительству», – сказала Робин. – Здесь я почти перешла черту. И теперь под огнем оказалась и моя задница, Том. Твоя история лжива. В ней все – неправда. Не существовало поселенцев, атаковавших такси. Нет никакого заговора. Да, в этом регионе случаются проявления насилия, но не в такой степени, как ты написал.

Том лично брал интервью, он стоял лицом к лицу с тем человеком. Его отчеты о расходах показывали, что он действительно присутствовал в описываемых местах.

Но этого оказалось недостаточно.

«Я же говорил тебе, Робин. Моя беседа с Азамом состоялась два месяца назад», – продолжал он убеждать начальницу.

«Он давно мертв, Том».

На фотографии, которую показали Сагану, был снят человек, похожий на того, с кем он целый час беседовал в Хевроне.

Но он не был Махмудом Азамом.

«Я уже много лет назад советовала тебе записывать свои интервью», – напомнила Стаббс.

Однако Саган ненавидел магнитофоны. Люди вели себя намного свободнее, а те, кто хотел, чтобы их слова записывали, обычно вызывали у Тома подозрения.

«У тебя есть мои заметки», – сказал репортер, как будто этого было достаточно.

«Это все тоже фальшивка».

Нет, это было не так. Он записал все, что ему рассказали. Но какое это имело значение, если ему никто не верил?

Том Саган обладал солидной репутацией, что сразу привело к тому, что его репортаж перепечатали многие другие газеты. В результате пришлось остановить очередной раунд мирных переговоров, проходивших весьма успешно. Правительство Палестины – редчайший случай – открыло свои архивы и позволило Израилю убедиться, что человек, слова которого цитировались в статье – Махмуд Азам, – давно мертв. Израиль, в свою очередь, согласился на сотрудничество и позволил официальным представителям Палестины присутствовать во время поисков Бен Сегева, но его так и не сумели найти.

Выводы напрашивались сами собой.

Очевидно, репортер все придумал от начала и до конца.

«Том, – тихо сказала Робин. – Теперь пострадаешь не только ты».

Она работала в «Таймс» два десятилетия и добралась до должности редактора международного отдела. Ее уважали коллеги, и ожидалось, что она станет главным редактором. И она всегда прикрывала Сагана.

Доверяла ему.

Он прекрасно это знал.

«Комитет установил, что история сфабрикована от начала до конца. Ты можешь доказать, что они ошибаются?» – спросила Стаббс.

В ее вопросе слышалась мольба.

Нет, он не мог.

Том посмотрел на свою начальницу.

От нее совсем недавно ушел второй муж. Детей у Робин не было. Только две собаки, кошка и карьера в «Таймс».

Теперь ее карьере конец.

Через месяц после увольнения Сагана Робин ушла в отставку.

Он не пытался с ней связаться. Что он мог сказать? «Я сожалею»? «Это неправда»? «Я ни в чем не виноват»?

Кто ему поверит?

Четыре Пулитцеровские номинации и одна победа были аннулированы, а его имя вычеркнуто из официальных протоколов. Все другие награды и номинации у него отобрали. В онлайновом архиве «Таймс» каждая его статья начиналась с предупреждения: несмотря на то, что он написал 1458 статей для газеты и 1457 из них были совершенно правдивыми, его наследством будет считаться последняя, которую Том Саган сфабриковал. Другие газеты продолжали расследование даже после того, как «Таймс» их прекратила, атакуя не только Сагана, но и редакторов «Таймс» за вялую политику и небрежное управление.

В особенности Робин.

Да поможет ей Бог!

Она приняла огонь на себя. Поразительно, но ей удалось найти работу в небольшом газетном синдикате, однако ее имя осталось навсегда связанным со скандалом. Том часто спрашивал себя, как она теперь живет.