- Ты?! Помочь?! – я не переставал истерично смеяться и кричать. Но это действительно было смешно. Палач не может ничего, кроме занесения топора над шеей склонившегося человека.
Доминик прикрыл глаза с горьким выражением на лице. Его губы дрожали, а моя истерика, казалось, резала ему по ушам.
- Мишель, - Доминик попытался вновь связаться со мной. У меня уже болел живот от надрывного смеха, но в какой-то момент всё резко прекратилось, и я успокоился, переведя на него взгляд. Но Доминик уже не смотрел на меня. Его глаза были зажмурены, голова опущена вниз, а руки сжаты в кулаки. Но потом он резко поднял на меня взгляд. Его глаза были полны слёз, а всё лицо искажала гримаса боли. – Прости… - еле слышно произнёс он.
Не знаю, что это было, но, кажется, в тот момент я узрел истинную красоту. Вся та боль, что пережила эта крохотная душа за все те годы скитаний я ощутил на себе, правда, за более короткий срок. И эти глаза… Огромные серые глаза, молящие о прощении. Почему я не мог этому противиться? Неосознанно для себя я сделал шаг вперёд. И ещё один. И ещё. И вот я уже стоял около Доминик. Он смотрел на меня снизу-вверх.
Я занёс руку для удара, а он весь сжался, вновь зажмурившись, но готовый. А я стоял, смотрел на него с поднятой рукой.
Я ненавижу его! Это он обрёк меня на весь тот кошмар, что я пережил! Это он подстрелил Стефана и чуть не покалечил Роберта! Это он проклял и убил моего дедушку! Это всё он!
Моя рука дёрнулась, но ударить его я не смог, ведь я понял. Я уже давно всё понял. Несчастная отчаявшаяся душа, мечтающая найти для себя пристанище и прекратить эту боль. Ведь когда ты ощущаешь на себе все муки истинного наказания, тебе плевать, лишь бы ухватиться за тростинку. Любую!
Я опустил руку и резко притянул Доминик к себе, буквально сгребая его в охапку.
- Я никогда не прощу тебя, - произнёс я Доминик на ухо. – Но я хотя бы могу тебя понять. А это уже дорогого стоит, - после чего я разомкнул круг из своих рук.
Доминик вытер слёзы ладонью и продолжил.
- Я помогу тебе вернуться в твоё тело.
- Зачем тебе это?
- Это раскаяние. Я… не мог так больше.
- Тебя простили?
Доминик кивнул.
- Но я не могу уйти в новую жизнь, не исправив свои ошибки, оставшиеся от прошлой. Поэтому я здесь.
Мне бы усомниться, но что-то в груди щёлкает при виду этих огромных серых глаз.
Доминик сделал шаг мне навстречу, а я невольно – один назад, что заставило его остановиться на пару секунд, но потом он вновь, но уже более уверенно, стал продвигаться ко мне.
Мне страшно? Да, страшно. Я боюсь его? Несомненно. Но в то же время я понимаю, что он, возможно, единственный, кто может, знает и хочет мне помочь. Потом я просто закрываю глаза, с замиранием ожидая, что будет дальше.
Моего лба касается его ледяной палец.
- До встречи, Мишель. Может, ещё свидимся, - произнёс Доминик, и его палец в момент стал обжигающе горячим, словно до моей кожи дотронулась до бела раскалённая железка.
Но закричать я не успел. Всё произошло слишком быстро. Сначала меня что-то толкнуло в грудь, и я стал лететь с бешеной скоростью куда-то назад так, что мои руки ноги вытянулись вперёд. Туманы постепенно рассеялись и вновь наступила тьма. Кромешная и вырвиглазная. Меня это сначала очень сильно напугало, но потом я почувствовал под собой мягкую гладкую поверхность. Я осторожно открыл глаза и увидел свою комнату, правда в слегка наклоненном виде из-за того, что лежал. Я тихонько приподнялся на локте и обвёл взглядом помещение. После чего поднялся на ноги и почувствовал под ногами холодную, но не противно-ледяную, а приятно-освежающую поверхность. При вдохе воздух больше не колол лёгкие мелкими иглами, лишь приятно проникал внутрь. Я сделал шаг вперёд, продвигаясь к зеркалу над умывальником, но шёл медленно, пытаясь уловить и по-новому прочувствовать ощущения от каждого движения. Я будто заново учился жить. И мне это, чёрт возьми, нравится!
Я подошёл к зеркалу и посмотрел на себя: ровная кожа, слегка заспанный взгляд, спутанные волосы. Казалось, с того момента, когда я последний раз видел себя такого, прошла целая вечность.
