Джосселин уткнул моё лицо в пол, а после, намотав мои волосы на кулак, издал гортанный стон и кончил в меня. Он резко дёрнул рукой, и я закричал, схватившись за голову. Я посмотрел на него из-за плеча и увидел в руке Джосселин клок моих вырванных волос.
Джосселин наклонился и поцеловал меня в щеку.
- Отдохни немного и чуть позже продолжим, - пропел Джосселин и оставил меня в комнате одного.
Я, превозмогая боль, поднялся на ноги и пошёл в обеденную. Отец Гросс уже должен был приехать с обсуждением помолвки. Хоть касается меня это теперь лишь косвенно, мне хотелось прямо на этом обеде высказать Доминик всё. О да! Это самый неподходящий момент для этого!
- Ты же говорил, что тебе там просто стало скучно, - произнёс Роберт, когда я, наконец, доковылял до обеденной, оставляя после себя на полу капельки спермы и крови.
- Ну и это тоже, - пожал плечами Доминик и выдавил из себя улыбку.
Я встал у окна, облокотившись о стену. Стоять было тяжело, но мне пришлось потерпеть.
Как только отец Гросс начал рассказывать всем какие-то там организационные моменты помолвки, я позвал Доминик.
- Эй, Доми.
Услышав такое сокращение своего имени, Доминик повернул на меня голову. О да, я знаю, сколько с ним связано.
- Привет, Доми. Ну как тебе живётся в моём теле? Всё устраивает? Фигура, лицо, цвет кожи? Надеюсь, да, потому что, скажу тебе честно: выглядишь ты изумительно. А вот он я, - я развёл руками, демонстрируя себя. – Понимаю твоё недоумение. Со всеми этими шрамами на лице и теле, местами избитого в мясо, я тоже себя не узнаю. Уж поверь. И эта боль, - я усмехнулся, - ох, как же она изматывает. Ты бы только знал, - но в следующий момент улыбка сошла с моего лица. - Зачем? Объясни, зачем нужно было помещать меня в этот Ад? Хотя, нет. Не отвечай, я знаю зачем. Ну да, какой я глупый. Ты ведь сам мне об этом говорил: чтобы у меня не было сил на то, чтобы обдумывать и действовать, верно? – я смотрел на Доминик, который не отрывал от меня взгляда. – Конечно, верно. Ты всё продумал. И тебе было наплевать, какими путями ты добьёшься цели. Ты прошёлся не по головам, а по жизни. Моей жизни, - мой голос буквально сочился ненавистью. Мне хотелось его уничтожить. Разорвать на части. Изуродовать так же, как же он с помощью Джосселин изуродовал меня. Я подошёл к нему вплотную сзади и стал шептать на ухо. – Знай одно: я выберусь отсюда во что бы то ни стало. А ты полетишь прямиком в Ад, где тебе и место, мразь.
Доминик поморщился и начал отмахиваться от меня, но его руки просто проходили сквозь меня.
Я выпрямился и пошёл прочь из столовой, не желая больше никого видеть. Мне хотелось тишины. Обычной тишины, но от ударов по голове, в моих ушах постоянно стоял глухой шум, от которого у меня часто болела голова в районе висков. И снова боль. Снова грёбанная боль! Я поплёлся в комнату Стефана, так как не мог больше находиться у себя. Ведь там всё пропиталось духом Доминик, и меня от этого буквально тошнило. Я пришёл к Стефану и уселся там на подоконник с ногами и обнял свои колени, уставившись в окно.
В последнее время идея жизни стала для меня навязчивой. Ведь правильно говорят, что начинаешь ценить только когда потеряешь. А что уж тут говорить, если я потерял самое ценное, что у меня было – мою жизнь. Раньше я часто задавался вопросами бытия, мол, в чём смысл жизни, какая у людей миссия и всё в этом роде. Не могу сказать, что я получил ответы на эти вопросы, но зато я осознал, что жизнь, даже и если она абсолютно бессмысленна, самое дорогое, что у тебя есть!
Именно поэтому я не намерен сдаваться! Я вырвусь отсюда! Я достучусь до Стефана! Я буду пытаться вновь и вновь! Кроме меня мне никто не поможет. Никто!
Я облокотился на стену спиной, предаваясь своим мрачным рассуждениям, но отвлёкся, заметив движение на улице. Отец Гросс что-то там говорил своим сыновьям, поцеловал руку Доминик и уселся в карету, которая поехала к воротам особняка.