Я счастлив. Я рад, но почему-то улыбка никак не могла дотронуться до моих губ. Прямо так босиком я тихо вышел из комнаты и направился в левое крыло. Прочь. Прочь оттуда. Я дошёл до комнаты Стефана и встал перед ней. Нас друг от друга отдаляла лишь дверь. Я положил дрожащую руку на ручку.
Я виноват перед ним? Нет. Тогда почему я готов разрыдаться и упасть ему в ноги?
Я слегка надавил на этот выкрашенный в серебро рычажок и захожу внутрь, прикрыв за собой дверь. Глаза уже успели привыкнуть к темноте, поэтому я сразу же выловил силуэт Стефана на кровати. Я старался ступать осторожно, чтобы ни один мой шаг не был слышен, словно я какой-то грабитель. Оказавшись рядом с кроватью, я взглянул на него. Стефан был до ужаса бледным. Казалось, ещё немного, и он сольётся по цвету с белоснежной простынёй, на которой лежит. Я присел на корточки перед его кроватью и сложил руки на краю, положив на них голову.
- Прости меня… - шепотом произнёс я. – Прости…
***
Моей головы коснулась чья-то тёплая рука.
Я что: уснул?..
Подняв взгляд, я увидел всё-ещё бледного и болезненного Стефана, на лице которого была та самая добрая и любимая мной улыбка.
- Стеф… - подал голос я. – Как ты? – я взял его за руку, которая до этого покоилась на моей голове.
- Хорошо. Не переживай, - он сжал ладонью мою руку.
Я невольно опустил глаза и зажмурился. Я не могу смотреть на него такого. Это слишком больно!
- Что сказал доктор? – спросил я.
- Жить буду.
Я всё-таки поднял на него взгляд и в следующий момент забрался к нему на кровать и улёгся Стефану на плечо. Он тут же приобнял меня и поцеловал в лоб.
- Я рад тебя видеть, Мише.
И именно после этих слов мои губы, наконец, искривились в глуповатой улыбке, а из груди полился рваный, но такой счастливый смех.
Стефан поглаживал меня по плечу, пока я трясся рядом, больше напоминая психически больного, но остановиться не мог. Но в какой-то момент смех перерос в самый настоящий плач, который я даже не пытался душить, утыкаясь носом Стефану в шею.
Меня переполняли эмоции. Их было так много, одно истеричное состояние перетекало в другое, рвано сменяясь. И Стефан слышал это, но даже и не думал меня останавливать или успокаивать. Он всё понимал и давал мне выпустить всё, что накопилось внутри. Я пропустил момент, когда слабые, но такие заботливые объятия сменились нежными и не менее заботливыми. Андрэ прижимал меня к себе и гладил по волосам, пока я утыкался носом ему в плечо. Меня крючило, выворачивало и трясло. Мне что-то говорили, но я не слышал, так как сознание перекрывала та волна чувств, которая нескончаемым водопадом лилась из меня. Я жив. Жив, чёрт возьми!
***
После того, как я вернулся, прошла неделя. Стефан уже через два дня смог стоять на ногах, а всю эту историю мы решили от наших родителей скрыть, дабы не было лишних вопросов. Примерно за три дня до торжества нас начали готовить: заставляли заучивать клятвы и всё в этом роде. Правда, потом от этих пережитков прошлого решили всё-таки отказаться и слава Богу. За день до свадьбы мы уехали за город и остановились в добротной гостинице, так как помолвка, как и планировалось, должна была состояться в загородной церкви.
Разумеется, в этот ответственный день подняли меня ни свет, ни заря и тут же начали обрабатывать. Сначала меня пудрили и красили, разумеется уделив и шее должное внимание, затем при помощи какой-то адской расчёски, которая только и делает, что вырывает волосы с корнем, сделали мне причёску, а затем указали на костюм, который принесли, пока я сидел в кресле и молил о пощаде. И всё это длилось очень долго. Где-то до часов одиннадцати утра, хотя само действо начиналось в двенадцать. Когда я переоделся, то получил довольные кивки и, наконец, остался в одиночестве, чтобы хоть немного прийти в себя и унять дрожь. А дрожь была. И даже то, что выглядел я без малого бесподобно не спасало. Хотя что уж тут греха таить, эти курицы знают своё дело. Моё лицо было сильно запудрено и казалось чересчур бледным, на нём ярко выделялись подведённые чёрной краской глаза, волосы мои были в основном собраны сзади в некое подобие шишки, но по бокам красовались две закрученные пряди, обрамлявшие лицо. Мой костюм по традиции был белого цвета, который олицетворял невинность и нежность, с красными вставками возле пуговиц по бокам и с длинными красивыми рукавами, открывающими вид уже только лишь на пальцы, но это был сугубо мой каприз.