Примерно через несколько минут дверь отворилась, и в комнату вошёл донельзя загруженный Стефан. Он уселся в кресло и подпёр голову рукой, уходя в себя. Ну пожалуйста, Стефан, пожалуйста, додумайся до того, что тут происходит…
Ха, чувствую себя лицемером. Ещё утром орал, что мне никто не поможет и никому до меня нет дела, а сейчас готов у Стефана в коленях ползать, лишь бы он меня услышал. Никогда меня ещё так сильно из крайности в крайность не кидало. В смысле, когда я был жив.
Снова прозвучал звук открывающейся двери. Только не это… На пороге стоял Доминик. На нём буквально лица не было. Если бы он не был такой мразью, я бы, наверное, даже пожалел его.
- Что такое, Мишель? – спросил Стефан, устало вздохнув, но Доминик просто молча подошёл к нему и уселся на колени. Стефан сначала непонятливо изогнул бровь, но потом смягчился и обнял Доминик. Наблюдая эту картину, я сжал кулаки, впившись ногтями в свои же собственные ладони.
Меня буквально выводила из себя эта картина, ведь она была такой… правильной? Спокойная, романтичная, будто из книг про любовь… Я невольно вспоминаю, как так же сидел на коленях Вивьен в шестнадцать лет. Как он обнимал меня, прижимая к себе.
Помню тепло его тела. Живого тела! От этих воспоминаний у меня по коже прошла волна мурашек, а внизу живота органы будто начали скручиваться в тугой узел, настолько эти кадры болезненно-сладкие для призрака.
Доминик чуть приподнялся и положил руку на щеку Стефана, после чего поцеловал его.
А я просто смотрел на них. Смотрел и не мог отвести взгляд. Меня всего пробивала дрожь. Мне было ужасно плохо от этого вида, но я продолжал смотреть, словно мазохист. Мне было настолько плохо, что я начал расцарапывать себе руку, чтобы физическая боль, ставшая привычной, перебила другую боль. Чтобы сознание переключилось и бросило ресурсы на другое место повреждение, но, видимо, моё внутреннее состояние было в куда более плачевном состоянии, нежели тело.
- Стеф, я хочу тебя, - прошептал Доминик.
- Только лишь меня? – спросил Стефан, вздёрнув брови.
- Да.
Я закрыл глаза и приложился лбом к холодному стеклу и шумно выдохнул, но заметил, что от моего дыхания стекло запотело. Так интересно… Когда на землю ложится темнота, призраки могут воздействовать на некоторые предметы. Жаль, не на людей, а то я бы уже давно… Тихо…
Вдруг я услышал, как Доминик начал всхлипывать. Я тут же повернул голову, нахмурившись.
- Я просто хочу любви. Большой и светлой любви.
- Хочешь любви, да? А я хочу жить! – параллельно со Стефаном говорил я. – Вот только нашим хотелкам не всегда суждено сбыться.
То ли от моих слов, то ли от чего-то другого Доминик заплакал навзрыд. Стефан опешил от такого поведения, а меня оно взбесило. Я подскочил на ноги и подошёл к ним.
- Ну давай! Расскажи мне из-за чего же ты рыдаешь? Неужели совесть замучила, а?! Или же ты ревёшь из-за того, что не познал при жизни любовь? Или из-за того, что тебя насиловали? Давай, расскажи мне! – кричал я, сделав акцент на последнее слово, указывая на своё изуродованное лицо. Я смотрел на Доминик глазами полными бешенства.
- Я ужасный человек, - глухо произнёс Доминик, прячась в объятиях Стефана.
- Ой, да ладно! Правда, что ли?! До тебя только сейчас дошло?!
Я не мог больше этого вынести, поэтому просто прошёл сквозь закрытую дверь, даже не думая её открывать, и направился в ванную комнату. Оказавшись в окружении кафельных плит, я подошёл к зеркалу, в котором смог увидеть своё отражение… И лучше бы я этого не видел. Я знал, что моё лицо изуродовано, но не знал, что настолько. В отражении на меня смотрит просто какое-то кровавое месиво. Всё лицо красное, по обе стороны щеки красуются разрезы, кое-как зашитые мной чёрными нитями, многочисленные порезы на лбу и на скулах, фингал под левым глазом, разбитые губы, нос, под которым запеклась кровь.
Я вновь сжал кулаки и с психа со всей силы долбанул по зеркалу кулаками, отчего, после звука разбитого стекла, на нём паутиной расползлись трещины. Редкие осколки впились мне в кожу рук, но как же мне было плевать. Я был в ужасе от самого себя. Я упал на колени, прикрыв рот окровавленной рукой. И тут же передо мной встал образ Доминик в моём теле. Насколько же он прекрасен. Чистая кожа без единого намёка на повреждение, красиво уложенные в хвост волосы, красивая чистая одежда и бережное отношение со стороны женихов.
